Татьяна Устинова - Ковчег Марка Страница 41

И вышла. Петечка еще попил из кружки – вкусно, горячо, внутри сразу теплеет и как будто перестает болеть.

…Выходит, ничего он не понял? Характеристика героини решительно не подходит самой героине!.. Почему он так ошибся? Он же писатель, наблюдательный человек! Где еще и в чем он ошибся?

Теперь ему очень хотелось на кухню, сидеть за бескрайним столом, есть пирог Зои Петровны, посматривать на Женьку. Там же… все, там вся жизнь. А как он теперь туда пойдёт после того, как Марк хватал его за горло, а второй головорез это видел? Как будет держаться? Что говорить?..

Поговорить с Женькой ему казалось очень важным. Она же пришла к нему, чтобы объяснить, что случилось! Стало быть, ей тоже важно с ним поговорить.

Он еще посидел на диване, прихлёбывая из кружки, а потом встал и пошел в комнату с книгами – просто так, чтобы пройти мимо кухни. Там разговаривали, и пахло оттуда упоительно. Он постоял возле голландской печки, раздумывая, куда бы ему еще пойти мимо кухни, ничего не придумал, хотел было заглянуть в «медицинскую». И не стал.

Не будет он смотреть, как собака медленно умирает. Хватит с него мышеловок и Женьки!

…Стану знаменитым писателем. Как Стиг Ларсен или Дэн Браун. Меня наградят всеми наградами и вручат Нобелевскую премию. Я буду произносить нобелевскую речь. Кажется, она называется лекция. В Голливуде по моим романам поставят фильм и дадут за это «Оскара». И вот я во фраке, на лимузине подъезжаю к красной дорожке. Кругом папарацци, камеры, вспышки!.. Дамы в вечерних платьях, джентльмены в лакированных ботинках. Оцепление, заграждение, вертолет висит, оттуда тоже снимают и фотографируют! И вот я выхожу – один, во фраке, в лакированных ботинках, а за оцеплением Женька!.. И она оттуда зовет меня, а я…

– Петька, что ты бродишь? Идём, остыло всё!

Алла Ивановна схватила его за руку, потащила, и он пошел, потому что в этот момент он был вовсе не на кордоне «полста-три», а на красной дорожке, готовился к церемонии вручения «Оскара».

На кухне он сел на «своё» место, никем не занятое, и Зоя Петровна молча поставила перед ним тарелку с огромным куском пирога. Он откусил – есть хотелось страшно, а дадут ли поесть на «Оскаре», еще неизвестно!.. Там бывает банкет?..

– Слышь, Марк, – говорил Сергей Васильевич, жмурясь на пирог, которого еще оставалось порядочно, – а как бы мне в болельщики записаться, а?.. Я бы съездил! Супруга-то меня наверняка отпустит, когда я ей скажу, что меня сам Ледогоров приглашает. Она меня никуда не пускает, у нас огород! Зато вся семья за тебя болеет, ты что!..

– Купите билет на соревнования, – язвительно ответила Марина, хотя Сергей Васильевич обращался вовсе не к ней, – и пожалуйте на общих основаниях!.. Можете даже вместе с супругой!

– Да наверняка у него свои болельщики есть, которых на финиш допускают! Ух, я бы там за тебя болел! Павел Николаевич, дорогой, нельзя пристроиться к вам?..

– Да можно попробовать…

– Во! Вот это разговор! Я тебе потом телефончик свой черкну, так ты не забудь меня, позвони!.. Мне бы хоть на одну гонку своим глазами посмотреть! Да еще в Сочи! Когда это еще у нас Олимпиада будет, ведь не доживу! А тут такое дело.

– Я тоже поеду, – вступил Степан. – Только мне не надо ничего, я сам по себе привык. Так свободней.

– Ты по олимпийским соревнованиям ездишь, Стёпа? – продолжала язвить Марина.

– По-всякому бывает, – весело отвечал Степан. – Куда они, туда и мы!..

– Кто «они»?

– Да все! – Степан махнул рукой. – Люблю ездить. Привык на работе. Я всё время в командировках. Помню, полетели как-то на Крит, там одна радиостанция большой концерт устраивала. Звезд пригнали целый самолет!.. А одна дурёха – звезда тоже – всегда на публике с букетами появляется. Куда бы ни пришла, в руках у неё такой огромный букет, и всегда розы. Ну, вроде бы от поклонников, хотя какие там у неё поклонники!.. Вот она с букетом придёт, её сфотографируют, и она букет топтуну своему отдает, охраннику, который рядом торчит, забери, мол, мешает, надоели букеты эти. А тут вдруг она ему отдает, а парень – новый какой-то был – берет у неё букет и при всех: с вас пять тыщ семьсот рублей, доставка сказала! А кругом камеры, журналисты! Она как начала его прямо букетом по голове лупить! Камеры снимают, топтун руками закрывается, все ржут!..

– Потеха, – поддержал Кузьмич.

– Не то слово.

– Давайте ещё налью, ребята. Передавайте кружки.

Петечка вытянул остывший глинтвейн и сунул Алле свою кружку. После горячего сладкого вина и пирога казалось, что всё не так страшно. Обойдётся как-нибудь.

