Наталия Левитина - Неумышленное ограбление Страница 43

— Под твоим мудрым руководством он уже через неделю избавится от этого милого недостатка.

— Какую там неделю, — махнула Эванжелина рукой. — Видела бы ты, что мы с ним изобразили. «Предчувствие гражданской войны» Сальвадора Дали. Но возможно, я его первая женщина…

Это звучало настолько не правдоподобно (престарелый девственник на «понтиаке», способный в первом же раунде удовлетворить Эванжелину), что я возмущенно промолчала, а совратительница закатила глаза к потолку, заломила руки и начала декламировать:

Мальчик сказал мне: «Как это больно!» И мальчика очень жаль… Еще так недавно он был довольным И только слыхал про печаль. А теперь он знает все нехуже Мудрых и старых вас. Потускнели и, кажется, стали уже Зрачки ослепительных глаз…

Все. Куприн и Ахматова, взятые свидетелями зародившегося чувства Эванжелины (которая за десять лет школы не сумела выучить до конца ни одного стихотворения!), окончательно убедили меня, что подруга безнадежно влюблена. Опять!

Из гостиной на шум выполз отравленный Антрекот, весь в бантиках из ленты «Оливетти».

«Елки-палки, — возмутился он, — единственный кошак помирает, а они орут безостановочно».

Антрекота проблема утраченной девственности и совращения малолетних не волновала. Потому что благодаря его напряженным и решительным действиям в нашем избирательном округе практически не осталось ни одной кошки, хотя бы пару раз не побывавшей в декретном отпуске. А на улицах бегали, дрались, висели на деревьях многочисленные котята, на кого-то неуловимо похожие…

За ужином у меня совершенно пропал аппетит. Я укачивала полудохлого Антрекота, но Эванжелина, после продолжительной сексуальной вахты, наворачивала за троих. Пришлось рассказать ей об истерике, которая приключилась с талантливой парикмахершей.

— Да… Представляешь, он собирался жениться на этой бесцветной невинной мармеладке. Но теперь ему придется изменить свое решение.

— Значит, от нее он требует чугунной благопристойности, а сам развлекается с легкомысленными красотками вроде тебя! Негодяй.

— Да нет же. Он и вправду хотел жениться. Но ему встретилась я. Боже, как он талантлив! Представляешь, непрерывный…

— Закрой рот, развратница, твои физиологические впечатления никого не интересуют.

В прихожей затрезвонили.

На пороге стоял Андрей. Я конечно же про него совсем забыла. В одной руке он держал кожаный «дипломат», а в другой — снова букет белых роз, бутылку шампанского, шоколадное ассорти и торт в круглой коробке с надписью «Ресторан „Арлекино“» на боку.

И это был первый мужчина, который выразил неудовольствие при виде Эванжелины. Она даже не смогла идентифицировать это мимическое движение, так как никогда в жизни с ним не сталкивалась.

Каким-то образом так получилось, что Андрей провел у нас и субботу и воскресенье. Он нас развлекал песнями и танцами, прочистил канализацию, сменил прокладку у крана в ванной комнате, прибил гвоздиками кусок оторвавшегося линолеума и отнес в подвал пустые банки. То есть проявил себя максимально полезной личностью и выполнил всю ту работу, которая неизбежно накапливается в доме при отсутствии мужчины. Антрекот ликовал: при всей его любви к нам женское общество всегда казалось ему несколько глуповатым и пресным.

Кроме всего прочего, мы обменялись информацией. Андрей так же, как и я, исследовал Дашину комнату и на полке с книгами обнаружил папку, укомплектованную материалами о туристической фирме «Балтика». Даша — дитя смутного времени — активно копала под директора Василия Эдуардовича. Неутомимая, она вела поиск слабых сторон предпринимателя, и в условиях нашей экономики, когда большая часть прибыли неизбежно оседает в бездонном кармане государства, сделать это было нетрудно. Шеф «Балтики» энергично рвал из ненасытной утробы налоговой инспекции свой же, (не)честно заработанный ломоть авокадо. Даша снимала копии с документов, писем, и выяснялось, что, кроме фирмы «Балтика», Василий Эдуардович является владельцем и другого заведения с названием «Балтикар». Непрестанно гоняя по счетам этих предприятий приличные суммы денег, отправляя фактически самому себе письма с просьбой выделить кредит под низкие проценты и получая от себя же депеши с предложениями выгодного сотрудничества, искусный махинатор ловко обходил рифы непомерных налогов. И кто же его за это осудит?

Но Даша собирала сведения. Давала о себе знать творческая натура, а энергичный характер не позволил ей пройти мимо факта, который можно было выгодно использовать. Но неужели это сероглазое создание решило заняться шантажом?

