Анна и Сергей Литвиновы - Три последних дня Страница 41

– Давайте, мои дорогие, все же с вами побеседуем, – продолжил Трэвис. – А чтобы наш разговор оказался конструктивным, я попрошу моих помощников подготовиться. И подготовить вас.

Он кивнул своим подручным. Те, видать, давно находились у него в услужении, потому как поняли его без слов.

Приготовления к «разговору» начались самые что ни на есть отвратительные. Точнее сказать – страшные.

Майк силой усадил Юлию Николаевну в ротанговое кресло. Скотчем плотно привязал ее руки к подлокотникам. Мама Тани не сопротивлялась. Она покорилась превосходящей силе и была безвольной, как восковая кукла.

Но когда мужчина приступил к Татьяне и захотел на тот же манер устроить в кресле ее, она вырвалась из его рук и, как могла сильно, двинула тюремщика ногой в живот. Тот отшатнулся, а потом в ответ залепил девушке пощечину. Однако все равно совладать с Татьяной не смог. Та плакала, но одновременно пыталась вырваться из рук мучителя, укусить или двинуть его ногой. На помощь к Майку кинулся Дэн.

И только вдвоем им удалось справиться с пленницей: как и Юлию Николаевну, ее угнездили в кресле и приторочили скотчем руки к подлокотникам. Однако вдобавок ее щиколотки притянули к ножкам кресла. Несмотря на то что тюремщики явно превосходили ее и числом, и физической силой, Татьяна все время, пока ее пытались зафиксировать, оскаливалась, словно разъяренная тигрица, пыталась даже укусить бандитов. Не сдавалась. Таков уж у нее характер: никогда не складывать лапки и биться до последнего. И даже когда ее обездвижили, она беспрерывно кричала:

– Мы – российские подданные! Вы не имеете права! У меня отец знаете кто?! Он – генерал ФСБ! Он со своим спецназом вас из-под земли достанет! Вы нигде от него не скроетесь!

В своей гневной запальчивости Садовникова все слегка преувеличивала, потому что Валерочка, во-первых, приходился ей не отцом, а отчимом, и являлся не генералом, а всего лишь полковником, да к тому же в отставке. И не было у него в подчинении никакого спецназа: всю жизнь до выхода на пенсию работал Ходасевич в одиночку, потому как сперва был нелегалом, а затем – аналитиком. Но кто отец у Садовниковой – полковник или генерал, одиночка или предводитель российского спецназа, – мерзавцам было решительно все равно.

Чтобы не слышать воплей девушки, бандиты залепили ей скотчем рот.

– Пленку постели, – будничным тоном приказал Трэвис.

Майк достал из шкафа полиэтиленовое покрытие, широкое и плотное. Они с Дэном вдвоем легко оторвали от земли кресло вместе со связанной Таней, расстелили на полу пленку, а потом поставили седалище посредине импровизированного ковра. Трэвис охотно пояснил, адресуясь к женщинам, причем довольно любезным тоном:

– Чтобы кровушкой паркет не запачкать. Отмывается плохо.

Глаза Тани расширились от ужаса, а мама, хоть и не поняла ни слова из их диалога, догадалась, конечно, что приготовления бандитов не сулят им с дочерью ничего хорошего, и принялась в свою очередь ругательски ругать их по-русски:

– Бандиты! Мерзавцы! Что вы творите?! Я – пожилая женщина! Моя дочь еще ребенок! Неужели у вас даже капли совести нет?!

– Заткни пасть и этой, – раздосадованно бросил главный, и тогда его подручные переключились на Юлию Николаевну и ей тоже заклеили рот.

– Шуму много, толку мало, – бросил Трэвис с досадой. Для него, видно, неприятной неожиданностью стали хлопоты, которые причиняли им две русские дамы. Однако он не без усилия вернулся-таки к избранной им манере гостеприимного хозяина. Тон его, правда, находился в жутковатом контрасте с садистскими приготовлениями.

– Я слышал, что вы называете себя матерью этой девушки, – проговорил он, обращаясь к Юлии Николаевне. – Интересно узнать, правда ли это? Вы для нее родная мать, в самом деле? Что ж, мы скоро это установим. И нам не понадобится для этого никаких новомодных и дорогостоящих анализов ДНК. Правда, кровь в ходе данного эксперимента, как и положено при анализах, полагаю, прольется. Да, кровь! Родная кровь. Голос крови… Звучит несколько высокопарно, не правда ли? Вот и посмотрим, насколько громко кричит этот самый голос в вас.

И тут Трэвис, завидев лицо Юлии Николаевны, наконец, сообразил: старшая из женщин, похоже, не понимает, о чем он! Тогда главарь склонился к ней и раздельно проговорил:

– Вы – поняли – что – я – сказал?

Юлия Николаевна испуганно отрицательно замотала головой.

– Вы – говорите – по-английски? – столь же раздельно молвил главарь.

И снова отрицательный жест.

