Джон Локк - Смертельный эксперимент Страница 43

– Можно одно замечание? – спросил Куинн.

– Ну, конечно.

– Ты сидишь тут и говоришь все эти правильные вещи про телочек, но мысли твои очень далеко отсюда.

– Я же сказал тебе, что сегодня у меня тест-драйв.

– Знаешь, что тебе надо? Тебе надо продуть трубы. Ты в моем городе, а поэтому позволь мне сделать звонок. Ты ведь сидишь сейчас в этом ресторане и не знаешь, что находишься всего в тридцати минутах езды от самой волшебной ночи в твоей жизни.

– И как же ее зовут?

– Зовут? Послушай, все оказывается гораздо хуже, чем я предполагал.

– Меня всегда интересуют подробности, – пожал я плечами.

– Это я знаю, – согласился Куинн. – Ее зовут Божественная.

– И почему ты считаешь, что эта шлюха лучше, чем другие?

Его лицо опять скривилось в этой его улыбке, и я тоже улыбнулся.

– А у нее есть подружка для тебя?

– Подружку зовут Наслаждение.

– Божественное Наслаждение, неплохо… Они что, работают в паре?

– Не буду притворяться, что мне это неизвестно. – Куинн похлопал меня своей ручищей.

Какое-то время мы сидели молча, и я опять задумался о том, что иногда всего один телефонный звонок отделяет нас от кардинальных перемен в жизни. Глаза Куинна походили на глаза ребенка, который с нетерпением ждет, когда его поведут к стойке с мороженым.

– Какого черта, – сказал наконец я, – звони!

– Правда? Круто! Ты не пожалеешь!

Он отошел от стола, а через минуту вернулся, но не присел, а продолжал говорить стоя. Я услышал щелчок камеры.

– Только не говори мне, что ты меня только что не сфотографировал, – сказал я.

– Я сфоткал вон ту, с сиськами, – показал он куда-то за мою спину и, нажав несколько кнопок, закончил разговор.

Завершили обед мы настоящим сотерном, который был таким густым, что тек по языку, как сироп.

– И это называется вином? – спросил Куинн. – Ты меня разыгрываешь.

– Это именно так называется, и я тебя не разыгрываю.

– Вкус как у десерта. А что это такое?

– «Лафори Пейраге»[77], – произнес я, демонстрируя свой французский прононс.

– Я бы никогда не смог произнести ничего подобного этими своими гребаными толстыми губищами, – заметил Куинн, – но я понимаю, почему это вино твое самое любимое.

– Знаешь, настоящие пуристы предпочитают «Шато д’Икем».

– Они просто ничего не понимают, – сказал мой друг.

Его телефон прогудел, он прочитал эсэмэску и подмигнул мне.

– Все в порядке. Девчонки уже волнуются!

– Взволнованные шлюхи – это что-то новое.

– Я же сказал им, что привезу звезду экрана.

– Не ври!

– Пришлось, потому что они уже были заняты.

– Постой-ка: они тебе не поверили, поэтому ты меня сфотографировал и послал им мое фото.

– А что мне было делать? – возразил Куинн. – Не посылать же им в самом деле фото той сисястой.

– А что, ее ты тоже сфотографировал?

Куинн ухмыльнулся.

– Ты поедешь в моей машине или будешь ехать в своей за мной? – спросил он.

– Я лучше поеду за тобой, – ответил я, подумав немного. – Мы, наверное, задержимся там, и к тому времени, как я освобожусь, стоянка ресторана может быть уже закрыта.

– Так я же об этом и говорю! – воскликнул Огастес, опять хлопая меня по плечу.

Швейцары подогнали наши машины. Куинн отъехал, и я почти сразу же тронулся за ним. Пошарив рукой под сиденьем, вытащил оттуда маленькую коробочку, которую Калли положила туда, пока мы с Огастесом сидели в ресторане, и положил ее на переднее сиденье рядом с собой.

Автомобильные бомбы такие же разные, как и люди, которых ими взрывают. Они могут быть подсоединены к системе зажигания, иметь часовой механизм или устанавливаться на рессорах, чтобы взорваться в тот момент, когда машина наезжает на кочку. А еще их можно взрывать радиосигналом на расстоянии. Заряд может быть спрятан в приборной доске, под сиденьем водителя или на магните крепиться к днищу автомобиля. В данном случае заряд был установлен в рулевой колонке. Детонатор, который лежал рядом со мной, мог сработать на расстоянии ста ярдов в чистом поле или пятидесяти ярдов, если между машинами были какие-то препятствия.

