Екатерина Лесина - Алмазы Джека Потрошителя Страница 40

Он и здесь был, пусть бы его не приглашали. Абберлин держался в стороне, внимательно наблюдая за действиями доктора, но не делая попыток подойти. Чандлеру пришлось сделать первый шаг: нельзя в присутствии низших чинов и посторонних людей демонстрировать столь явную неприязнь.

– Доброго утра, – поприветствовал он коллегу, стремясь удерживать нейтральный тон.

– Доброго, – Абберлин ответил и слегка поклонился. – Ее звали Энни. Энни Чэпмен. Она работала неподалеку.

– Весьма вероятно.

– Я взял на себя труд поговорить с ее обычной напарницей. Та не видела Энни с вечера. Ее сняли сразу же. Мужчина среднего роста. Не худой и не толстый. Вроде бы темноволосый, но утверждать это с полной уверенностью Лиззи не возьмется. Она видела его мельком, но даст описание.

– Благодарю за помощь, – Чандлер с трудом сдерживал гнев. Как этот хромоногий выскочка смеет лезть в его, Чандлера, дело? – Но попросил бы вас не вмешиваться в мое расследование.

Абберлин потер подбородок и кивнул.

– Но если вам понадобится помощь, то я к вашим услугам, мистер. Я лучше вас знаю это место. И этих людей…

Потому как сам недалеко от них ушел.

– Вы позволите? – Абберлин обращался не к Чандлеру, как было бы уместно в данной ситуации, а к доктору Филлипсу. – Я лишь взгляну.

Доктор не сумел найти подходящую для отказа причину, и Абберлин подошел к телу. Он сдернул холстину, которой прикрыли труп, дабы не оскорблять взоры присутствующих и не давать репортерам пищу для измышлений. Инспектору было плевать и на приличия, и на репортеров. Он присел, нелепо выдвинув больную ногу, и принялся ощупывать тело. Он трогал лицо, шею, затем долго и пристально разглядывал руки.

– Что вы делаете? – поинтересовался Чандлер громким шепотом. – Мистер Абберлин, вам не кажется, что ваши выходки пойдут не на пользу делу?

– Посмотрите, – Абберлин приподнял руку и раздвинул мертвые пальцы.

Чандлер мертвецов недолюбливал в принципе, а в данном случае добавилась и брезгливость. Прикасаться к этой девке? Ее руки темны, а кожа в пятнах. И как знать, появились ли они после смерти, или же она, как и многие вроде нее, болела?

– Видите светлые полоски? На безымянном. И на большом. На мизинце тоже, но видна гораздо хуже.

Тиф. Чахотка. Дизентерия. Пневмония… Опасно прикасаться к тем, кто живет на улице.

– Она носила кольца, – пояснил Абберлин, укладывая руки мертвой женщины вдоль ее тела. – Точно не золотые и вряд ли серебряные. Скорее всего, медь. И кто-то кольца снял.

– И что?

– Или это сделал убийца, и тогда ее украшения станут уликой. Или это сделал кто-то, кто нашел тело раньше многоуважаемого Дэвиса.

По мнению инспектора Чандлера, вышеуказанный Джон Дэвис, которого задержали до выяснения обстоятельств, никак не мог претендовать на титул уважаемого, тем более – многоуважаемого. Очередной никчемушный человечек в грязной одежде, с нечесаными волосами и шальным взглядом.

– Но тот, кто «разул» тело, вполне вероятно, видел убийство. И убийцу, – Абберлин поднимался, обеими руками упираясь в трость, распрямляя здоровую ногу и подтягивая больную.

Чандлер давно говорил, что из полиции следует увольнять тех, чей образ жизни, манеры, а также внешний вид наносят урон высокому званию инспектора. Сегодня он в очередной раз убедился в правильности своего мнения.

– Благодарю за совет, – сказал он, подавая знак убирать тело. – Однако дальше я справлюсь сам.

Констебли уже занялись жильцами злополучного дома.

К вечеру они опросят едва ли не каждого жильца Уайтчепела, к сожалению, без особых результатов. А на помойке, выросшей за соседним домом, обнаружат кожаный передник со следами крови. И эта находка позволит Чандлеру сказать, что вот-вот убийство будет раскрыто, а убийца пойман.

То, сколь опрометчивым было это заявление, инспектор поймет, когда удастся установить, что фартук принадлежал некой Эмилии Ричардсон, вдове почтенных лет, и ее сыну Джону. Они владели мясной лавкой на Хенбари-стрит, а их продуктовый склад находился как раз во дворе дома № 29, в том самом, где было найдено тело Энни Чэпмен.