– О, господи! А по-французски? Тоже нет? По-испански? Нет? Боже ты мой! Эти русские – дикие люди! – досадливо сказал Трэвис. Да, вся его издевательская речь о голосе крови пропала втуне. Впрочем, пропала – да не совсем. Ее поняла Татьяна, догадалась, к чему противник клонит, и внутренне содрогнулась.

– Значит, так… Ты! – повернулся главный бандит к девушке. – Ты английский понимаешь. Будешь переводить своей мамашке. И не близко к тексту, а дословно все, что я скажу. Дословно, поняла?

Таня кивнула.

– Рот девчонке освободите, – приказал он подручным, – и инструмент сюда давайте.

Его приказ был мгновенно выполнен. Дэн и Майк, хрупкий и толстый, малый и старый, сорвали пластырь с губ Садовниковой, а еще на сцену явился огромный тесак-мачете, а также хирургический скальпель и плотницкие кусачки. Пыточные инструменты доставали из того же шкафчика, что и полиэтилен. Отчего-то чувствовалось, что они раньше уже применялись в деле. Обе женщины следили за приготовлениями бандитов расширившимися от ужаса глазами. Тане, хоть ей и освободили рот, тоже стало не до возмущения и угроз.

– Итак, – обратился Трэвис к Юлии Николаевне, а потом кивнул Татьяне: – Переводи дословно! – И снова маме: – У меня к вам один вопрос, – девушка стала послушно синхронно перекладывать речь главаря на русский, – вопрос первый, он же второй и последний. Где ценности, похищенные вами у Глэдис Хэйл? За каждый неправильный ответ, а также отзывы «не знаю», «не скажу» и тому подобные ваша дочь будет лишаться пальца, – голос переводившей Татьяны в этом месте дрогнул, – а может быть, глаза. Зубы удалять без наркоза тоже несладко, вы уж поверьте.

Едва до матери дошел смысл сказанного, она подалась вперед, к Трэвису:

– Я ничего не знаю, слышите! Не знаю я ничего! – забормотала она, как в бреду.

Одно движение бровей главаря – и Майк оказался рядом с Таниным креслом. Грубо сжал и вывернул ее правую руку и раскрыл кусачки над мизинцем.

– Моя мать ничего не знает, разве вы не видите! – бешено воскликнула девушка по-английски.

А мама – та просто лишилась чувств, осела, оплыла в своем кресле.

– Верните ее. – Главарь сделал жест в сторону приспешников.

Дэн беспрекословно взял графин с водой со стола и выплеснул его весь в лицо Юлии Николаевне. Та ахнула, дернулась, открыла глаза. А человек-гора в тот момент повернулся к главарю и прошелестел – до Тани донеслось: «…и правда не знает». И девушка, теряя самообладание, попыталась отстраниться от Дэна и опять прокричала:

– Не знает она, вы что, не видите: ничего не знает!

– Лучше успокойся и переводи, – прежним ровным голосом произнес Трэвис. – Когда твоя мать сговорилась с Мирославом обокрасть Глэдис?

Майк убрал, слава богу, свои кошмарные кусачки от Таниной руки и сделал шаг назад.

Татьяна покорно повторила эту фразу по-русски, и мама прокричала:

– Не сговаривалась я ни с кем, слышите! Не знала я ничего! Мирослав сказал, что мы в гости к его другу в башню идем!

По ее щекам покатились слезы, и Таня в каком-то отупении, отстраненно, словно иностранный боевик дублировала, сказала:

– Она говорит, что ни с кем не сговаривалась и ничего не знает.

А затем, не в силах сдерживаться, воскликнула:

– Да разве вы не видите! Не замечаете, какая она?! Она что, похожа на воровку? Ну, что она у кого может украсть?! С кем сговориться?!

Не обращая внимания на ее горячность, главарь продолжал бесстрастный допрос:

– Куда вы направились вместе с Мирославом непосредственно после ограбления дома-башни?

Таня быстро перевела, и Юлия Николаевна в отчаянии прокричала:

– Никуда я с Мирославом не направлялась! Я убежала от него! И не виделась с ним больше!

– Но все-таки пришла к нему в дом и убила его?

– Не я, не я его убила! Ну почему вы мне не верите? Я приехала домой, когда он был мертвый!!

Татьяна перевела этот выкрик матери – оставаться бесстрастной, как положено переводчику-синхронисту, у нее не получалась, горячность старшей Садовниковой передавалась ей и прорывалась в речи. А еще девушка повторила, прокричала от себя:

– Вы что – не видите?! Да кого такая овца может убить! (Слава богу, мама не поняла на чужом языке и «овцу».)

Однако Трэвис монотонно, как робот, спросил, пожирая взглядом лицо матери:

– Где картины?

– Не знаю я, где они! Не видела никаких картин!

Майк тихо прошелестел, почти что на ухо главарю, однако Таня невероятно обострившимся от ощущения опасности слухом расслышала: