Анна Данилова - Девушка по вызову Страница 41

Когда Эмма остановилась перед дверью своей квартиры, ноги почти не держали ее. Тело тряслось мелкой дрожью, зубы стучали, и почему-то было очень холодно…

Она вставила ключ в замок и медленно, стараясь не шуметь, чтобы ее не услышала Валентина, повернула его. Затем еще раз. Следующий ключ. Наконец дверь словно вздохнула и, чуть скрипнув, открылась. В лицо сразу же ударил запах яичницы. «Перов здесь живет…» – мелькнуло у нее в голове. От страха она уже не соображала, что делает. Стояла посреди прихожей и боялась пошевелиться. В полумраке прихожей мерцала в голубовато-фиолетовом, льющемся из гостиной свете большая хрустальная пепельница. Прозрачная, она тоже казалась голубой. Но вдруг на ней явно проступили красные пятна… Эмма зажмурила глаза и замотала головой. Открыла их и поняла, что пепельница вся в крови… В крови ее дяди, который теперь лежал в земле и гнил…

Она сделала еще один шаг. В квартире было тихо. Но гостиная была освещена так, словно где-то в глубине ее беззвучно работал телевизор. А что, если Перов уснул, глядя телевизор, и теперь спит?

Эмма подошла еще ближе к тумбочке, на которой стояла пепельница, и поняла, что она совершенно чистая и что на ней нет никакой крови. Просто в ней лежат красные бусы. Бусы ее матери. Она взяла бусы и машинально надела на себя. Послышался шорох. В гостиной заметались тени. Перов проснулся. Эмма схватила пепельницу. Сейчас круг замкнется. Несколько мгновений – и все будет кончено. Он не имеет права жить. Если он оставит в покое ее, то примется за кого-нибудь еще… Он не успокоится, пока не обопьется своим же злом…

В светлом прямоугольнике возник мужской силуэт. Человек набросился на Эмму, сбив ее с ног… От человека пахло чесноком и яичницей. Мерзкий запах. Мерзкий человек. Крепко держа в руке пепельницу, Эмма со всей силы обрушила ее на голову Перова. Послышался звук разбившегося стекла; тело, лежащее на ней, тотчас обмякло, что-то теплое закапало ей на лицо. Она быстро сбросила с себя мужчину, поднялась и первое, что она сделала, чтобы не повторить ошибки двухлетней давности, кинулась к входной двери и крепко-накрепко заперла ее на все замки, засов и цепочку. После этого, перешагнув через распростертое на полу тело, вошла в гостиную. Так и есть: в углу работал телевизор. Шла информационная программа «Сегодня». Только звук был отключен. Эмма плотно задернула шторы и включила свет. Перов был в клетчатой фланелевой рубашке и спортивном синем трико. Он лежал лицом вниз, голова его была залита кровью. Эмма, почему-то почувствовав себя значительно лучше, подошла поближе и включила свет в прихожей. У Перова были темные волосы, мужчина же, который лежал на полу, был ярко выраженным блондином. У него были совершенно белые волосы, запачканные кровью. Эмма почувствовала, как внутри у нее похолодело. Присев на корточки и с трудом перевернув мужчину на спину, она чуть не закричала от ужаса, увидев знакомые черты лица и плотно сжатые губы…

Мюнхен. Август 1999 г.

Она смотрела на спящего рядом мужчину и в который раз задавала себе вопрос: почему она здесь с ним? И причем именно в этой последовательности: почему? Она? Здесь? С ним? ПОТОМУ что она не могла оставаться в Москве после всего, что с ней произошло… Это становилось слишком опасно. Почему именно ОНА? Да потому что мужчины, оказывается, любят красивых женщин, красивых собак, красивых лошадей… Почему ЗДЕСЬ? Потому что у Прозорова здесь дело, которое позволяет ему содержать сразу две семьи. Будь у него еще одна такая фирма или просто побольше денег, он завел бы еще одну семью, только в качестве НЕнастоящей жены была бы уже, скажем, Берта… Очевидно, гувернантки ассоциируются у Прозорова с чистотой, детьми, стройной фигуркой, доступностью и невероятно возбуждают его… Почему именно С НИМ? Да потому что это его семье потребовалась гувернантка, и это его жена, Валерия, дала дурацкое объявление в газету.

Каким был Прозоров? Сильным и спокойным. И он учил ее жить. Как разговаривать, как одеваться, как ходить, как разогревать суп, как укладывать волосы, как реагировать на его поздние возвращения с работы, как смеяться, чтобы не оскорбить собеседника-немца, какие чулки надевать, какую позу принимать, чтобы не утомляться… Он говорил ей все это с легкой ироничной улыбкой, унижающей ее до самых пяток. Как бы подчеркивал: знай, девочка, свое место. Это я сделал из тебя леди. Это я привел твое тело и мысли в полный порядок, и теперь ты обязана слушаться меня во всем.