Конечно, полиция проверит Ричардсонов со всем тщанием и даже с пристрастием и установит полную непричастность обоих к убийству. Злосчастный фартук, столь обнадеживший инспектора, был выброшен на помойку Джоном Ричардсоном за несколько дней до преступления. С помойки его убийца и подобрал. А затем вернул на место, то ли случайно, то ли нарочно, издеваясь над инспектором.

– Я уже рассказывал! – В голосе Джона Ричардсона проскальзывают визгливые ноты.

– Он уже рассказывал, – спокойно повторяет его матушка, женщина тяжелая телом и, судя по виду, характером. Черный вдовий чепец идет ей, как и платье из темной бумазеи.

– Расскажите еще раз, – Абберлин смотрит на вдову, и та отводит взгляд. Она взмахивает рукой, позволяя сыну говорить.

– Не убивал я! Вот ить крест, не убивал! Фартук третьего дня выкинул. Он прохудился. Прохудился совсем. Дрянной стал. А чего дрянной тута держать? Я ить его и отнес. И вам еще, матушка, сказал, что, дескать, понес.

– Сказал.

– И все. Больше ничего не знаю я!

Это ложь, Абберлин чувствует ее, и Джон угадывает это чувство. Он пятится к стойке с ножами. Нервные пальцы его вдруг скрючиваются, а на лице появляется странная решимость.

Схватится за нож? Вот за тот тесак с оплетенной ручкой.

Ударит.

И в погреб снесет. А матушка потом поможет разделать тело. Вместе станут отрицать, что видели инспектора Абберлина. Им поверят. А то и вовсе не станут искать. Кому о тебе волноваться, Абберлин? Уолтеру? Или Кэтти Кейн, что осталась в квартире, несмотря на то, что ты не просил ее оставаться.

– Я знаю, что вы не виноваты, – как можно более спокойно произнес Абберлин. – Но я знаю, что вы видели…

– Не видел! – взвизгнул Джон. – Я ничегошеньки не видел! Не было там ее! Не было!

– Где?

Он замолк, и матушка, выругавшись совсем уж неприличными для вдовы словами, велела:

– Говори уже.

– Т-там. Во дворе. У нас там склад. А за складом пригляд нужен. И я приглядываю. Кажный денек и приглядываю. Вот ить и тогда пошел. Пошел, значится. К складу. Замки помацал, а оне целыя. И я назад. А ее там не было… не было ее.

Так Абберлин выяснил, что убийство Энни Чэпмен произошло несколько позже, чем указано в полицейском отчете. В 4:50 двор дома № 29 был пуст.

В 5:20 Алберт Кадош, часовщик, ныне отошедший от дел по причине ревматизма, естественным следствием которого являлась бессонница, услышал женский крик. Но крики в Уайтчепеле раздавались весьма часто, так что не обессудьте, инспектор. А правда, что вас отстранили?

5:30 утра двор дома № 29 пересекла торговка Элизабет Лонг, которая аккурат держала путь к Спиталфилдскому рынку. Она слышала, как отбивают время часы на башне пивоваренного завода, и весьма спешила, но, конечно, не настолько, чтобы не заметить тело. Тела не было, зато была парочка, явно собиравшаяся заняться тем, чем пристойные женщины занимаются исключительно с мужьями… походила ли женщина на эту? Карточка дурная, инспектор. Но вроде как она. А мужчина? Сумеречно было. Невысокий вроде. И не толстый. Ну и не худой, конечно. А лицо какое? Так, инспектор, когда было в лицо глядеть, если часы поторапливали? Обыкновенное лицо… одежда черная. Пальто вот. И шарф красный… Только вам зачем это, инспектор? Вы разве не слышали? Мистер Чандлер задержал Красного передника!

Джозеф Чандлер – идиот. Нет, ну определенно идиот. Как ему вообще могла прийти мысль, что я и этот Пизер – откуда он только взялся? – одно и то же лицо.

Видите ли, Пизер сознался в том, что грабил проституток. И что избил какую-то несчастную молотком. Я в жизни не использовал бы столь грубый инструмент. Любому мало-мальски мыслящему человеку понятно, что эти ограбления и убийства, совершенные мной, не имеют ничего общего.

Но похоже, Джозеф Чандлер мыслить не способен.

Абберлин же молчит. Его словно и не существует, во всяком случае на страницах газет, хором поющих славу великому Чандлеру!

Нет, следует успокоиться. Они все поймут. Просмотрят отчеты, пусть бы и составленные с ошибками, они несли толику правдивой информации, особенно в том, что касается моих медицинских навыков. А этот несчастный, из которого толпа уже сотворила чудовище, вряд ли держал в руках инструмент сложнее мясницкого ножа.