Неле Нойхаус - Злой волк Страница 44

– Мне жаль, – услышала она его голос, который показался ей совершенно чужим. Может быть, он плакал? Из-за нее? Похоже, ее дела действительно были плохи!

– Мне так жаль, – повторил он шепотом. – Я этого не хотел.

Боденштайн сидел за письменным столом в своем кабинете и размышлял о Майке Херцманн. Ему редко приходилось видеть такую горечь на столь юном лице, столько страха и с трудом подавляемого гнева. Было заметно, что она перенесла сильный стресс, но тем более странным казалось лишенное всяких эмоций равнодушие, с которым она отреагировала на сообщение о нападении на ее мать. Это было необычно. Столь же на удивление скупой была реакция Винценца Корнбихлера. Сначала мужчина произвел впечатление открытого и искреннего человека, но в ходе разговора проявил себя с совершенно противоположной стороны. Он рассказал, что в среду уже однажды побывал у дома своей жены. Этим он навел на себя подозрение. Ненамеренно? Или им двигал порыв раскаяния, который испытывают многие преступники, когда их мучают угрызения совести?

Куда поехала Ханна Херцманн с незнакомцем, после того как ее муж прекратил преследование?

История Винценца Корнбихлера была правдивой до тех пор, пока он действительно не заправился в ночь со среды на четверг в 1.13 на заправке Вайльбах, о чем свидетельствовала видеозапись с камеры наблюдения на заправке. Его алиби в ночь с четверга на пятницу – бистро в Бад Зодене – должны сегодня проверить коллеги. Остальное могло быть в равной степени как правдой, так и ложью.

Боденштайн еще раз прочел предварительный протокол судебно-медицинского обследования Ханны Херцманн. Интересно, в каком она сейчас состоянии? Вышла ли она уже из наркоза и осознала ли, что с ней произошло? Физически она, вероятно, восстановится, но Боденштайн сомневался, что она сможет когда-либо морально справиться с этим надругательством.

Ее телесные повреждения были схожи с теми, которые были нанесены той погибшей девушке, обнаруженной в Майне. Что это за монстры, способные на такую зверскую жестокость? Более двадцати лет Боденштайн имел дело с убийцами, но никогда не мог понять, что заставляет человека убивать подобного себе. И только когда он сам оказался в ситуации, когда из-за отчаяния, унижения и беспомощности потерял самообладание и ударил свою собственную жену, он понял, как легко можно стать убийцей. Ему было невероятно стыдно, и он горько раскаивался в своем поступке, но с тех пор он знал, что может происходить в душе человека, действующего в состоянии аффекта. Не то чтобы он как-то извинял такое поведение или злобу и допускал гнев как оправдание уничтожения человеческой жизни, но это можно было скорее понять, чем такой акт насилия, какому подверглись Ханна Херцманн и эта молоденькая девушка, которую они назвали «русалкой».

Боденштайн вздохнул. Он снял очки для чтения и потер затекший затылок. На улице стемнело. Было уже поздно, где-то начало двенадцатого. День был длинным, и было уже пора ехать домой.

Когда он уже выключил настольную лампу и надел пиджак, на его письменном столе зазвонил телефон. По коду перед номером он определил, что звонок был из Хофхайма. Прежде чем звонок переключился на его мобильный телефон, Боденштайн взял трубку.

– Добрый вечер, это говорит Катарина Майзель, – сказала женщина. – Вы сегодня разговаривали с моим мужем, мы соседи фрау Херцманн. Пожалуйста, извините за поздний звонок.

– Ничего страшного, – ответил Боденштайн, с трудом подавляя зевоту. – Чем могу помочь?

– Я только что пришла домой, и муж рассказал мне об этой страшной истории. – По голосу Катарины Майзель чувствовалось, что она нервничает, что происходило со многими людьми, звонившими в уголовную полицию. – Я кое-что видела. Сначала я не сочла это необычным, но теперь… на фоне…

– Понятно. – Боденштайн обошел свой стол, опять включил лампу и сел. – Расскажите. Что вы видели?

Фрау Майзель около двадцати двух часов была в саду и поливала цветы. При этом перед домом Ханны Херцманн она заметила мужчину, которого раньше никогда не видела. Он приехал на мотороллере и какое-то время ждал на опушке леса. Примерно минут через десять он заметил, что она недоверчиво смотрит на него. После этого он что-то бросил в прорезь для почтовой корреспонденции на входной двери Ханны Херцманн и уехал.

– Это любопытно. – Боденштайн сделал кое-какие записи. – Вы можете описать мужчину? И его мотороллер?

