Из Ниццы с любовью - Топильская Елена Валентиновна Страница 41

— А что с «Перегриной»?

— Да, с «Перегриной»… Знаете, как переводится это слово? По-испански — странница, паломница. Но жемчужину так назвали не потому, что она скиталась из Испании во Францию, а из-за ее формы. Положишь, а она покатится, и не прямо, а по кривой, неизвестно куда. Так вот, эта мадам Брасова… Вернее, мадемуазель. Замужем-то она не была… Уж не знаю, как тогда на нее комитетчики вышли, но она дала показания, что Горохов присылал к ней человека в Ниццу, где она жила, и уговаривал ее продать «Перегрину».

— А у нее-то как оказалась «Перегрина»? — не понял Лешка.

— Она утверждала, что в 1967 году, когда ей было тридцать два года, ее нашел в Ницце Феликс Юсупов. Встретился с ней, объявил, что раскаивается в том, что не признавал дочь, и подарил ей «Перегрину». А через два месяца умер. — Он помолчал. — Да, подарил «Перегрину», одну из немногих уцелевших фамильных драгоценностей. Он когда-то в Париже пытался продать ее ювелиру Картье, тот обомлел, ее увидев, и отказался приобретать, объяснил, что у него не хватит средств.

Шеф справился со своей книжкой:

— 203 карата, длина 51 миллиметр, наибольшая окружность 114 миллиметров, меньшая — 83 миллиметра.

Я перевернула карточку, изъятую из квартиры Горохова. На обороте карандашом нацарапаны были несколько цифр: 203, 51,114, 83.

— Якобы у Тейлор была другая «Перегрина», их несколько, а юсуповская так и оставалась в семье, а потом подарена была Анне Брасовой князем. А в 1977 году на нее вышел Горохов — сам он, естественно, выехать за границу не мог, от его имени к Брасовой обращался сотрудник нашего посольства, некий Лимин.

— Как?! — это мы с Лешкой опять крикнули хором.

— Лимин. А что вы орете? Неужели и его след в деле?

Мы синхронно кивнули.

— Ладно, потом расскажете. В общем, Брасовой сказали, что есть покупатель на жемчужину, он готов выложить миллион долларов. Брасова подняла их на смех, заявила, что у нее все лучшие ювелирные дома мира готовы купить «Перегрину» за сумму в сто раз большую, но Лимин ей пригрозил, что у него есть якобы документы, уличающие ее, Брасову, в краже этой драгоценности из дома князей Юсуповых. И если она попытается продать жемчужину официально, выплывет на свет история с кражей, а заодно она будет ославлена на всю Европу как дочь авантюристки.

— И она испугалась? — удивилась я.

— Во всяком случае, прикусила язык. Уж не знаю, на что она там, во Франции, существовала, но репутацией, видимо, дорожила. Допускаю, что какой-то компромат на нее существовал, все-таки кровь матери-авантюристки в ее жилах текла. И допускаю, что таким же компроматом ее прижали наши кагэбэшники, заставили дать показания. Процесс-то был громкий. А в случае огласки ее бы перестали принимать в аристократических домах, и средства бы иссякли. А может, и не было реального компромата, но если бы в газетах появились какие-то сплетни, ей бы было не отмыться.

— И что? — мне не терпелось.

— А что? Показания она дала, вернулась во Францию, жемчужину продавать не стала. Сейчас ей сколько уже? Если жива, конечно. Семьдесят два. Посмотреть бы на нее, хоть глазком одним… Как она выглядит? Тогда уж так была хороша, просто наповал разила… И на меня так кокетливо поглядывала… «Месье прокурор, месье прокурор…»

Шеф смущенно улыбнулся.

Горчаков некоторое время молчал, потом полез в карман и достал мобильный телефон.

— А узнаете ее, Владимир Иванович? — спросил он.

Я непонимающе смотрела на Лешку.

— У тебя что, есть ее фотография? Откуда?

— Да пока вы там сопли размазывали над бедной Региной, я ту тетку, которая парня своего, Лимина, в кафе строила, щелкнул на телефон, — пробормотал он, выводя нужное фото на дисплей. — Ну как, Владимир Иванович, она?

Шеф близоруко склонился к экрану телефончика, долго рассматривал изображение, потом вздохнул:

— Вот, значит, какая она стала… Да, время никого не щадит…

— Ничего, Владимир Иванович, — успокоила я его — зато у нее молодой любовник.