Куинн был моим лучшим другом и одним из последних людей, которых я хотел бы убить. В то же время именно он похитил Элисон Силис и держал ее в качестве добычи на своем складе вот уже в течение трех лет. Я знал это так же точно, как свое собственное имя. Нет, это плохое сравнение. Я знал это так же хорошо, как любую другую вещь. Это началось с подозрения, а потом превратилось в уверенность после того, как яйцеголовые Лу Келли устроили полномасштабные поиски Элисон. Когда они выяснили, что ее след потерялся меньше чем через месяц после того, как я впал в кому, я оценил факт ее исчезновения с точки зрения моего знания Куинна. Я был уверен в этом на девяносто девять процентов до того, как поговорил с Огастесом в ресторане. К моменту, как мы уселись в машины, у меня не осталось никаких сомнений.

Если бы Куинн сказал мне, что Элисон умерла, и назвал бы место, где захоронено ее тело, или сказал бы, что она с кем-то связалась, или что сменила имя и фамилию, или дал бы какое-нибудь другое объяснение ее исчезновения, то мне пришлось бы пускать по следу людей Лу. Но Огастес говорил глупость за глупостью.

Он признался, что встречался с Элисон. Он также сказал, что она свинтила через несколько недель, и я ему поверил. Но я доверил Куинну жизнь и здоровье Элисон, поэтому, несмотря на их личные отношения, он был обязан следить за ней все эти годы.

Потому что он ее охранял, и продолжал бы делать это до самой смерти, так как это был мой последний приказ ему, так же как я бы вел себя на его месте, если бы мы с ним поменялись местами. На этом мы все и стоим. Мы должны следить за людьми, которых охраняем. Точка. Поэтому его заявление о том, что он ничего не слышал о ней вот уже три года, было абсурдным.

Думаю, что когда Элисон его бросила, Куинн разыскал ее и попробовал вернуть. Она отказалась, и тогда он ее похитил. Как в «Красавице и Чудовище», он, вероятно, надеялся, что со временем она полюбит его. Правда, история Красавицы и Чудовища происходила в те времена, когда у женщин было гораздо меньше выбора.

Да и вообще это была сказка.

А вот Огастес Куинн был настоящим живым монстром.

Он повернул налево, на Клэнси, и, поворачивая вслед за ним, я взглянул на небольшую прямоугольную коробочку с кнопкой, в которой заключались жизнь и смерть Огастеса Куинна.

Мне что, действительно нужно его убить?

Я ведь мог притвориться, что ничего не знаю об Элисон, в надежде, что Куинн рано или поздно освободит ее. Правда, я знал Огастеса достаточно хорошо и понимал, что освободить девушку он может, только убив ее. А этого он пока делать не собирался – ведь как пленница она была всем, о чем он только мог мечтать: она была послушной, верной, всегда доступной и благодарной за то, что он к ней возвращается. То есть я хочу сказать, что ключ к ее жизни был у него в руках. Если в один прекрасный день он не вернется, то она умрет от голода, поэтому Элисон всегда с облегчением и благодарностью вздыхала, когда он возвращался на этот свой склад.

Я не хотел убивать Огастеса. Мы были с ним вместе так долго, что я уже почти позабыл те времена, когда охотился на плохих парней без него. Из всех моих ликвидаторов я полностью доверял только Калли и Куинну. И то до определенной черты. Но сейчас мне надо было спасти Элисон, а я не мог этого сделать, пока Куинн был жив. Я видел его склад, я знал, в каком помещении он ее содержит, и понимал, что проникнуть туда практически невозможно. Мне бы понадобилась масса времени, чтобы вытащить ее оттуда, будь то через стальную дверь или через усиленные бетонные стены.

Если мне удастся отвлечь Огастеса на достаточно долгое время, чтобы освободить Элисон, то наша смерть станет основной целью его жизни. Один я бы еще мог с ним справиться, находясь все время на шаг впереди него, но я отвечал за Элисон, а она здорово тормозила бы меня. Для Куинна, с его умением убивать, мы бы были как две неподвижные мишени в тире. Не имело смысла спасать Элисон только для того, чтобы Огастес убил нас обоих.

Куинн остановился на светофоре на перекрестке Клэнси и Олмстед. Я хорошо видел его монструозный силуэт в свете фар машин, двигавшихся нам навстречу. Мне было интересно, догадывается ли он, что я что-то знаю про Элисон. Если да, то придумал ли он уже, как убьет меня?

Я вздохнул. В конце концов, все было очень просто: Элисон невиновна. Она лишь жертва, которую держали в плену только потому, что я в свое время приказал охранять девушку ее нынешнему тюремщику. Поэтому я чувствовал себя ответственным за жизнь Элисон, а я всегда был очень ответственным человеком. Всю жизнь. Кроме того, мне не нравилась сама мысль о том, что все эти годы она зависела от наводящего на окружающих ужас милосердия Куинна. Это была именно та смертельная ошибка в поведении героя, о которой говорила Надин – неспособность быть беспристрастным. Я просто не мог забыть про Элисон, хотя и очень хотел. А сам Куинн никогда ее не отпустит.