Александра Маринина - Оборванные нити. Том 2 Страница 41

Сергея такая постановка вопроса более чем устраивала. У них с Кашириной была общая цель.

Сергей слушал кричащего Георгия Степановича Двояка, искоса поглядывая на неплотно закрытую дверь кабинета, ведущую в приемную. «Света наверняка все слышит, — с ожесточением думал он. — А может, и не только Света. Если в приемную кто-нибудь зашел, то, уж конечно, остался послушать. Да и черт с ними!»

— Сколько еще это будет продолжаться?! — негодовал между тем начальник Бюро. — С тех пор как я взял тебя на работу, я не вылезаю из горздрава, где мне регулярно вставляют клизмы! Из-за тебя, между прочим! И сегодня я выслушал массу приятного в связи с твоим интервью. Как ты посмел разговаривать с этим журналюгой? Как ты посмел разглашать информацию о наших сугубо медицинских внутренних делах?

Сергей нашел наконец крохотную паузу, возникшую, когда Двояк переводил дыхание, и вклинился в громкий монолог:

— Георгий Степанович, я вам уже в третий раз повторяю: я не давал никому никаких интервью. Вы что, оглохли? Вы меня не слышите? Я не давал интервью! Да, этот журналист приходил ко мне, потому что его кто-то науськал, кто-то рассказал ему про мои постоянные конфликты с педиатрами из-за диагнозов, но я его послал! Я не сказал ему ни слова!

— Да? А откуда же он взял все то, что написал в сегодняшней газете? Откуда, я тебя спрашиваю? Во сне ему приснилось? Сорока на хвосте принесла? Да он прямо ссылается на тебя, и имя твое называет, и должность! И нечего мне тут невинность изображать! Совсем с ума тут все посходили: интервью они, видите ли, раздают направо и налево! Панику среди населения сеют!

Журналист действительно приходил к Саблину и просил дать интервью в связи с ростом статистических показателей детской смертности от вирусных инфекций. Сергей отказался с ним разговаривать, сначала пытался объяснить, что это служебная информация, которая ну никак не может стать предметом публичного обсуждения с неспециалистами, потом, потеряв терпение, посоветовал обратиться в департамент здравоохранения или в прокуратуру, где есть свои подразделения по связям с общественностью, и специально выделенные для этого люди общаются с прессой. Но журналист проявлял какую-то непонятную настойчивость, и в конце концов Сергей вышел из себя и по обыкновению нахамил. Только после этого журналист ушел.

Но с идеей написать статью о росте детской смертности в Северогорске не расстался. То ли ему самому тема показалась интересной и задела за живое, то ли редакционное задание он получил, но факт остается фактом: ни в горздрав, ни в прокуратуру он не ходил, а написал текст, почти полностью высосанный из пальца. Единственное, что было в статье правильным, это взятые из статистики цифры и имя эксперта Саблина Сергея Михайловича. Но поди теперь докажи, что ничего этого Саблин не говорил!

— Я еле-еле тебя отмазал в горздраве, — продолжал кричать Двояк. — Они требовали, чтобы я тебя немедленно уволил! А я тебя отстоял!

Сергею надоело. Пустая трата времени. Оправдаться все равно не получается, да и противно.

— А я вас об этом не просил! — заявил он, делая шаг по направлению к двери и отмечая, что щель между дверью и косяком стала шире. Значит, интересующиеся сидят в приемной и с удовольствием слушают.

— Да как ты смеешь! — донеслось ему в спину.

Сергей Двояка не особо боялся, потому что понимал: гистологическую экспертизу он поднял на высокий уровень и никто не позволит его уволить, иначе снова начнется тот же бардак, что и был до его прихода. Но все равно выслушивать упреки, тем более несправедливые, было неприятно.

В приемной, кроме Светланы, усердно составляющей на компьютере какую-то таблицу для отчета, сидели еще два эксперта. Лев Станиславович Таскон смотрел на Сергея сочувственно и немного грустно, а покачивающий ногой в модном ботинке Виталий Филимонов не скрывал торжествующей ухмылки. Саблин знал, что Филимонов, несмотря на демонстрируемое дружеское расположение, за глаза именует его московским пижоном, мажором и выпендрежником.

Ближе к концу рабочего дня позвонила Главный педиатр города.

— Ну что же вы, Сергей Михайлович, — с упреком загудела она в трубку, — зачем же вы так? Я все понимаю, у вас своя точка зрения, и вы стараетесь ее отстаивать, но зачем же сор из избы выносить и всех скопом охаивать? Вы же прекрасно знаете, как бьется педиатрическая служба, как доктора стараются, вы ведь не можете не понимать, что происходит на самом деле, а в интервью зачем-то говорите такие гадости про городских педиатров, поносите их… Нехорошо, Сергей Михайлович, не по-человечески это. И не по-мужски.