И она слушалась. У нее не было выбора. Единственным развлечением ее в Мюнхене были редкие вечеринки, которые устраивали друзья Прозорова. Там было много молодежи, все были с женами или с мужьями. Если бы не это условие, Прозоров бы ни за что не показывал им свою красавицу Эмму… Ею восхищались, ей делали недвусмысленные предложения, вплоть до настоящего замужества, ей преподносили подарки… А Прозоров злился. Он был собственником, каких еще поискать. Он любил Эмму, как вещь, которая досталась ему очень дорого. И эта вещь, после того, как он потрудился над ней, заиграла новыми красками, это заметили все, кто знал Прозорова. Кроме Валерии, разумеется. Вернее, она-то, конечно, заметила в первую очередь, только разве могла она предположить, что благополучие ее гувернантки зависело целиком и полностью от ее мужа?

– Почему ты не спишь? – Володя поднял лицо с подушки. – Эмма, с тобой все в порядке?

– Да, Володечка, все хорошо, спи… – постаралась она ответить как можно ласковее. – Просто мысли всякие лезут в голову…

– Ну вот ты и меня разбудила… – Он протянул руку, зажег лампу и сел на постели. Крупный красивый мужчина, почти лысый, но это его совершенно не портило. Для своих тридцати пяти он выглядел превосходно. Режим, теннис, отсутствие алкоголя и никотина в крови, рациональное питание без излишеств, профилактика чего бы то ни было… Он был просто идеален. До тошноты.

Он был возбужден и показал это Эмме, откинув с живота простыню. Но вид возбужденного мужчины давно не волновал ее. Быть может, потому, что занятия сексом вошли уже в привычку, хотя Володя старался разнообразить их любовные игры, используя специальные духи, мази, предметы. Доходило даже до абсурда. Но заканчивалось все всегда одинаково: она считала. Раз, два, три… сто пятнадцать, сто шестнадцать… Ее, словно куклу, переворачивали то на живот, то на спину, то ставили на колени перед кроватью…

– Тебе нравится? – Он смотрел себе пониже живота и, казалось, сам любовался своим мощным членом. – Ну же, Эмма, наклони головку…

Она закрыла глаза…

А когда открыла – кажется, уже было утро, – Володя крепко спал, отвернувшись от нее… Его большое сильное и красивое тело, покрытое светлыми рыжеватыми густыми волосами, теперь отдыхало… На лысине блестели капли пота.

Эмма с трудом поднялась и медленно поплелась в ванную. Там долго чистила зубы, а потом забралась в ванну и пустила горячую воду. Она считала себя обманщицей. Это не Володя обманул ее, а она сама обманула Володю, когда согласилась поехать с ним в Германию. Он был глубоко семейным человеком, и поскольку его предприятие было русско-германским, то и две его семьи тоже были русско-германскими. Женщины были, конечно, русские. Но Валерия с детьми жила в Москве, а Эмма с Сереженькой – в Мюнхене. И если Валерия о существовании второй семьи даже и не подозревала, то Эмма знала все.

Если бы Эмма любила Прозорова, то во время их близости, наверно, не закрывала бы глаза. Странно, что мужчины не понимают этого. Она бы не терпела, а наслаждалась, она не чувствовала бы себя изнасилованной гувернанткой, а ощущала бы себя любимой женщиной… Как это сложно: мужчина и женщина в момент близости. Двигаются так, как двигались тысячи лет назад. Но в одном случае – это счастье, в другом – тошнота.

Лежа в ванне, она, как в детстве, играла радужной прозрачной пеной, сооружая из нее на своем животе горы и замки, и думала о Прозорове. Вернее, вспоминала его последние слова, перед тем, как он, угомонившись, стал засыпать:

– Через неделю едем в Москву…

– Мы… с тобой?

– Да. И с Сережей. У меня отпуск. Я решил купить тебе квартиру в Москве. Будем там до Рождества, потом вернемся сюда… Так и передай Берте… И скажи, что, если она поедет с нами, я подниму ей оплату в полтора раза. Пусть посмотрит на Москву… Да и ты развеешься… Давай спать…

Она с головой ушла под воду. Вынырнула, встала под душ. Долго сидела на кушетке, с наслаждением ощущая тугую струю горячего воздуха, бьющую из фена. Волосы ее, казалось, выросли за одно утро и теперь почти касались поверхности кушетки. Как сказал бы Володя: хорошие шампуни, здоровый образ жизни, правильный обмен веществ, секс по утрам…

Эта кушетка напоминала ей кушетку в квартире, вернее, в ванной комнате Ядова. Она могла бы лежать на ней с Орловым до самой смерти. Но он предпочел Лору, летнюю кухню, брачное ложе…

Эмма вышла из ванной, зашла в кухню и сварила себе кофе. Перед тем как сесть за стол, открыла окно: прохладное солнечное утро медленно вползало в дом, наполняя его яркими красками, светом и какой-то зеленоватой, яблочной свежестью. В корзинке на столе Эмма нашла оставшиеся с вечера ореховые трубочки. Она пила кофе, смотрела в окно, но, как ни старалась убедить себя в том, что она все-таки относительно счастлива, предательская слеза все равно скатилась со щеки и упала в чашку…