Кузьмич, получив свою порцию, отбыл в коридор, Алла налила остальным и тоже тихонько вышла.

– Алла!

Она вздрогнула и оглянулась.

Он выглядывал из «комнаты мальчиков».

– Посмотри, чтоб из кухни не выходил никто.

Алла подошла. Он сидел на корточках перед чьим-то рюкзаком, развязывал узлы.

– Что ты делаешь?!

– Мне надо. Это чей рюкзак?..

– По-моему, Володин. Или Димин. Зачем ты туда лезешь, Павел?!

– Так Димин или Володин?

Алла оглянулась на дверь в кухню, сунулась поближе и посмотрела. Павел ловко и быстро копался в вещах, как будто обыск делал.

Алла опять посмотрела на дверь. Вот кто-то там отодвинул стул, загремел и задвигался. Павел продолжал копаться.

– А если сейчас кто-нибудь выйдет?

– Не пускай.

– Как?!

Из какого-то внутреннего кармана он извлек в несколько раз сложенный тонкий лист бумаги и развернул. Тонкий лист оказался картой. Павел в два счет разложил её на полу, посмотрел и хмыкнул.

– Я так и думал.

– Что?..

– Алла Ивановна, – закричали из кухни, – налейте Женьке глинтвейна, она сейчас всё опрокинет!

– Павел! – прошипела Алла.

Он еще порылся и вытащил длинный пластмассовый контейнер с отсеками, похожий на пенал. Сдвинул крышку, посмотрел и понюхал. Аллу прошиб пот. Павел оглянулся на дверь, сунул контейнер обратно, проворно свернул карту и затолкал в рюкзак.

– Мне бы еще кое-чего посмотреть, – пробормотал он себе под нос. – Хотя вряд ли он это в рюкзаке держит…

– Алла Ивановна!..

– Иду, – закричала она и вцепилась Павлу в плечо. Он аккуратно вернул рюкзак на прежнее место и прищурился, оглядывая комнату. – Павел, нас сейчас здесь застукают!..

Он подтолкнул её к двери, а сам на кухню не пошел.

Ему хотелось повидать Вика и немного подумать.

В медицинской комнате было прохладно и сильно пахло медикаментами. Вик лежал неподвижно.

Павел уселся рядом с кушеткой и погладил пса между ушами.

– Как это ты… недосмотрел? – спросил он. – Совсем как я. Я недосмотрел, и у нас тут черт-те что завертелось. А ты? Ну, видишь, что их трое на одного, ну и дуй домой! Чего ты в драку-то полез? У нас с тобой какая задача? У нас с тобой задача Марку помогать, а мы что? Мы ему сплошные сюрпризы подкидываем!.. Ты весь распоротый лежишь, а я никак убийцу не найду.

Тут ему вдруг что-то такое почудилось. Какое-то смутное движение, мелькание, тихий шорох. Он посмотрел по сторонам. Никого и ничего.

– Холодно тут тебе лежать. Сейчас я дров подкину и потом опять приду, а ты давай, давай, терпи, Вик! Старайся!..

И не поверил своим глазам.

Хвост, самый кончик, шевелился. Вик махал хвостом.

– Алла! – заревел Кузьмич, кинулся к двери, уронил металлический стул. – Марк!

Хвост остановился на секунду и зашевелился снова. Павел обеими рукам взял Вика за голову.

– Что?! Что такое, господи?! Зачем вы его трогаете? Не трогайте его, отпустите! Подох, что ль, бедолага? Паша, что случилось? – закричали из дверей.

– Он очнулся! – оглядываясь на людей, выговорил Павел. – Он хвостом!.. Ты видишь?

Тут пёс открыл глаза.

Маленькие медвежьи бусинки, как будто подёрнутые белой плёнкой, приоткрылись. Он смотрел всего несколько секунд и, кажется, ничего не видел, а потом закрыл глаза и снова открыл. Хвост слабо шевельнулся.

– Отцепитесь вы от него! – Марина оттолкнула Павла от кушетки. – Что за наказанье такое! Дайте я послушаю!

Она взяла со стойки стетоскоп, вдела в уши и приставила мембрану к бинтам где-то под передней лапой.

– Сердце нормально работает, – объявила она, послушав.

Лицо у неё посветлело, стало очень молодым. Нацепив стетоскоп на шею, она посмотрела Вику в зрачки и зачем-то пощупала уши.

– Наркоз отходит, пациент справляется. Ах ты, морда бандитская! – и она поцеловала пса в шершавый горячий нос. – Ах, ты сволочь последняя! Не маши своим хвостом, береги ты силы! Ах ты, урод! Павел, шприц мне и два кубика тимина. Ничего, ничего, терпи, всё позади…

Дверь распахнулась. Длинный язык желтого света лизнул сугробы, потеснив зыбкое и призрачное сияние луны. Алла даже не оглянулась, она и так отлично знала, кто вышел следом за ней.

– С ума сошла? Мороз за двадцать, а она на крыльце сидит!

– Не шуми, Павел.

– Пойдем в дом.