Донна Леон - Честь семьи Лоренцони Страница 41

– …Он говорил, что Роберто был никчемным, избалованным бездельником, и что он, Маурицио, единственный, кто разбирается в делах компании, и поэтому все должно остаться ему одному. – Граф бросил испытующий взгляд на Брунетти, желая удостовериться, отдает ли тот себе отчет в том, какую змею он пригрел у себя на груди.

– …А потом он подошел ко мне вплотную с ружьем в руках. Сначала я ему не поверил, не поверил ни единому его слову. Но когда он сказал, что все будет выглядеть так, будто я сам это сделал… якобы от тоски по Роберто. И я знал, что на этот раз он не шутит.

Брунетти ждал.

Граф громко сглотнул и вытер лицо рукавом. На щеках остались следы крови Маурицио.

– …Он подошел ко мне вплотную, целясь мне в грудь, потом поднял дуло и приставил к моему подбородку. Сказал, что все обдумал и что это будет выглядеть именно так. – Граф снова замолчал, мысленно переживая эту ужасную сцену.

– Когда он это сказал, в голове у меня помутилось. Нет, не потому, что я испугался, что он меня убьет; а потому, что это будет сделано хладнокровно, потому что он заранее все спланировал. И еще из-за того, что… он сделал с Роберто.

Граф снова замолчал, погрузившись в тяжелые воспоминания. Брунетти осмелился задать вопрос:

– Что случилось дальше?

Граф молча покачал головой:

– Не помню. Кажется, я толкнул его, может, даже пнул ногой. Помню только, что я оттолкнул от себя ружье, отпихнул его плечом. Я пытался сбить его с ног; но ружье вдруг выстрелило, и я почувствовал… как меня заливает кровь. Его кровь. И еще что-то… – Он остановился и принялся судорожно отряхиваться, охваченный ужасом, вновь и вновь переживающий этот кошмар.

Он посмотрел на свои руки, на которых теперь не осталось и следа крови.

– …А потом я услышал, как жена спускается по лестнице ко мне в комнату и зовет меня. Помню, как она застыла в дверях, и я быстро подошел к ней. А потом… Больше я ничего не помню, в голове какой-то туман.

– Кто же тогда позвонил нам?

– Наверное, я. Думаю, так. И вот вы здесь.

– Как же вы с женой оказались наверху?

Граф снова покачал головой:

– Не помню. Ничего не помню, правда. С того момента, как увидел ее в дверях, и до того, как появились вы, у меня в голове словно провал какой-то.

Брунетти взглянул на этого человека; по сути дела, он в первый раз увидел его таким, какой он есть, – без мишуры, без ореола его богатства, знакомств и влиятельных связей; перед ним сидел немолодой изможденный мужчина с мокрым лицом, в рубашке, пропитанной кровью.

– Если вы желаете привести себя в порядок… – начал Брунетти. Больше ему было нечего сказать. Даже когда он говорил это, то отдавал себе отчет в том, что делает это зря, что нельзя снимать эту одежду, по крайней мере, до приезда оперативной группы. Но сама мысль о том, что графа будут фотографировать в таком виде, была отвратительна, и потому он повторил:

– Может, вы желаете переодеться?

Сначала ему показалось, что граф сконфузился, но потом он окинул себя взглядом, и на его лице появилась гримаса отвращения.

– Господи, – прошептал он. Опершись на подлокотники, граф поднялся на ноги и неловко застыл, расставив руки, будто боясь прикоснуться к измаранной кровью одежде.

Заметив, что Брунетти внимательно наблюдает за ним, граф смущенно отвернулся. Брунетти проводил его из комнаты. Следуя за ним по коридору, он увидел, что граф остановился и вдруг резко качнулся в сторону, едва не ударившись о стену, будто его не держали ноги. Прежде чем Брунетти успел прийти к нему на помощь, граф удержал равновесие, оттолкнувшись от стены вытянутой рукой. В конце коридора он повернул направо, даже не дав себе труда закрыть за собой дверь. Проследовав за графом до конца коридора, Брунетти остановился у входа в комнату: из-за двери донесся шум льющейся воды. Брунетти заглянул внутрь и увидел разбросанную одежду, которую граф скидывал по пути в гостевую ванную комнату.

Брунетти ждал, по крайней мере, минут пять, но шум льющейся воды был единственным звуком, который можно было различить. Он продолжал прислушиваться, колеблясь, стоит ли пойти и проверить, все ли в порядке с графом, когда воду наконец выключили. И только тогда, во внезапно наступившей тишине, он услышал шум, доносившийся снизу, знакомые голоса и звуки, свидетельствовавшие о том, что прибыла оперативная группа. Поняв, что ему больше не нужно охранять графа, Брунетти заторопился вниз, туда, где наследник империи Лоренцони встретил свою страшную смерть.

