Полина Дашкова - Чувство реальности. Том 2 Страница 42

— Ну, денег много не бывает. Простите, я сейчас, — Григорьев встал, чтобы взять Христофора, который отбежал слишком далеко и почти затерялся в траве. Пока он ловил котенка, успел подумать, что Кумарин-сильный никогда не стал бы так откровенно жаловаться.

Христофор мяукал и терся о ладони. Он хотел есть. Григорьев вернулся к скамейке, достал из сумки баночку паштета и открыл ее.

— Он запросил у своего руководства статус неприкосновенности. Вы понимаете, что это такое? — тоскливо продолжал Всеволод Сергеевич.

Статус неприкосновенности — это действительно было серьезно. Его присваивали высшим чинам, элите силовых структур и госаппарата. Он давал массу привилегий и гарантий, но чтобы его получить, следовало пройти сквозь слои таких изощренных проверок, что даже кристально честные люди иногда опасались ввязываться в это.

— Иными словами, он вышел из-под контроля, не только вашего, но и собственного тоже? Он паникует, потихоньку сходит с ума, и вы не знаете, что теперь с ним делать?

— Да. Именно так.

— Но тогда все просто, — улыбнулся Григорьев и почесал за ушком Христофора, который все не мог оторваться от паштета, — если не знаешь, что делать, не делай ничего.

— Перестаньте, — вскрикнул Кумарин, — я так не могу. Я должен действовать. У меня есть гигантские возможности, а я не могу ими воспользоваться, чтобы решить проблему. Это как иметь миллионные счета и ночевать под мостом.

— Но надо сначала думать, а потом действовать, не наоборот.

— Именно поэтому я и сижу здесь с вами. Чтобы вы думали.

— Хорошо, — вздохнул Григорьев и убрал банку с паштетом у Христофора из-под носа. Котенок съел больше половины, это было слишком много. — Тогда давайте называть вещи своими именами. Вас волнуют не деньги, которые требует ваш агент, и даже не статус неприкосновенности. Вы испугались и растерялись потому, что он заказал Бриттена?

Кумарин застыл со своим несчастным порезанным мизинцем у рта. Ранка все еще кровоточила.

— Откуда вы знаете? — спросил он глухо.

— Я это вычислил.

— Кто он такой, тоже вычислили?

— А как же! — Григорьев позволил себе усмехнуться. — Стивен Ловуд, заместитель атташе по культуре. Они с Бриттеном вместе учились в колледже, дружили. Именно поэтому Бриттен сначала решил поговорить с ним откровенно, а потом уж передал информацию Макмерфи. Кстати, на чем он его подловил?

— На физике Терентьеве, — вздохнул Кумарин, — когда Бриттен узнал об аресте, решил, что это работа Лову да.

— Ясно. Кстати, как там у него дела, у физика?

— Отпустили. Он чуть не умер от инфаркта, искренне раскаялся и теперь близко не подойдет ни к одному иностранцу до конца своих дней.

— Ну и славно… Слушайте, Всеволод Сергеевич, если Ловуд действительно заказчик убийства, в ваших силах помочь следствию доказать либо его вину, либо его невиновность. Свобода — неплохая цена за ту агентурную информацию, которую он держит в качестве своей страховки. Выбор между российской тюрьмой и американским электрическим стулом не слишком его обрадует. Думаю, он предпочтет тихую обеспеченную старость у себя дома, в кругу семьи.

— А если нет? Где гарантия, что он не продолжит беситься?

— Поймите, он бесится от страха, от усталости, — покачал головой Григорьев, — все его поступки продиктованы желанием не победить, а уцелеть. Если он действительно заказал Бриттена, а заодно Кравцову, ему сейчас очень страшно, возможно, как никогда в жизни. Он в тупике. Так предложите ему выход. И не забывайте, чтобы воспользоваться своей страховкой, сдать агентурную сеть, он должен либо умереть, либо явиться с повинной. Вряд ли он этого хочет.

Кумарин резко поднялся и посмотрел на Григорьева сверху вниз.

— А вы молодец, как всегда. Остается последний вопрос. Кто возьмется передать ему это разумное предложение?

— Ну тут у вас большой выбор, — Григорьев улыбнулся и развел руками, — тут я пас.

— Мне кажется, лучше всего с этой задачей справится ваша дочь, — нервная улыбка задрожала где-то внутри бороды, и тут же исчезла, — я же сказал с самого начала: цепочка должна быть самой короткой — я, вы, Маша. То есть мисс Григ.

Григорьев медленно поднялся со скамейки и встал напротив Кумарина. Он был готов к такому повороту и потому ответил вполне спокойно:

— Нет. Она этого делать не будет.

