Дмитрий Серков - Корпорация «Коррупция» Страница 40

Они слились в чувственном танце, в сплетении тел, в полете душ, в феерическом взрыве эмоций. Его энергия волна за волной накатывала на нее, рассыпаясь мириадами радужных брызг, возносила и дарила возможность воспарить над землей. Словно морской прибой безудержно набегает на сушу, омывает буруны, лижет белыми барашками пены прибрежный песок, так же и Ринат не отпускал Алену из своих объятий. Он бросался вперед, манил, дразнил и заигрывал, вызывая безудержное желание, потом отступал, заставляя страдать от отчаяния, чтобы затем вновь кинуться на штурм, раздирая ее на части.

Совместное безумие продолжалось несколько часов, а затем все успокоилось. Пыл угас, и волны отступили. Ветер стих, и Ринат быстро уснул. А Алена лежала, глядя на его умиротворенное сном лицо, и была благодарна. Благодарна за то, что не бросил на холодном кафеле женского туалета в «Гранд Парке», не позволил надругаться над душой и телом. И только!

Сексуальное удовлетворение быстро уступило место досаде. Когда пелена экстаза спала, она увидела в своей постели чужого мужчину. Мужчину, с которым расплатилась ночью безудержного секса за оказанную услугу. Больше между ними ничего нет и не было.

Погрузившись в пучину тревожного сна, она не заметила, как ранним утром Ринат тихо собрался и покинул квартиру.

Редакция гудела, как растревоженный осиный улей. Подобной динамики здесь никогда еще не наблюдалось. Короткие приветствия, пространные жесты – и каждый погружается в свои дела. Крики, указания, обмен мнениями, стук быстрых пальцев по клавишам клавиатуры, телефонные звонки. «Губернский колокол» обрел новую жизнь и безоглядно несся в будущее.

Главред потребовал Соболеву к себе в кабинет.

– Влипли мы с тобой, Алена, по самое некуда, – начал он без церемоний. – Боюсь, что конфликт с генералом покажется цветочками по сравнению с отправленным в нокаут Моисеевым. Дешевле было отдаться ему, чем теперь расхлебывать…

Услышав подобное признание, она бросила на Салехова гневный взгляд. Ринат Халикович продолжил ледяным тоном:

– Просто хочу, чтоб ты понимала происходящее. Роберт обид не прощает. Он – хозяин жизни. По крайней мере, здесь, в Южноморске. В идеале, нам с тобой следовало бы свалить на время куда-нибудь из края. Подальше. Куда он свои длинные руки не дотянет.

Ведь не простит, сука! Тебя, Алена, за то, что посмела отказать. А меня, – он развел руками и горько ухмыльнулся, – за то, что по морде съездил. И кому больше достанется – еще вопрос!

Глядя на шефа, она отметила напряжение в глазах и нервный изгиб краешков губ.

Неужели и правда боится?

– Жалеешь? – Алена не сводила с него глаз.

Салехов вскинул брови.

– О том, что ввязался? Нисколько! Я не латентный пофигист и женоненавистник, считаю, что при любом раскладе руку на женщину поднимать нельзя, а уж тем более насиловать… Я на пацанских понятиях рос, сегодня это уже не модно. На место зарвавшегося нувориша давно поставить следовало. Только, боюсь, что он не понял, с чего нос ему сломали, и уроков из произошедшего не извлечет. А вот поквитаться захочет.

Обязательно.

Мысли в голове бегали, но разумного решения не находилось. Ринат Халикович говорил дальше:

– Я за тебя боюсь. Сам-то как-нибудь отобьюсь, а к тебе же охрану не приставишь.

Может, съездишь куда-нибудь, развеешься? Домой, к родителям? Давно их не видела? За пару месяцев я постараюсь разрулить ситуацию, может, договориться с Моисеевым по тебе получится. Мне-то все равно не сдобровать – ребра да ноги сберечь не удастся, поломают в воспитательных целях. А тебе, Алена, бежать надо от греха…

Самоотверженность Рината поражала: он не только безоглядно кинулся на помощь в «Гранд Парке», но и сейчас, отдавая себе отчет о всей опасности сложившейся ситуации, стремился прежде всего вывести ее из-под удара.

– Неужели ничего нельзя сделать? – Алена переживала не за себя – за него. Она-то птичка вольная, кочевая. Ей везде хорошо будет, где занятие найдется. А Ринат? Все, что у него есть, связано с Южноморском. Труд всей жизни – «Губернский колокол» – его в бумажку не завернешь и в карман не спрячешь. С собой из края не заберешь, не вывезешь.

