Алексей Нагорный - Рожденная революцией Страница 41

– Нету за мной ничего, хоть сейчас проверяй – нету! – крикнула Муська.

– А нету, – подхватил Коля, – так чего же ты ревешь, психуешь и за этого бандита и убийцу переживаешь? Он сейчас или убивает кого-нибудь, или в ресторации награбленное проживает. А ты в УГРО сидишь. А между прочим, спроси сейчас у Лени: кто, мол, такая Муська? Толмачева, мол, кто? С Сергиевской? Так он, твой Леня, и не вспомнит!

Муська молча слушала, глаза ее опухли от слез.

– Не скажешь? – вздохнул Коля.

– Не знаю я… ничего, – она отвела глаза.

Коля задумался на мгновение и снял трубку:

– Я это. Давай, батя, как договорились.

Нажал кнопку звонка, сказал конвоиру:

– На выход, с вещами.

Муська смотрела на него, ничего не понимая.

– Иди домой, – сказал Коля. – И занятие свое бросай. Вот мой телефон, позвони, если что. С работой сейчас туго, сама знаешь, но я тебе помогу. Иди.

– Райка все знает, Райка! – не выдержала Муська. – Ее спросите!

– Дрянь твоя Райка. И говорить нам с нею не о чем. Мы ее тоже отпустим – фактов у нас нет. Но если бы были…

– Да я вам такое расскажу! – с жаром воскликнула Муська.

– Ты вот что, – прервал ее Коля. – Ты пока помолчи, подумай. Откуда главное зло, подумай. И если решишь что-нибудь – звони, приходи в любое время. Я тебе верю.

Она недоверчиво усмехнулась.

– Бросишь это поганое дело, и будет у тебя все хорошо, Муська. Муж будет, дети будут, любовь, само собой. Учиться пойдешь. Не смейся, я не шучу. Лет через пять-шесть я тоже пойду учиться. И мы еще с тобой встретимся, только я буду студентом, а ты – преподавателем.

Она покачала головой:

– Мастер вы сказки рассказывать, начальник.

– Разве это плохая мечта, Муська? – тихо спросил Коля. – А уж добиться ее – наша с тобой забота. Иди.

Она ушла. А Коля подошел к окну и долго смотрел на Дворцовую, смотрел до тех пор, пока на площади не появилась маленькая, щуплая фигурка Муськи. Он уже хотел отойти от окна, как вдруг Муська остановилась и растерянно заметалась, явно пытаясь остаться незамеченной. Наконец, она скрылась за цоколем Александровской колонны, и в то же мгновение Коля увидел Раису. Беспокойно оглядываясь, она свернула с Дворцовой на Миллионную. Муська побежала следом. И тогда Коля понял все. Он догадался, что его разговор с Муськой возымел быстрое и несколько неожиданное действие. Девчонка поверила ему, почувствовала его искренность и доброжелательность и теперь решила заслужить его уважение и доверие – выследить Раису. Коля подумал, что для неопытной Муськи такая слежка чревата самыми тяжелыми последствиями, и снял трубку телефона.

– Дежурную пролетку и опергруппу – к подъезду! – приказал Коля и побежал вниз.

Он выскочил на Дворцовую. У кромки тротуара уже стояла обшарпанная пролетка с бородатым кучером на козлах – эти пролетки брали на дежурство, а их владельцев за это освобождали от уплаты налога. Хозяевам-извозчикам такой порядок был выгоден – отработал три дня в месяц – и гуляй… Вася и Маруська уже сидели в пролетке, устало развалившись на мягких кожаных подушках.

– Подними верх, – приказал Коля кучеру. Тот неохотно, с ворчанием поднял тент и стегнул лошадь.

– Держи сбоку, не торопись, – сказал Коля.

Пока проезжали площадь, он коротко объяснил ситуацию Васе и Маруське. Выехали на Миллионную. Впереди быстро вышагивала Раиса, а чуть поодаль, по другой стороне, – Муська.

– Чем черт не шутит, – задумчиво сказал Вася. – Она, может, к Пантелееву идет.

Кучер услышал, обернулся и, яростно дернув вожжи, остановил лошадь:

– Слазьте.

– Ты с кем разговариваешь? – взбесился Вася.

– Тише, – успокоил его Коля. – Поехали.

– А я говорю – слазь! – уперся кучер. – Пантелеев – это ваша печаль, а у меня, промежду прочим, одна голова и одна кобыла! В случае чего – кто мне убытки покроет?

– Уйдут, – сказала Маруська, тревожно вглядываясь в глубину улицы: Муська и Раиса шли уже где-то у самого Марсова поля.

Вася обнажил кольт, сказал, ощерившись:

– Бегом отсюда, гад! Считаю до трех. Раз… Два…

Кучер слетел с козел и, подоткнув полы кафтана, молча помчался по мостовой.

Коля влез на козлы.

– Он пожалуется, нас на губу посадят.

– Это потом, – сказал Вася. – А сейчас хоть дело сделаем.

