Филип Пулман - Тигр в колодце Страница 40

И вот теперь она не могла показать маленькому мальчику, как нужно играть.

Пустой дом сиротливо стоял между ними. Она протянула руку, чуть толкнула, и он развалился.

В тот вечер к ней пришел мистер Катц. Салли написала необходимые письма для мисс Роббинс, уложила Харриет спать, съела ужин, состоявший из хлеба с сыром, и помогла доктору Тернер в лазарете — разрывала кисею на повязки и мыла всякие бутылочки. Сейчас она не была предоставлена сама себе, но понимала, что скоро ей придется задуматься о том, откуда взять деньги, написать Маргарет и сообщить Саре-Джейн, где она находится, а затем вернуться к загадочному вопросу, почему мистер Пэрриш преследует ее. Хорошо, что хотя бы сейчас она чувствовала себя в безопасности.

В восемь часов Сюзан вошла в лазарет и сообщила Салли, что к ней пришли. Сердце Салли беспокойно забилось, и только когда служанка добавила, что это тот же господин, который привел ее вчера, она вытерла руки и почувствовала, что к щекам снова прилила кровь. Доктор Тернер пристально наблюдала за ней.

Мистер Катц ждал в кабинете мисс Роббинс. Когда Салли вошла, он поднялся со стула. При свете она смогла разглядеть его лучше, чем вчера, и обратила внимание на его обтрепанные манжеты и поношенные башмаки. Его глубокий рокочущий голос был ободряющим, а глаза смотрели учтиво и дружелюбно. Они пожали друг другу руки.

— Мистер Катц, я безмерно благодарна вам, — обратилась она к нему. — Но я надеюсь, вы расскажете мне, кто вы и откуда про меня узнали.

— Я отведу вас к человеку, который нуждается в вашей помощи. Он все вам расскажет.

— В моей помощи? Вряд ли я сейчас могу кому-то помочь.

— Сначала вы должны выслушать, что он скажет. У вас есть плащ и шляпа? Насколько я помню, ваши слишком бросаются в глаза, вы можете взять у кого-нибудь другие? Нас никто не заметит, но предосторожность не помешает.

— Возьмите мои, — предложила доктор Тернер, входя в комнату. — Старые, видавшие виды вещи. В них никто не обратит на вас внимания. Не волнуйтесь за Харриет, она в полной безопасности.

Доктор сняла с вешалки возле двери старый коричневый плащ и передала его Салли. Она сразу его надела. Затем нацепила шляпу. Шляпа была великовата, зато хорошо скрывала лицо. Салли принесла из спальни свою корзину и подошла к двери.

— Куда мы идем? — спросила она.

— В Сохо, — ответил Катц.

Он хранил молчание в омнибусе, на оживленной Оксфорд-стрит, где они сошли, на Дин-стрит, по которой спускались после этого, и, лишь подойдя к какому-то дому, решил открыть Салли, куда они направляются.

— Его зовут Джейкоб Адлер. Хотя у него есть и другие имена. Понимаете ли, в некоторых странах он находится в розыске, но не за то, что вы можете счесть преступлением, я полагаю. В этом доме, в этой стране сейчас он известен как Голдберг. Дэниел Голдберг.

— Журналист?

Салли, собиравшаяся была взбежать по ступенькам, остановилась.

— Вы слышали о нем… Тогда вы поймете, почему он не слишком популярен.

— Я не собираюсь говорить с журналистом. Особенно…

— Особенно с социалистом?

Салли не ответила. Она почувствовала, что попалась: все, что бы она сейчас ни сделала, будет глупо. Но коль скоро она уже здесь, почему бы не зайти к нему? А что касается социализма… То, что она наблюдала сегодня, заставило ее о многом задуматься.

— Хорошо, — согласилась она.

— У вас хватит денег, чтобы вернуться в Уайтчапел? Я с вами не пойду, у меня еще много дел.

— Да. Но почему…

— Найдете его в комнате на третьем этаже. Вон его окно. — Он указал на маленькое зажженное окошко. Салли увидела тень, скользящую по потолку комнаты. — Просто войдете. Это дом для собраний, здесь все входят и выходят. Никто не обратит на вас внимания. Всего хорошего…

И прежде чем она успела что-либо сказать, он исчез в толпе, направлявшейся в небольшой театр по соседству.

Она вновь повернулась к дому. Дверь была открыта, и, как сказал Катц, люди входили и выходили. Плакат у входа гласил, что здесь состоится лекция на английском и на другом языке, буквы она не смогла разобрать: на русском? На идише?

Салли поднялась по ступенькам и протиснулась сквозь толпу в комнату, где невысокий бородатый мужчина в пиджаке темно-фиолетового цвета о чем-то рассказывал собравшимся. У него был сильный голос, оперные жесты, магнетический взгляд, и люди аплодировали, приветствовали его, свистели и смеялись, а кроме того, ели, пили, курили, спорили с оратором, друг с другом и с теми, кому не «хватило места в комнате.

