Андрис Колбергс - Ночью в дождь... Страница 42

Через какое время начнется цепная реакция? Алп позвонит профессору, профессор разбудит Науриса, у Науриса будет причина поспешить к Винарту. Они оба знают Илгониса и именно поэтому, скорее всего, решат: случилось самое худшее, и поторопятся замести следы — начнут прятать, выбрасывать… Кажется, Саша напрасно сидит в сарае, хотя… Может быть, как раз туда оба и устремятся? Но дело в том, что мы должны взять их по одному. Показаний Илгониса Алпа достаточно для того, чтобы задержать Науриса Наркевича, но достаточно ли для доказательства его вины? Кроме того, приходится считаться с тем, что профессор — сильный противник, и ради единственного сына он бросится в какой угодно бой. Ведь один раз он уже это сделал. Значит, опыт имеет. И помощников найдет юридически образованных и хитрых. Как яхтсмены при встречном ветре умеют прийти к цели, так и эти изворотливые люди используют все способы до последнего, всю гуманность наших законов, чтобы выручить своего подзащитного. Они вынудят меня перейти от наступления к обороне. И тогда заговорит тяжелая артиллерия профессора Наркевича — нашей звезды первой величины, — чтобы окончательно выбить меня с занятых позиций. Во всяком случае, они сумеют добиться хотя бы одного — кражей автомобилей оттеснить убийство Грунского на задний план, хотя я могу дать голову на отсечение, что кражи с этим как-то связаны. Краденая машина, в которой ждут, чтобы отвезти… Хлороформ… Связь есть — это точно, и я должен хотя бы нащупать конец ниточки. На это нужно время, а его-то у меня уже нет.

Ивар приносит из буфета тарелку с бутербродами: мы не ели с самого утра. Разделив их по-братски с Илгонисом Алпом, мы закусываем. Он ест очень аккуратно: губы сомкнуты, жует неслышно, не уронив ни крошки.

— Что бы ты сделал, если бы я отпустил тебя домой?

— До утра?

Ивар смотрит на меня с удивлением: мол, думаешь, у тебя шкура дубленая, все выдержит? Ни Спулле, ни Шеф такой шаг не одобрят. Риск может ускорить ход расследования, но может и замедлить его раза в три.

— Может, и дольше, а может, до утра. Сам еще не знаю. Если бы это зависело только от меня, я оставил бы тебя на свободе до суда. Только не питай на этот счет иллюзий — вторично суд условно не приговорит.

— Спасибо за откровенность. Лучше останусь здесь. Мне будет трудно ждать ареста, и от отчаяния я могу наделать глупостей. Боюсь, сам себе не доверяю…

Ивар прав — я чуть было не совершил ошибку. Но, освободив Илгониса, я выиграл бы хоть полдня — ведь не побежал бы он к сообщникам, побоялся бы, что на суде это всплывет и при определении наказания это обязательно учтут. Он прекрасно понимает, что игра проиграна.

Ивар вынимает из шкафа «Орбиту». В отличие от меня, музыка ему не мешает работать, он утверждает даже, что при музыке меньше устает.

Стрелка искателя скользит по шкале, на коротких волнах — писк и шум.

Ритмичная музыка, поет низкий женский голос — должно быть, негритянка.

— Позвони Винарту и пригласи его на какую-нибудь вечеринку. Я обеспечу музыкальный фон, — говорит Ивар. — Адрес придумай такой, чтобы он не нашел.

— Не буду я звонить.

— Почему?

— Это нечестно.

— А красть машины — честно?

— Все равно звонить не буду.

Браво, мальчик! Ты еще не опустился на дно, из тебя, может, еще получится мужчина. Хотя ты мне и доставляешь немало хлопот. Большинство в подобных случаях готовы не только звонить, но и глотку перегрызть.

— Пора кончать. По кроватям! — командую я.

Хотел сказать «по домам!», но из-за мальчишки постеснялся. У него еще долго не будет дома.

В три часа ночи меня будит телефонный звонок. Саша.

Он почти в отчаянии.

— Может быть, удастся перехватить под Ригой, — успокаиваю я его. — Назови номер машины, я свяжусь с постами автоинспекции.

Записываю.

Звоню в автоинспекцию, мне обещают помочь.

Звоню Ивару. Трубку не поднимают. Вспоминаю, что позавчера он дал мне еще один номер телефона, сказав: «Если нигде меня не найдешь, звони, может оказаться, что я там».

А, голос мне знаком, нам случалось говорить по телефону, только такой заспанной я вас еще не слышал. И мимоходом мы, кажется, однажды виделись. Когда вы звоните, всегда вежливо спрашиваете: «Пожалуйста, нельзя ли позвать Ивара?»

Я обращаюсь к женщине именно с этими словами.

Небольшая заминка.

— Сейчас!

Все в порядке. Ивар сразу побежит, и он, конечно, будет первым, я ведь выезжаю из Юрмалы.