23

Следующие несколько часов Брунетти провел как в тумане. Его чувства были сродни переживаниям пострадавшего от несчастного случая, будь то пожар или автомобильная авария; вспоминающего, как приехала «скорая помощь», как его на каталке везли в операционную, возможно, даже тот момент, когда над ним нависла маска с хлороформом. Брунетти стоял в той комнате, где погиб Маурицио, отдавал распоряжения, задавал вопросы, сам, в свою очередь, давал необходимые пояснения, но все это время его не покидало странное ощущение, что все это происходит не с ним.

Он запомнил, как смачно выругался один из фотографов, когда у него упал треножник и при этом чуть не разбилась камера; и как поймал себя на мысли о том, как глупо, должно быть, возмущаться по поводу чьей-то несдержанности здесь, в этом месте, учитывая, кто является объектом фотосъемки. Он запомнил, как приехал адвокат семьи Лоренцони, а чуть погодя медсестра, ухаживавшая за графиней. Он разговаривал с адвокатом, которого знал уже не один год, и объяснял ему, что они еще не скоро смогут получить тело Маурицио; по крайней мере, не раньше, чем будет произведено вскрытие.

И, объясняя ему это, он никак не мог отделаться от мысли, насколько все это абсурдно. Следы произошедшего были буквально повсюду: на стенах, занавесях, половицах; кровь уже начала просачиваться между досками паркета, и это напомнило Брунетти о пропитанной кровью рубашке графа, которую тот сбросил по дороге в ванную. Брунетти проводил лаборантов в ванную комнату и, показав им одежду, приказал собрать ее, пометить, а также обследовать ладони графа на наличие следов графита. Равно как и ладони Маурицио.

Он даже попытался расспросить графиню, но безуспешно; она, перебирая четки, лишь лепетала слова из молитвенника. Брунетти махнул рукой и, видя, что толку от нее все равно не добьешься, оставил ее наедине с Богом. И медсестрой, разумеется.

Кому-то пришло в голову принести диктофон, и Брунетти не преминул им воспользоваться, когда вторично расспрашивал графа, восстанавливая детали того злополучного вечера. Графу удалось смыть только физические следы того, что произошло; в его глазах застыл немой ужас от осознания того, что он совершил; а может, оттого, что пытался сделать Маурицио. Он еще раз изложил ход событий, то и дело останавливаясь и запинаясь, делая длинные паузы, во время которых он, казалось, терял нить повествования. Каждый раз Брунетти мягко напоминал ему, о чем они говорили, спрашивал, что случилось потом.

К девяти часам все уже было кончено; оставаться в палаццо больше не имело смысла. Брунетти отослал лаборантов и фотографов в квестуру и поспешно распрощался с графом. Граф рассеянно пробормотал «до свиданья». Он забыл, что, прощаясь, люди, как правило, пожимают друг другу руки.

Вьянелло тащился следом за Брунетти; вместе они зашли в первый попавшийся бар. Оба заказали по большому стакану воды, а потом – по второму. Странно, ни один даже не подумал о том, чтобы выпить, и оба с отвращением отвернулись от бутербродов, выставленных под стеклянным колпаком у края стойки.

– Ступай домой, Лоренцо, – сказал наконец Брунетти. – Больше мы уже ничего не сможем сделать. По крайней мере, сегодня.

– Ах ты, господи, вот бедолага, – вздохнул Вьянелло, вынимая из кармана несколько купюр и кладя их на прилавок, – и его жена… Интересно, сколько ей лет? Должно быть, едва за пятьдесят. А выглядит так, будто ей все восемьдесят. А то и больше. А теперь… она просто не выдержит.

Брунетти печально кивнул:

– Будем надеяться, что он как-нибудь все уладит.

– Кто? Лоренцони?

Брунетти кивнул, но больше ничего не добавил.

Вскоре они покинули бар. Бармен пожелал им спокойной ночи, но ни один из них даже не обернулся. У моста Риальто Вьянелло распрощался с Брунетти и зашагал в сторону причала, чтобы сесть на моторку и отправиться домой по обычному маршруту, минуя район Кастелло. Паромы перестали курсировать еще с семи вечера, и, чтобы добраться до дома, у Брунетти не оставалось выбора, кроме как, пройдя по мосту, вернуться назад вдоль Большого канала.

Перед его глазами стояла леденящая душу картина: тело Маурицио, распростертое на полу, и немые свидетели его страшной смерти: забрызганные кровью и мозгами стена и занавеси. Всю дорогу он не мог отогнать от себя это жуткое зрелище; даже когда поднимался по лестнице, кошмар все еще преследовал его. Из-за дверей донесся приглушенный шум телевизора: это домашние, собравшись в гостиной, смотрели еженедельный полицейский сериал. Как правило, Брунетти присоединялся к ним, чтобы поиздеваться над надуманностью сюжета или указать им на очевидные промахи и ляпы.