Последние слова задели Сергея, и если сначала он решил было ничего не объяснять и не оправдываться, отделавшись какими-нибудь краткими и резкими словами, то теперь счел нужным пуститься в объяснения, дескать, ничего он журналисту не говорил, тот все выдумал и его именем прикрылся.

— Правда? — Главный педиатр отчего-то ужасно удивилась. — А у меня другие сведения.

— Интересно, какие же?

— Говорят, что этот журналист — ваш добрый приятель, вы с ним давно знакомы и сами подкинули ему идейку для статьи. И информацию всю слили, причем сильно передернули, а местами и прямую неправду выдали. Вот так о вас говорят.

Сергей дар речи потерял. Откуда это? И вообще, что это?

— И откуда эти сведения? — спросил он, справившись с минутной растерянностью.

— Ну как — откуда? Из горздрава, разумеется. А у них — от вашего шефа Георгия Степановича. Его сегодня приглашали для разборок в связи с публикацией статьи, так он сказал, что он тут ни при чем, что это Саблин сам все затеял, инициировал журналистский интерес и привлек к делу своего дружка. Вот так примерно. А что, это неправда?

— От первого до последнего слова, — твердо сказал Саблин.

Ну, Георгий Степанович, ну, сука! Отмазал он Саблина, как же.

Ну и что ему со всем этим делать?

— Сережа, а ты не хочешь посоветоваться с Кашириной? — спросила Ольга, когда он вечером поделился с ней своими муторными новостями.

Это ему в голову не приходило. А ведь Оля права, Каширина — юрист, она может подсказать, как правильно действовать, чтобы реабилитировать себя в глазах коллег-медиков. И потом, ему не хотелось, чтобы Татьяна Геннадьевна поверила во всю эту гадость о нем. Она сдержала слово, начала пробивать публикацию его научной статьи в «Вестнике», издаваемом областным мединститутом. И вообще, она Сергею понравилась. Разумеется, только как работник прокуратуры.

На его звонок Каширина откликнулась без колебаний:

— Конечно, Сергей Михайлович, заходите, поговорим. Если у вас вопрос срочный, то давайте сегодня, попозже, часов в девять вечера, раньше я вряд ли освобожусь, много дел. А если не срочно…

— Нет-нет, я зайду сегодня, — торопливо проговорил Саблин. — Я приду к девяти и буду ждать, сколько нужно, пока вы не освободитесь.

Ждать пришлось до четверти одиннадцатого: у Кашириной в кабинете сидели какие-то важные чиновники из администрации города, разговор шел на повышенных тонах, и шагающий по коридору туда и обратно Сергей уже жалел, что договорился о встрече на сегодня: Татьяна Геннадьевна наверняка будет уставшей и не в настроении.

Но он ошибся. Когда чиновники покинули наконец кабинет заместителя прокурора города, Каширина, вышедшая вслед за ними, выглядела спокойной и безмятежной, словно только что вернулась с приятной прогулки. Она кивнула Сергею и пригласила войти.

Он понимал, что уже поздно, Кашириной нужно уходить домой, поэтому постарался быть как можно более кратким. Но она даже эту его короткую речь не дослушала до конца.

— Я в курсе, читала статью, — кивнула она. — Неприятно. И особенно неприятно, если все так, как вы говорите. Коллеги, наверное, вам теперь проходу не дают?

— Это верно, — усмехнулся Сергей. — Поддевают и критикуют — кто во что горазд. Многие злорадствуют. Меня ведь не любят в Бюро. А то, как орал шеф, некоторые слышали и всем разнесли. Так что сами понимаете… Да мне в общем-то не важно, как ко мне относятся, но мне не хочется, чтобы меня обвиняли в том, чего я не делал. Вот это особенно противно.

— Понимаю. Какой совет вам нужен, Сергей Михайлович? Как оправдаться? Как доказать, что вы этого не делали?

— Ну да. Я думал, может, в суд подать иск о защите деловой репутации или чести и достоинства, не знаю, как там это у вас правильно называется.

Каширина покачала головой.

— Это не лучший вариант. Даже если вы выиграете и ваши исковые требования будут удовлетворены, ничего не изменится. Все будут думать, что суд пошел вам навстречу из личных симпатий, вы же там часто бываете, даете показания, разъяснения, вас там знают.

— А что же делать?

— А возьмите-ка вы бумагу и ручку и напишите заявление на имя прокурора о привлечении к ответственности лиц, предоставивших недостоверные сведения средствам массовой информации. Ну и все такое, сами сообразите.