Полина Дашкова - Приз Страница 41

Рука дрожала. Милиционер смотрел на нее стеклянными глазами. Василисе на миг показалось, что он услышал ее горячий внутренний монолог. Но нет. Он уже вытащил свою пушку. Глаза у него были такие, что, вероятно, если бы Василиса произнесла все вслух, он бы не услышал. Лидуня совсем не боялась пистолета. Она замахнулась кочергой. Милиционер щелкнул предохранителем. Но глаза его все никак не отлипали от дрожащей, распухшей, безобразной руки Василисы. Он не смотрел на юродивую. Он смотрел на перстень.

Лидуня, с кочергой наперевес, метнулась вправо, чтобы удобней было врезать ему по башке, и, возможно, она бы успела, но в этот момент в сенях послышались шаги и голоса.

— Ой, батюшки, это кто ж мой квасок опрокинул?

— Да, жаль, хороший был квас…

В комнату вошла хозяйка, а вместе с ней толстый участковый Поликарпыч.

Магазин антикварных и магических мелочей на Вагнер-штрассе оказался закрыт. Плотные жалюзи опущены, дверь заперта на сложные замки. В углу двери мигал красный огонек сигнализации.

— Ну, здравствуйте! — проворчал Григорьев. — Мы же договорились.

Он набрал номер мобильного Рейча. Телефон был выключен. Набрал домашний. Там с ним поговорил автоответчик томным голосом Рики. Андрей Евгеньевич не стал ждать сигнала и оставлять сообщение. Несколько минут постоял у закрытой двери, посмотрел на часы, огляделся.

Это был тот самый туристический район Захсенхаузен, где Григорьев хотел погулять в первый свой день во Франкфурте. От маленькой улицы Вагнера до знаменитой Набережной Музеев минут десять ходьбы. Музеи, конечно, уже закрыты. Но можно просто побродить в одиночестве, помолчать и поглазеть на город, в котором раньше никогда не бывал.

Туристический район сохранил черты старой Европы, по которой Григорьев так соскучился в Нью-Йорке. После 45-го от Франкфурта мало что осталось, но уцелевшие обломки были бережно восстановлены. Розовые, бежевые, черно-белые фасады, серая чешуя крыш, почти отвесных, и в них выпуклые глаза-окна под квадратными шиферными веками. На первых этажах художественные галереи, бутики авторской одежды, мебели, украшений, очень стильные, вылизанные, продуманные до мелочей. Маленькие приветливые ресторанчики, французские, итальянские, японские, уютные немецкие пивнушки и таверны с интерьерами XVII века. Там тридцать сортов пива, жареную колбасу измеряют метрами, и тарелки размером с мельничные колеса.

— Подожду пять минут и пойду к набережной, — решил Григорьев, — он все равно никуда не денется. Может, до сих пор отсыпается после вчерашней ночи. Странно, что он выключил телефон и сам не звонит.

Прямо напротив магазина Рейча сияла витрина лавки серебряных украшений. Григорьев перешел узкую улицу. Ему захотелось купить что-нибудь для Маши. Он присмотрел комплект, кольцо и сережки с маленькими яркими аметистами, и уже хотел зайти, но тут услышал сзади знакомый голос:

— Вы кому же, интересно, выбираете подарок? Григорьев вздрогнул. Рейч подошел совсем близко, стоял у него за спиной и смотрел на витрину.

— Простите, Андрей, я опоздал. День получился сумасшедший, пришлось срочно решать свои банковские проблемы, потом мы с Рики делали небольшой шопинг. Чемоданы, всякие дорожные мелочи. Рики обожает ходить по магазинам. Так кому же вы собираетесь купить серебряные украшения? Кстати, — он перешел на шепот, — сюда заглядывать не советую. Хозяин болтун, хитрюга, умеет заморочить голову. Купите дорого какую-нибудь дрянь, потом будете жалеть. Серебро очень низкого качества, без титановых добавок, начнет темнеть, пачкать кожу, и вообще, большинство вещей сделано грубо, безвкусно.

— Генрих, что с вами? — тихо спросил Григорьев, вглядываясь в его бледное лицо.

Глаза лихорадочно блестели. Зрачки были расширены. Он говорил и без конца облизывал сухие воспаленные губы. Вопроса он как будто не услышал.

— Андрей, что же мы стоим? Он вас уже заметил, сейчас выйдет, пристанет, не отвяжетесь! Пойдемте ко мне. Я должен вам кое-что показать.

Хозяин ювелирной лавки действительно кивал и улыбался за стеклом, вылезая из-за прилавка. Рейч приветливо помахал ему рукой и потянул Григорьева к дверям своего магазина.

— Ну, рассказывайте! Сколько ей лет? Какая она? Блондинка? Брюнетка? Кто по гороскопу?

— Генрих, вы покупали чемоданы, — перебил его Григорьев. — Вы собираетесь куда-то ехать?

— Я обещал Рики съездить в Ниццу. Хочется на теплое море. А вы? С кем бы вы поехали на море, Андрей?

— Не знаю.

— Знаете, Андрей, конечно, знаете. Просто вы скрытный человек. Ладно, в конце концов, это не мое дело. Но если вы желаете купить подарок даме, то лучше вам сделать это у меня, чем в лавке напротив. Мои вещички полны внутреннего смысла. Они умеют говорить, они дышат, чувствуют и сами выбирают своих владельцев.