– Да, могу. Он проехал мимо меня меньше чем в десяти метрах и еще мне очень вежливо кивнул. Гм. Я думаю, ему примерно лет тридцать пять. Ухоженный, очень стройный, рост где-то метр восемьдесят. Короткие темно-русые волосы, уже немного с проседью. Но самыми примечательными были его глаза. Я никогда не видела таких неправдоподобно голубых глаз.

– Вы очень внимательны, – сказал Боденштайн. – Вы бы узнали этого мужчину?

– Определенно, – подтвердила фрау Майзель. – Но это еще не все. Я в тот вечер не спала. Было очень жарко, и наш сын в первый раз уехал на своем автомобиле. Я беспокоилась из-за грозы. Поэтому я то и дело выглядывала в окно. Из нашей спальни виден непосредственно въезд в гараж фрау Херцманн. Она приехала домой в десять минут второго и, как обычно, въехала в свой гараж.

У Боденштайна мгновенно прошла всякая усталость. Он выпрямился.

– Вы в этом абсолютно уверены?

– Да. Я ведь знаю машину фрау Херцманн. Она всегда открывает свой гараж с помощью дистанционного управления и тут же закрывает за собой ворота. Ей не надо выходить из гаража, потому что из него можно попасть прямо в дом.

– Вы видели фрау Херцманн? – спросил Боденштайн.

– Гм… я видела ее машину. Но не было ничего необычного, хотя я не рассматривала все досконально. Через четверть часа приехал наш сын, и я пошла спать.

Боденштайн поблагодарил соседку и положил трубку. Он не сомневался в том, что она видела, но ее наблюдения были для него загадкой. До сих пор Пия и он исходили из того, что с Ханной что-то произошло по пути домой, но теперь было похоже, что на нее напали и изнасиловали дома. Винценц Корнбихлер знал привычки своей жены, а также то, что из дома можно попасть непосредственно в гараж. Затем преступник поместил Ханну Херцманн в багажник ее машины и отвез в Вайльбах. Но как он потом выбирался оттуда? Может быть, преступников было двое? Значит, у Корнбихлера есть соучастник? Или они идут по ложному следу? Может быть, к этому имеет какое-то отношение великан с татуировкой, которого видел Корнбихлер?

Боденштайн снял трубку телефона и набрал номер мобильника Кристиана Крёгера. Тот мгновенно ответил.

– Вы осматривали гараж в доме Херцманн? – поинтересовался Боденштайн, после того как быстро рассказал ему о показаниях соседки.

– Нет, – ответил Крёгер после короткой паузы. – Черт возьми, почему мне в голову не пришел этот гараж?

– Потому что мы представить не могли, что дом мог быть местом преступления. – Боденштайн знал перфекционизм своего коллеги и то, как он огорчается, если пропускает что-то важное.

– Я поеду туда прямо сейчас, – сказал решительно Крёгер. – Прежде чем эта сумасшедшая уничтожит все следы.

– Кого ты имеешь в виду? – спросил Боденштайн чуть рассеянно.

– Разумеется, дочь. У нее не все дома. Но она мне хотя бы дала ключ от входной двери.

Боденштайн посмотрел на часы. Уже полночь, но он опять бодрствовал, хотя и без того не мог бы спать.

– Знаешь что, я тоже туда поеду, – сказал он. – Ты успеешь через полчаса?

– Если ты привезешь с собой автобус. Иначе мне нужно до этого заехать еще в Хофхайм.

Его пальцы бегали по клавиатуре ноутбука. Гроза минувшей ночью принесла лишь кратковременную прохладу, сегодня было еще более душно и жарко, чем до этого. Весь день солнце нещадно палило на жилой вагончик и раскалило жестяную банку. Компьютер, телевизор и холодильник излучали дополнительное тепло, но было уже безразлично, показывал ли термометр сорок или сорок один градус. И хотя он едва двигался, пот струился по его лицу, стекал по подбородку вниз, на поверхность стола.

Первоначально он взялся за работу с намерением выбрать только самые важные факты из огромного вороха записок, записей из дневников и протоколов, но потом его захватило ее предложение – сделать из этого целую книгу. Работа, на которой он сосредоточился, отвлекла его от размышлений о том, не сказал ли и не сделал ли он что-то, что могло бы ее разозлить. До сего времени она была воплощенная надежность, и совершенно исключалось, что она могла проигнорировать встречу, заранее не предупредив. Для него было загадкой, почему уже более двадцати четырех часов в эфире царила полная тишина. Сначала ее мобильник еще был включен, но сейчас его отключили, и она не отвечала ни на его эсэмэс-сообщения, ни на мейлы. При этом, когда они прощались ранним утром в четверг, все было в порядке. Или нет? Что случилось?