— Он знает о вас, и если его не остановить, он сдаст всех, вас в первую очередь, — сказал Кумарин.

— М-м, — помотал головой Григорьев и широко улыбнулся, — обо мне он ничего не знает. Сейчас вы блефуете, Всеволод Сергеевич. Это не ваш стиль. Никакой связи с Машей я вам не обеспечу. А без меня вы к ней не подберетесь, поскольку она не поверит и воспримет это как провокацию. Моя дочь вам нужна не потому, что цепочка должна быть короткой. Просто вы хотите получить дополнительные гарантии моей преданности. Все вам мало. У вас за многие годы руководящей работы развилась колоссальная мания величия. Вы создали гигантскую, мощную структуру, которая сожрала не только все ваши силы, но и разум. Вы правда похожи на человека, который, имея миллионы, вынужден ночевать под мостом, поскольку опасается, что в собственной постели его зарежут. Но это все лирика. Если я вас правильно понял, Ловуд как агент вас больше не интересует. Вы хотите от него избавиться, но не знаете, как это сделать, поскольку он подстраховался, верно?

— Да! — вскрикнул Кумарин. — Сколько можно повторять одно и то же? Допустим, вы правы. О вас он не знает. Но другие…

— Не кричите, Всеволод Сергеевич, — Григорьев приложил палец губам, — мы все-таки здесь не одни, — он наклонился к уху Кумарина и прошептал чуть слышно:

— Есть решение более радикальное. Надо просто аннулировать его страховку.

— Как это? — Кумарин отстранился и уставился на него несчастными больными глазами.

— Вы многие годы морочили голову бедняге Билли, подставляя в качестве маленьких фальшивых “колокольчиков” невинных, честных людей. Вы посеяли смуту в его душе, теперь пора снимать урожай. Если вы не будете мне мешать, я сделаю это. Я попробую убедить Макмерфи, что информация об агентурной сети, которую использует для своей страховки Стивен Ловуд, — очередная “деза”. Все агенты на самом деле честные сотрудники, которых вы хотите подставить оптом. Правда, это станет концом многолетней игры, и Макмерфи будет считать, что вышел из нее победителем. Вас это, как, не огорчит?

— Думаете, получится? — Кумарин встряхнулся, глаза живо заблестели. — Но каким образом вы собираетесь это сделать?

— Потом отчитаюсь, очень подробно, — усмехнулся Григорьев, — но хочу вас предупредить, Всеволод Сергеевич. Если еще раз вы попытаетесь нарушить ваше бесценное честное слово, я просто, явлюсь к Биллу Макмерфи с повинной. И тогда вы проиграете в многолетнем поединке, потому что на самом деле мы оба знаем, что настоящий и единственный ваш Колокол — это я. Остальные лишь статисты. Колокольчики.

Григорьев посадил в сумку своего Христофора и зашагал по лужайке мимо озера, к выходу из парка, не оглядываясь.

Глава 34

"Опель” Арсеньева медленно ехал по пустынной Москве. Светало. Маша пересела на переднее сиденье, закуталась в одеяло. Ее знобило, она продолжала разговор на автопилоте, почти ничего не соображая от усталости, но остановиться не могла. В руках у нее был конверт с фотографиями. Ссадины на лице убитой девушки напоминали следы от содранного пластыря.

Маша спросила об этом у Арсеньева, он сказал: да, действительно, эксперт уверяет, что рот ей залепили пластырем, а губы накрашены уже после убийства, очень стойкой помадой.

— Не исключено, что это серия? — осторожно уточнила Маша.

— Наверное, — кивнул он, — если, конечно, не белая горячка.

— То есть?

— Эксперт сильно пьет и любит пофантазировать. Слушайте, а откуда вы столько всего знаете? — спросил он, как будто проснувшись, — Как вам удалось раскрутить несчастную проститутку? Почему вы сразу решили, что если убийца заклеил жертве рот лейкопластырем, значит это серия?

— Ну, я все-таки Гарвард закончила, — засмеялась Маша, — причем факультет психологии. У нас была куча спецкурсов по судебной психиатрии, криминалистике и криминологии, и практика была в тюремном госпитале для душевнобольных преступников. Еще мне приходилось ездить с полицейскими на патрульной машине, тоже, кстати, по злачному району, и общаться с проститутками, правда нью-йоркскими. Но вообще, сейчас это не важно, вы лучше мне скажите, неужели вам кроме убийства Кравцовой и Бриттена приходится заниматься какими-то еще делами, тем более такими серьезными? Не понимаю, как это можно совмещать? Или есть что-то общее?

— Что, например? — спросил Арсеньев и напряженно улыбнулся.

Они как раз стояли на светофоре, лицо его было ярко освещено близким фонарем.