Они вошли в магазин. Рейч тут же запер дверь. Григорьев огляделся. Маленький торговый зал ничем не отличался от обычной антикварной лавки. Застекленные полки с множеством интересных старинных безделушек. Фарфор, бронза, серебро, бисерные кошельки, парчовые и гобеленовые сумочки, кожаные планшеты и портфели, ременные пряжки, чернильные приборы из янтаря и малахита, погоны, ордена на подушках. В углу большие картонные коробки с дешевым старьем, для небогатых чудаков. Изношенные рваные мундиры, наборы пуговиц, дырявые фляги, портсигары без крышек. На широком открытом прилавке телефоны, граммофоны, старые пластинки в высоких деревянных лотках, книги, подшивки журналов, открытки, плакаты.

Хозяин не афишировал, что его товары имеют прямое или косвенное отношение к нацизму. Свастики, черепа, двойная молния СС — все это присутствовало на вещах, спрятанных в следующей комнате, куда мог зайти далеко не каждый покупатель. Там же продавались современные штуки с нацисткой символикой и была пара витрин, посвященных черной магии, астрологии, религии Вуду.

— Здесь все барахло, мелочи, — сказал Рейч, проводя своего гостя через первые две комнаты, — можете даже не смотреть. Осторожно, ступенька! Первый мой торговый зал для случайных туристов. Второй для тех, кто считает себя знатоками. Цены разнятся примерно в пять раз. Вот, например, пепельница с тремя обезьянами. Первая мартышка зажала лапками глаза, вторая уши, третья — рот. Все три очень симпатичные. Материал — бронза. Работа довольно тонкая. Аллегория грубовата: не вижу, не слышу, молчу. В первом торговом зале эта пепельница стоит не больше двадцати евро. Но я могу поставить ее во второй, и у меня есть шанс продать ее за сто евро. Точно такая штука стояла на письменном столе Гитлера. Понимаете, о чем я?

Григорьев молча пожал плечами.

— Посетители второго зала платят за символ, за миф, — Рейч тихо захихикал, — в конечном счете они платят за собственную глупость. Мне, как торговцу, грех не воспользоваться этим. Нет, я не мошенник. Все честно. Семьдесят процентов того, что вы видите здесь, во втором зале, поздние копии. Я не скрываю этого. На каждом товаре есть бирка с информацией. Видите, вот штампик: «копия».

Рейч ткнул пальцем в витрину. На длинной бархатной подушке лежала дюжина маленьких золотых значков. Наружный кружок — колосья. Внутри черная свастика.

— Это партийные значки НСДАП, — пояснил Рейч, — из двенадцати только два настоящие. Кому они принадлежали, я так и не выяснил. Да это и не важно. Они лежат себе, ожидая новых владельцев. И знаете, что самое интересное? Многие предпочитают копии не из-за цены. Даже у идиотов, приходящих ко мне во второй зал, работает инстинкт самосохранения. Им страшно купить подлинник, поскольку каждый подлинник — маленький холодный свидетель череды реальных кошмаров и трагедий. Покупая подделку, они прикасаются к жгучей тайне как бы сквозь перчатку. Обычно с такими покупателями у меня нет дальнейших контактов. Меня интересуют те, кто выбирает подлинники. Когда они уходят с покупкой, я стараюсь не упускать их из поля зрения.

Они миновали оба зала и спустились в подвал. Рейч был возбужден. Болтал без умолку, потирал руки, облизывал губы. Григорьев подумал, что старик просто пьян, но спиртным от него пахло.

— Садитесь. Сейчас я покажу вам, что я припас для вашей прекрасной дамы. Вы так и не сказали, кто она, но я догадываюсь, — он подмигнул.

В подвале стояли удобные кожаные кресла, журнальный столик. Две стены были закрыты плотными шторами. Рейч дернул какой-то рычаг, одна из штор поехала в сторону, обнажив ряды ящиков-сейфов, как в камере хранения. Григорьев опустился в кресло. Щелкнул замок. Один из ящиков выдвинулся. Рейч несколько минут молча копался в нем, затем закрыл, запер и повернулся. На ладони у него лежал синий бархатный футляр с золотой пряжкой.

— Женщина, для которой вы хотели выбрать подарок, — промурлыкал он сладким голосом Рики, — шатенка, пухленькая, прелестная, немного рассеянная. Ей около тридцати. У нее большие голубые глаза. Или зеленые? О, нет, карие! Она худенькая брюнетка. Ладно, не важно. Главное, чтобы у нее были тонкие чуткие пальцы и хотя бы капля воображения. Знаете, если нет ни капли воображения — беда! Скучно жить в мире материальном и конкретном, как канцелярия, пресном, как вареный лук, плоском, как цинковый стол в морге. Иногда помогает марихуана. Всего несколько затяжек — и можно отправиться в сказочное путешествие. Вы пробовали? Очень рекомендую. Кстати, большинство злодейств в истории совершали люди, лишенные воображения. Без него невозможно представить, что другому тоже больно. Знаете, что прежде всего пытались искоренить воспитатели в инкубаторе, где я провел детство? Воображение. Фантазию. Способность видеть мир не плоским и черно-белым, а объемным и цветным.