— Ну, молодой — это как? — усмехнулся шеф. Помладше меня?

— Немного, Владимир Иванович. Лет на…

— Ладно, неважно, — великодушно перебил меня Лешка. — Вы лучше скажите, что с Лиминым сталось? С дипломатом?

— С дипломатом? — рассеянно переспросил шеф. Слушай, а ты можешь мне эту фотографию напечатать? Покрупнее?

— Сделаем. Владимир Иванович. Так что с Лиминым?

— Из посольства его, конечно, уволили, отозвали. К уголовной ответственности привлекли, но не в семьдесят восьмом, а позднее. Почему-то тогда на него дело выделили в отдельное производство и приостановили. Не хотели судить вместе с Гороховым. Что-то знал он, видимо, и поторговался с Комитетом.

— А сейчас он где?

— Да кто ж его знает? Вышел он давно. И дали-то ему не так много. С учетом смягчающих обстоятельств. Его судили в восемьдесят первом, — задумался шеф, — да. В восемьдесят первом, у него ребенок был маленький, годика еще не исполнилось, когда папа по этапу поехал. Филипп Лимин мальчика звали, сейчас ему… Сколько, значит? Уже двадцать восемь, да? Так, говорите, уже и он засветился? Знаете что, ребята, идите-ка вы в ФСБ. Может, у них еще и материалы кое-какие сохранились на всех этих фигурантов… Только, Леша, фотографию мне пришли, не забудь. А? Очень тебя прошу. Если бы вы ее видели тогда…

15

Я успела еще запросить банк, которому принадлежали бандерольки. Очень удобно: на каждой ленте ставится штамп банка и личный штамп кассира, который упаковывает эти пачки. У Петра Наумовича Горохова был счет в этом банке практически опустошенный за неделю до убийства.

До двух миллионов долларов эта сумма не дотягивала, но все равно была впечатляющей. Представляю, как выглядел старик в поношенных армейских ботинках и лоснящемся от ветхости костюме, уносящий из банка чемодан денег!

Дело об убийстве Петра Горохова у нас забрали следователи ФСБ. Регина требовала, чтобы я придумала, как можно изловчиться и не отдавать «Перегрину». При этом она плакала и угрожала самоубийством. Если бы жемчужина была у нее, Анна Брасова свою фамильную драгоценность больше не увидела бы, Регина даже в тюрьму пошла бы за эту подвесочку, я в этом не сомневаюсь. К счастью, подвеска вместе с футляром лежала в сейфе у моего мужа, и по первому требованию выдана была следователям Федеральной службы безопасности. Регине предложили попытаться взыскать ущерб с продавцов, но где ж теперь найдешь этих мошенников? А операцию они провернули красивую.

Все дело было в том, что мы перепутали причину и следствие, почему и забуксовали. Как только я поняла, что сначала мошенники должны были узнать адрес кого-нибудь из нас, а потом уже продавать нам «Перегрину», все встало на свои места.

Уж откуда младший Лимин узнал о существовании Анны Брасовой, «Перегрины», Петра Горохова и таинственного коллекционера, потенциального покупателя жемчужины, можно только гадать. Старший Лимин к тому моменту уже несколько лет почивал на кладбище, но, может, когда-то и рассказывал сынку историю своего несостоявшегося обогащения вместо сказки на ночь.

Молодой Лимин, страстно мечтавший разбогатеть н не страдавший излишней щепетильностью, переехав во Францию, нашел Брасову и стал ее любовником. И стал уговаривать продать «Перегрину». Дальше показания расходятся: Лимин уверял следователей, что уговорил ее. Брасова отрицала и обвиняла Филиппа в краже.

Но как бы там ни было, для того чтобы продать «Перегрину», надо было ввезти ее в Россию. Все уже было готово, но тут Лимин засветился в деле об убийстве девочки. Кстати, и Шарлин Фицпатрик, и наш Горохов действительно были убиты одним и тем же орудием — тонкой и острой пешней для колки льда. Основной инстинкт по-русски. У Филиппа на посылках был болгарин — его любовник, которого Филипп привез с собой из Болгарии. С ним Филипп наверняка спал с большим удовольствием, чем с госпожой Брасовой. Это он следил за нами, и мы ошибочно квалифицировали брата-славянина как французика.