Надеваю форму, чтобы никому не пришло в голову проехать мимо, когда я подниму полосатый жезл автоинспектора. Этот жезл отличная штука. Кто-то сказал однажды: «Это все равно что поднять руку с червонцем. Даже больше!» Не стану спорить — червонца мне жаль.

Глава XVII

Ему всегда хотелось быть на месте того, другого.

Нет, это была не зависть, — зависть появилась гораздо позже, — просто он не хотел быть самим собой: себя он иногда презирал и ненавидел. Не потому что тот, другой, жил в светлой, просторной квартире и его шикарно одевали, а у Винарта брюки на заду всегда блестели и штанины были слишком короткими. И не потому, что Наурису всегда дарили новые вещи, а старые Спулга Раймондовна без лишних церемоний отдавала его матери, если в ближайшее время у Винарта не было ни дня рождения, ни именин или вообще какого-нибудь праздника, когда принято делать подарки. А в праздники или на день рождения Спулга преподносила непосредственно Винарту то коньки Науриса (прямо с ботинками), то почти не ношеный джемпер или набор столярных инструментов, который он только открыл и посмотрел, — все это было аккуратно завернуто и приложена поздравительная открытка. Это были вполне хорошие вещи, в комиссионном магазине их можно было бы легко продать, и пока Винарт еще не ходил в школу, ему они очень нравились, потому что, одеваясь в вещи Науриса, он походил на него. Матери вещи нравились и позже, когда он, плача от стыда, отказывался надевать Наурисовы джемпера и куртки, лишь бы не слышать реплик, брошенных вслед или сказанных в глаза: «Опять ограбил платяной шкаф Наркевича!» Когда он рассказал об этом матери, она лишь проворчала сердито: «Откуда им знать, может, я заплатила за эти вещи!» Спулга отдавала помногу, целыми свертками — Наурис был здоровым и рос быстро, а Винарт часто пропускал занятия из-за болезней и был освобожден от уроков физкультуры.

Он восхищался силой Науриса — левой рукой тот мог поднять двухпудовую гирю двадцать восемь раз подряд. Гиря стояла в саду за домом, Наурис был еще подростком, когда, сбросив рубашку, продемонстрировал: «Считай!» Мускулы перекатывались под кожей. Лицо сначала покраснело, затем стало бледным. Глаза застыли, словно стеклянные, и дух его как-будто воспарил далеко, если вообще дух был в этом теле, которое двигалось механически, как машина.

— Двадцать восемь!

Гиря с глухим стуком упала в траву.

— А ты?

— Я даже поднять не смогу.

— Попробуй!

— Не хочется.

— Попробуй, тебе говорят!

Винарт схватил двухпудовую гирю, но смог подтянуть только до груди.

— Бросай на землю, хиляк, еще грыжу заработаешь!

Наурис уже надел рубашку, вынул из кармана брюк две шоколадные конфеты — это всегда были самые лучшие: «Кара-Кум», «Южная ночь» или «Трюфели» — и самую помятую бросил Винарту, прицокивая: «Тцц! Тцц!» Винарту казалось, что он бросает с таким расчетом, чтобы конфету можно было поймать в воздухе лишь теоретически, практически же ее всегда приходилось поднимать с земли. Винарт уже несколько раз давал себе слово, что больше ни за что не станет поднимать конфеты, но во рту предательски набегала слюна и он убедил себя, что, поступив так, незаслуженно обидит Науриса. В школе они сидели за одной партой до восьмого класса, окончив который, Винарт пошел работать.

Если бы ему удалось победить хоть в одном виде спорта!

После уроков, когда собирались играть в футбол, из-за Науриса капитаны чуть до драки не доходили, а Винарта брали лишь в том случае, если, кроме него, не было никого другого — даже из младших классов. Как он тогда старался! К сожалению, чрезмерное старание обычно бывает непродуктивным — он запутывался в собственных ногах, и мячом сразу завладевал противник, или мяч с подачи летел совсем не туда, куда нужно. У него была весьма скромная мечта: играя вместе с Наурисом в нападении, забить несколько голов — хоть хитростью, хоть недозволенными приемами. Но они почти всегда оказывались противниками, и Наурис одним своим присутствием парализовывал его, а товарищи по команде позже говорили: «Блошиный король заодно с Наурисом!» Наурис же самодовольно смеялся и бросал ему конфеты: «Тцц! Тцц! Тцц!» Мало или много их было у него, но Винарту они доставались всегда. Блошиный король! Откуда только взялась эта блоха тогда! На уроке химии. Сидит себе на щеке. Он поймал и раздавил ее ногтем, а Наурис с отвращением отвернулся: «Блошиный король!» Винарт решил, что теперь все подумают: дом их полон блох, потому что мать работает дворничихой, а в другом домоуправлении еще моет лестницы и живут они в полуподвальной квартире-дворницкой. Квартира вообще-то была ничего, только темновата.