Выехали на Большую Конюшенную. Раиса и Муська по-прежнему шли впереди. На углу Конюшенной и Невского Раиса оглянулась и скрылась в дверях обувного магазина. Следом за ней вошла в магазин и Муська. Коля стеганул лошадь. В одно мгновение коляска оказалась рядом с дверями.

– Маруся – к черному ходу, ты со мной! – приказал Коля и бросился к дверям. Навстречу вылетела белая, как стена, Муська, сказала, едва выговаривая:

– Ленька… там…

Коля рванул из-за пояса кольт, краем глаза успел увидеть, что Вася сделал то же самое, и, оттолкнув Муську, вбежал в магазин. Пантелеев примерял ботинки. Раиса стояла рядом и что-то ему объясняла.

– Руки вверх! – крикнул Коля.

Истошно закричали продавщицы. Пантелеев выхватил маузер и, не целясь, от бедра, начал стрелять. Посыпались стекла, женщины с визгом бросились врассыпную, но Коля еще медлил – хотелось взять бандита живым. Внезапно Пантелеев повернул маузер и выстрелил Раисе в живот:

– Ты… привела, – не услышал, но прочитал по губам Коля.

Раиса сползла на пол, выговорила, задыхаясь:

– Нет. Леня, родной, не я… Она…

Пантелеев оглянулся и увидел: Муська стояла справа от дверей, бледная, прижав маленькие кулачки к груди.

Дальнейшее произошло в считанные доли секунды: Коля выстрелил в Пантелеева, но не попал. Бандит бросился на пол, покатился, стреляя. Вскрикнул и упал Вася – он загородил Муську и получил сразу три пули. От черного хода метнулась Маруська и повисла на Пантелееве сзади, пытаясь выкрутить ему руки и отобрать маузер. Коля прыгнул к бандиту и ударил его ногой в подбородок. Удар был настолько сильным, что Ленька взлетел к потолку и тяжело рухнул.

Ему связали руки. Коля поднял его, поставил на ноги и несколько раз сильно и зло ударил по щекам. Пантелеев очнулся, мутными глазами осмотрел зал.

– Иди, – приказал Коля.

Подошла Маруська, сказала:

– Вася убит… – И бросилась на Пантелеева, стараясь разодрать ему лицо. Коля не торопился оттащить Маруську. Подошел хозяин магазина:

– Они-с его-с запорют-с… Вам же-с отвечать-с…

И только тогда Коля остановил Маруську. Лицо Пантелеева было изодрано в клочья.

Бандита вывели на улицу, посадили в пролетку. Вокруг собралась огромная толпа. Все стояли молча.

И снова Маруська рванулась к бандиту.

– Я его кончу, кончу я его! – Она рвала из кобуры браунинг, но пистолет зацепился за петлю застежки и не вынимался.

– Смерть бандиту! – выкрикнул кто-то в толпе, и все подхватили на едином дыхании: – Смерть!

Люди бросились к пролетке. Коля увидел поднятые кулаки, искаженные ненавистью лица и, поняв, что одному ему этот надвигающийся самосуд не остановить, выстрелил несколько раз в воздух:

– Стойте! Стойте, вам говорят! Только что на ваших глазах убит наш лучший работник, наш боевой товарищ…

Толпа замерла, и Коля продолжал:

– Но мы не расстреливаем бандита на месте! Мы соблюдаем революционную законность, памятуя, что только суд может вынести приговор от имени народа. Я прошу вас пропустить нас и дать нам возможность доставить задержанного. – Он стеганул лошадь и вдруг услышал, как кто-то крикнул:

– Спасибо вам! Спасибо за все!

Коля оглянулся. В толпе стояла Муська и махала рукой.

– Берегите ее, – лениво сказал Пантелеев. – Как твоя фамилия, инспектор?

– Кондратьев.

– А я – бывший сотрудник Пантелеев, – ухмыльнулся бандит. – Жаль, что мы не вместе. Петроград треснул бы.

– Молчи, – сказала Маруська. – А то не выдержу я.

– Теперь выдержишь, – заметил Пантелеев. – А я все равно убегу, и первая маслина будет ссучившейся Муське, это вы учтите, начальники.

Васю похоронили на Смоленском кладбище, недалеко от церкви, там, где среди пухлых дворянских ангелов с гусиными крыльями скромно просвечивали сквозь молодую листву краснозвездные обелиски над могилами Никиты и Гриши. Теперь к ним прибавился третий.

Ударил трехкратный залп, потом оркестр сыграл «Интернационал», и все разошлись. Коля долго стоял у свежего холмика и вспоминал свою первую встречу с озорным, горластым Васей – тогда, на «Старом Арсенале», поздней осенью семнадцатого. Рядом замерла Маруська. У нее были сухие, покрасневшие глаза, а у рта вдруг четко обозначились две глубокие борозды.

– Идем, Коля. – Они медленно двинулись к воротам кладбища. – Я знаешь о чем думаю? – Она остановилась. – Я думаю, а как же отнесутся ко всему этому люди потом? Внуки наши? Правнуки?

– Не знаю, – Коля пожал плечами. – Наверное, нас забудут. И обижаться на это нельзя, Маруська. Зачем людям помнить о плохом?