Ринату-то деваться некуда. Он не будет начинать жизнь с чистого листа, не побежит сломя голову спасать собственную шкуру. Выхода нет – будет сражаться до конца.

– Ничего! – отрезал главред. – Против танка с зубочисткой не попрешь.

– Но есть же милиция… – неубедительно протянула Соболева и, запнувшись, поправилась, – то есть полиция. Что, если я напишу заявление…

В ответ Ринат раскатисто захохотал – сказывалось напряжение последних рабочих дней, приправленное рукоприкладством в «Гранд Парке».

– Заявление?! – он захлебывался от смеха, – после того, что мы с тобой наворотили?!

Нет, по закону, конечно, ты не только имеешь право обратиться в правоохранительные органы, но и как ответственный гражданин просто обязана это сделать. Обязательно!

Чтобы навсегда упечь преступника на нары… Это в теории. А де-факто, после того, как мы отправили главного полицмейстера края на больничную койку, ты думаешь, нам кто-то поможет? Да тебя твои вчерашние приятели из органов за версту обходить будут, потому что ты на святое покусилась. Не потому, что генерал в вверенном ему ведомстве авторитетом пользовался, а потому, что честь мундира затронута. Ты сор из их избы наружу вымела, на всеобщее обозрение, а воняет он – сама знаешь…

– Но есть же варианты…

– Варианты? Какие?

– Ну… губернатор, например, – жалко промямлила Алена.

– Губернатор… – Салехов задумчиво потер переносицу, – губернатор…

Ей показалось, что впереди забрезжил луч надежды. Спасительная соломинка, за которую можно зацепиться и выбраться из водоворота захлестнувших их событий.

– Не вариант! – главред хлопнул ладонью по столу. – Мы и ему кровь попортили своими публикациями. Так что видимость бурной деятельности он, может, и создаст, но сильно заступаться не будет. Он очень на тебя зол, что всю кашу заварила, и с удовольствием посмотрит, как нас с тобой шакалы растерзают. А затем, конечно, выступит с изобличительной речью и, возможно, даже образцово-показательно выпорет виновных.

Таким образом, собственный статус-кво восстановит и от нас с тобою избавится.

– Избавится? – она судорожно сглотнула, постепенно начиная сознавать, в какое дерьмо вляпалась. – То есть ты хочешь сказать, что нас могут… – последнее слово застыло у нее в горле.

Угроза, нависшая над головой, вдруг стала осязаемой. Занявшись журналистскими расследованиями, она никогда раньше не задумывалась о возможных рисках. Нет, думала, конечно, даже оценивала как-то, но они никогда не выглядели столь реалистичными. Это была игра, своего рода охота, когда адреналин у охотника, идущего по следу, застилает все чувства и разум. Да, она всегда знала, что журналистов убивают, а в России убивают на много чаще, чем в любой другой цивилизованной стране, но это было не про нее. Где-то там, далеко, по телевизору, в другой жизни.

Даже когда генерал Бирюк пришел к ней в дом и угрожал, ей не было так страшно.

Несмотря на все изыскания, где-то в мозгу сидело успокоительное: генерал – представитель власти, он не может открыто творить беспредел.

Теперь же стало действительно жутко. Неужели с ними могут расправиться?

Салехов кивнул головой.

– Могут. – Говорил он тихо, но каждое слово эхом отдавалось в мозгу. – Пойми, я не знаю, на какие поступки отважится Моисеев. Но, чтоб ты понимала, Роберт человек сволочной и злопамятный. Он не умеет прощать обид. Последнее слово всегда остается за ним. Это аксиома, с которой давно смирились в крае. Чтоб спастись, тебе надо бежать.

Укрыться хоть на время. Когда все пройдет, я дам тебе знать, и если будет желание, сможешь вернуться к работе в «Колоколе». Мы встретим тебя с распростертыми объятиями. Отправляйся домой, на родину, до весны. Вернешься в Южноморск летом, в сезон: солнце, море, пляж…

– А ты? – на ее глазах навернулись слезы.

Собравшись с силами, главред задорно подмигнул.

– Где наша не пропадала! Я выкручусь, Аленка. И тебя спасу! Только время дай. Все будет хорошо.

Все-таки не перевелись еще на Руси настоящие мужики. Сильные, крепкие и самоотверженные.

– Так ты его знаешь?

Ринат Халикович стер с лица ободряющую улыбку, глубокая морщина прорезала его лоб над переносицей. После длительного молчания произнес:

– Все, кто работает в крае, знают Роберта Моисеева. Лично я с ним не знаком, но наслышан. И могу сказать, что не испытываю никакого желания завязывать знакомства.