На втором этаже Салли увидела комнату, где мужчины и женщины читали газеты, писали или играли в шахматы. Это место больше походило на клуб, чем на жилой дом. Она услышала три языка, которые узнала, также несколько незнакомых; никто вокруг не обращал на нее ни малейшего внимания.

Салли поднялась еще выше по лестнице. Здесь было темнее и тише. Ее сердце учащенно забилось: а может, это засада? Они обманули ее — Катц заманил сюда, а сам отправился в Уайтчапел забирать Харриет…

Зачем она согласилась прийти сюда? Какая дура! Когда же она научится соображать?

Ее пальцы сжали рукоять пистолета в накрытой платком корзине. Он лежал там — твердый, тяжелый и заряженный. Она взяла оружие в руку, повесила корзину на локоть, чтобы было удобнее стрелять, и постучалась в дверь, из-под которой виднелась полоска света.

— Ja [10], — ответил голос. — Входите.

Она открыла дверь и медленно вошла.

Глава семнадцатая

Мужчина за работой

Голдберг поднял глаза. Салли стояла в дверях, дрожа, но полная решимости, словно тигрица, вся наэлектризованная. Ее ясные глаза блестели, белокурые волосы светились. В ней замечалось что-то исключительное: она была в отчаянии, напугана, однако бесстрашно шла навстречу опасности. И, как сразу заметил Голдберг, она была красива — нет, не то слово: она была прекрасна.

Журналист никогда прежде не видел ее, но сразу же понял, кто стоит перед ним. И поднялся со стула.

— Мисс Локхарт, входите. Добро пожаловать. Знаете, как долго я искал вас?

— Я… Человек по имени Катц привел меня сюда. Но…

— Я попросил его присмотреть за вами. Он отвел вас в миссию мисс Роббинс?

Она беспомощно кивнула. Голдберг предложил ей стул и подошел к серванту.

Салли, удивленная, осмотрелась. В комнате кипела жизнь, Салли почувствовала, что здесь толпится народ, как на бирже, в Палате общин или за кулисами большого театра, — здесь жизнь била ключом, разворачивались какие-то события.

Хотя в комнате находился лишь один человек, сидящий за письменным столом.

Голдберг повернулся к Салли:

— Выпьете бокал вина?

Не дожидаясь ответа, он наполнил два маленьких бокала чем-то вкусно пахнущим и золотистым. Его стол, как она заметила, был завален раскрытыми книгами и журналами, а на полу лежала куча бумаги, потому как Голдберг работал по простой системе: как только один лист оказывался исписанным (только с одной стороны), он бросал его на пол и брал другой. Сейчас он находился на середине очередной страницы; четкий, уверенный почерк, кляксы и пятна от чернил… Камень величиной с кулак прижимал другую стопку бумаг, а рядом с Голдбергом на столе стоял стакан, полный перьев и карандашей.

Он передал ей бокал и сел.

Голдберг оказался моложе, чем представляла себе Салли: как ей показалось, ему еще не было тридцати, голову украшала густая копна темных волос, лишь чуть-чуть подернутых сединой на висках. Он был крепкого телосложения, с могучими плечами и руками, которые, по-видимому, могли разорвать пополам одну из его стопок бумаги, а выражение лица журналиста навело Салли на мысль, что этот процесс явно доставил бы ему удовольствие. У него были темные глаза, от которых к вискам разбегались морщинки. Крупный нос с раздувающимися ноздрями и большой, подвижный рот. Его вряд ли можно было назвать красивым мужчиной, но он был более живым, чем все, кого она встречала в жизни.

Голдберг поднял бокал:

— Пусть наших врагов постигнет неудача. Салли сделала глоток. Вино было густым и сладким.

Потом они оба заговорили одновременно, улыбнулись, и она позволила ему говорить первым.

— Ребенок в безопасности?

— Да. Но… как вы обо мне узнали? И наши враги, вы говорите… Пэрриш и ваш враг тоже? Ради всего святого, мистер Голдберг, что происходит?

— Пэрриш преступник. Я расследую одно дело — целый заговор против еврейских иммигрантов. Кто-то обманывает их, продавая фальшивые билеты на пароходы, заставляя отдавать деньги курьерам, которые так и не появляются, принуждая платить несуществующие налоги, платить за транспортные издержки и бог еще знает за что. Хотя нет, Бог не знает. Я знаю. Это как сотни ран, которые все кровоточат и кровоточат. Тысячи людей надувают, грабят и обманывают. Я видел, как это происходит, от Санкт-Петербурга до Уоппинга, Халла и Ливерпуля, и я знаю, что то же самое творится гораздо: дальше — в Нью-Йорке. Русских не надо подстрекать преследовать евреев, там и так черт знает что творится, но я уверен, что это заговор, чей-то план, козни — как угодно назовите. И все ради того, чтобы погромы стали причиной новой волны иммигрантов. Вы знаете, что такое погром? Мародерство, террор, разрушение. Кто-то организует все это.