Тайна старой усадьбы - Андрей Анатольевич Посняков Страница 43

– Веня Коськов? – переспросил Дорожкин, заглянув в кабинет по каким-то своим делам. – На четыре класса старше учился… или на пять, уж не помню. Помню, что зануда и такой… весь из себя правильный. Все на собраниях выступал, двоечников да нарушителей дисциплины пропесочивал. Насчет любви его к Тамаре не знаю, свечку не держал. Кажется, Игнат что-то знает…

Игнат тоже конкретно сказать ничего не мог, разве что сослался на заведующую библиотекой Елену Тимофееву, ту самую, что всерьез считала Коськова завидной партией, правда, не на сейчас, а, так сказать, на вырост. Ну, что… Была права, наверное. Карьеру Вениамин строил усердно.

Отправив Ревякина «добывать оперативную информацию», Алтуфьев до вечера успел поговорить и с Тимофеевой, и с работниками молокозавода, где Вениамин Коськов изволил трудиться учетчиком. Портрет вырисовывался не очень-то симпатичный. Однако Коськов – типичный карьерист, холодный, расчетливый, ради карьеры отца родного продаст. Карьерист, но не убийца.

Отвергнувшей его девушке он, кстати, исподтишка пакостил – задерживал комсомольскую характеристику, да и вообще, уговаривал заведующую библиотекой вставить туда пункт о «тряпичничестве» Марусевич – о «нездоровом увлечении» девушки всякими модными тряпками и прочим вещизмом.

Пакостил – да. Но убить? Вряд ли. И не только потому, что кишка тонка. Слишком уж расчетлив был комсорг и эмоции свои благоразумно держал в кулаке, выпуская лишь на собраниях, да и то в рамках дозволенного.

Что же касается отношений Коськова с Костей Хренковым, тут все сходилось – оба друг друга недолюбливали, хотя открыто и не сталкивались. Да и где им было столкнуться-то, коли жизненные пути механика с машинного двора и учетчика молокозавода практически не пересекались? На танцы Коськов не ходил, в питейные заведения тоже не заглядывал, никаких технических средств передвижения не имел, да и вообще, жил на иждивении у матушки в собственном доме на улице Северной, неподалеку от почты.

И все же, и все же… Следователь не раз уже задавал себе вопрос: если бы представился случай подставить Котьку Хренкова, воспользовался бы им комсорг? И ответ всегда был один – да. Правда, с разной степенью уверенности.

– Венечка Коськов в гараж заходил, – вернувшись со «свободной охоты», доложил Ревякин. – И на автобусе Хренкова ездил! Не один, а с большой и веселой компанией. С хором народной песни! Как комсорг, сопровождал на районный слет художественной самодеятельности. Как раз в нужное время. Эх, Володь, видел бы ты, какие в этом хоре девахи! Грудь – во! – Игнат показал руками. – И такие все веселые, красивые! Ну, те, с которым я побеседовал…

– Грудь, говоришь? Ну-ну, – хмыкнул Владимир. – И что тебе эти веселые девицы-красавицы рассказали?

– А все и рассказали! Что спросил… – Ревякин вытащил сигарету из красной пачки «Примы». Протянул и Алтуфьеву, правда, тот отказался – закурил свой «Памир».

– Короче, ехали они под бдительным присмотром товарища комсорга! Никаких тебе вольностей, никаких пьянок на обратном пути – ни-ни… Кстати, в наших партийных верхах, – Игнат показал пальцем вверх, – считают Коськова подающим большие надежды. Так вот, считают не зря! Венечка, несмотря на молодость, бюрократ опытный. Хоть и держал вожжи, а в универмаг после концерта заехали. Все пошли, включая водителя Хренкова. Коськов же в автобусе остался – ждал. То есть имел полную возможность… И вот еще… – Отодвинув занавеску, Ревякин уселся на подоконник и картинно пустил дым кольцами. – Самое главное! В момент убийства – плюс минус полчаса – Коськов был в клубе! И рядом.

– На танцах, что ли?

– Не, на танцплощадку он не заходил. Говорю же, в клубе. Серегу туда и позвал… Толковал насчет собрания, посвященного вручению звезды Героя городу Ленинграду.

– А-а… – протянул Владимир Андреевич. – Вон оно что. Ты что, всерьез думаешь, что Коськов…

– Нет. Но сорвать с убитой бусы – мог. И знаешь… Даже мог не осознавать, что Тамара убита. Просто посчитал ее за пьяную. А бусы… Бусы мог и убийца сорвать да выкинуть в сердцах. А Коськов подобрал. На всякий случай. А потом… подбросил Хренкову.

– Но сам Коськов не убивал.

– Думаю, нет, – покачал головой Игнат. – Даже убийцу вряд ли видел. Иначе бы давно нашел способ сообщить – дело-то такое…

Владимир пощелкал пальцами в воздухе:

– Как-то это все… громоздко.

– Ха, громоздко… – По хитрой физиономии опера было хорошо видно, что главный аргумент он приберег напоследок. – А бусы-то у Коськова видели! Точнее, одну бусинку…

– Так! – Алтуфьев ткнул окурок в пепельницу. – Ну, давай-давай, рассказывай…

«Желтенькую такую бусинку» заметил некий пацан по имени Симаков Пашка. Заметил случайно, когда заглянул в дом Коськовых на улице Северной… вернее, не в дом, а на веранду – принес молока банку.

– Коськовы молоко у Симаковых берут, от коровы, – пояснил инспектор. – С Пашкой договорились, чтобы он им приносил лично. За пятак.

– Пятак? – Следователь невольно хмыкнул.

– Ну а что, не деньги? – слезая с подоконника, пожал плечами Ревякин. – В кино на детский сеанс… А два пятака – пачка сигарет. Перед дружками повыпендриваться можно.

На веранду Пашка зашел не один, а вместе с неким Анатолием Резниковым, кружководом из Дома пионеров. Тот заглянул к Коськову по какому-то важному делу. Он-то и заметил бусинку. На подоконнике, в числе всякого прочего хлама.

Резников потом и ушел вместе с Пашкой. Правда, почти сразу вернулся – решил во дворе подождать. А бусинка там и осталась – среди хлама. Подумаешь, бусинка!

Игнат негромко рассмеялся:

– Про бусы это я у Пашки спросил: не видал ли у кого из пацанов? Может, кто хвастал? Пашка мне навстречу попался, про какой-то велосипед спрашивал… Не знаю уж, про какой… Вот я его тут же – про бусы. Не спросил бы, он бы мне и не сказал.

Коськова Владимир Андреевич допросил сразу после обеда. Про бусину тот все отрицал, вернее, сделал вид, что вообще не понимает, о чем речь. Почему Коськов врал? Вопрос риторический. Может, и не врал – просто не заметил, не помнил. Да и арестовать его на основе столь эфемерных подозрений было невозможно, не удалось его и «додавить» – уже вечером Алтуфьеву позвонил прокурор, того уже побеспокоили из райкома, порадели за своего человечка.

– Ты там, Володя, смотри не наломай дров, – предупредил Тенякин. – И с комсоргом этим – поосторожнее. Особо не дави, а если давишь – чтобы все железно!

Ага, железно… Если бы! Мало ли какие бусы на веранде валялись… В конце концов,