А я со своей стороны рассказала Андрею о загадочной квартире, которую часто навещала Дарья. Доблестный сыщик предложил немедленно отправиться туда и взломать дверь, но удалось убедить его, что разумнее будет посетить таинственное убежище банкирской дочери во вторник вечером, когда консьержка отправится в 127-ю квартиру смотреть телесериал «Санта-Барбара».

В воскресенье поздно вечером телефонный звонок оторвал нас от увлеченного распития бутылки драгоценного коньяка. К моему огромному удивлению, звонил из Албании Сергей. Какие албанские события могли заинтересовать телевидение Дании, которое на данном этапе истории выплачивало зарплату моему далекому, изменившемуся и, возможно, изменяющему любовнику? Но Сергей был очень кстати: это продемонстрировало Андрею, что я пока еще не свободна и обо мне трудно забыть даже в Албании.

Сергей назвал меня рыбкой, крошкой, лапкой и поклялся, что думает только о своей костлявой маргаритке, оставленной в далекой Москве. Еще он сообщил, что привезет Антрекоту стокилограммовую упаковку «Педигрипала» (?!). Наверное, это была шутка, так как собачий «Педигрипал» совершенно свободно продавался в Москве, и Антрекот, отдавая дань чувству непримиримого антагонизма, ни за что не соглашался есть пищу врага.

Понедельник стал днем сплошных неудач. Сначала я отправилась в Тверь, предварительно запугав Эванжелину жестоким аутодафе, если она посмеет отправиться в гости к своему зеленоглазому экс-девственнику. Меня настораживал грозный тон письма к Даше, а целеустремленный художник, видимо, создавал в это время один из своих шедевров, которые в будущем доведут до экстаза участников аукционов «Сотби» и «Кристи», так как упорно не подходил к телефону.

Не оказалось его и дома. Мама художника, добрая, внимательная и усталая женщина, пожаловалась, что творческая профессия сына почему-то подразумевает и творческое отношение к посещению отчего дома — Валерий бывал в нем крайне нерегулярно. Зато, выяснив, кто я такая, женщина дала мне ключи от мастерской Валеры, чтобы я могла восхититься дивным даром молодого Брюллова.

Мастерская представляла собой переделанный чердак этого же здания. Первоначально просторный, но темный, сейчас он был загроможден холстами, заготовками рам, рулонами ватмана, табуретками и подставками, на которых разноцветным калейдоскопом толпились банки с красками и кистями, а на полу валялись рваная бумага и тряпки, пропитанные когда-то ацетоном.

Я посмотрела несколько картин, отодвигая их от стены и устанавливая на подставку. Чувствовалось настроение. Я не художественный критик, но холсты Валерия удивляли игрой бликов и ярким ощущением пространства. Казалось, что еще немного, и можно будет войти в картину между предметами на переднем и заднем плане и вдохнуть ее воздух.

Аккуратно составляя творения Валеры обратно, я наткнулась на небольшую квадратную картину, завернутую в простыню и перевязанную шпагатом. Это оказался портрет Даши. Она была изображена на фоне заснеженной елки в своей роскошной песцовой шубе. Ветер трогал волнистые каштановые волосы и пушистый мех, Даша улыбалась, но на открытой шее горела кроваво-красная полоса, как будто кто-то перетянул эту белую нежную кожу гитарной струной. Я содрогнулась от отвращения и пригляделась. Полоса была нарисована поверх картины чем-то по консистенции напоминающим лак для ногтей…

Вторым неприятным событием понедельника, оставившим тяжелый осадок в моей ранимой и чуткой душе, был разговор с директором туристического бюро. Вырвав меня резким телефонным звонком из-под прохладного душа, где я смывала духоту, грязь и неприличные взгляды тверской электрички, он попросил заехать, а потом в течение получаса, уставившись в мою переносицу маленькими злыми глазками, намекал на жестокую расправу. Его квадратный кулак, поросший рыжими волосами, непроизвольно сжимался на столе так, что под рубашкой вспучивался устрашающий бицепс. Очевидно, Василию Эдуардовичу уже сообщили, что вчера кто-то порылся в Дашином столе, и не надо было обладать эйнштейновским коэффициентом умственного развития, чтобы заподозрить мою причастность. Наблюдая, как он прыскает слюной на документы и сдерживает усилием воли желание придушить меня одной рукой, я ощущала страх. Раздражать и выводить из себя можно любимого мужчину в строго определенные вечерние часы — тем плодотворнее будут последующие, но попасться под горячую руку такому стокилограммовому чудовищу — безрадостная участь…