Франк Тилье - Медовый траур Страница 44

Новый приступ кашля заставил беднягу согнуться пополам. Я сел на кровать, ноги меня не держали. Сегодня я, как никогда, ненавидел свою работу.

– Комиссар… что все это значит? – недоумевал врач, сжимая трясущимися пальцами голубую полоску.

Я вытащил мобильник:

– Это значит, что деревня прямо сейчас вымирает… Никого… никому не звоните, пока я не свяжусь со своим начальством.

Глава двадцать девятая

Выйдя на улицу и оставшись один, я позвонил Леклерку и рассказал, что в горной деревне неподалеку от Гренобля малярия, масштабы бедствия нам пока неизвестны, но в чем сомневаться не приходится: инкубационный период позади и, если даже больные не умрут, лихорадка и плохое самочувствие останутся при них до конца жизни.

Окружной комиссар, оглушенный этой новостью, велел, пока не поступят точные указания сверху, соблюдать полнейшую секретность: нельзя допустить паники. Он уже связался с Гренобльским отделением Лионского управления судебной полиции, скоро в соответствии с планом срочных действий в Белую Трубу прибудут полицейские и машины «скорой помощи» с медицинским персоналом.

Я вернулся в комнату. Дюмортье, свернувшись калачиком, горел в лихорадке, дрожал и почти бредил, закатывая глаза в желтых восковых орбитах. Стоявший рядом с ним врач выглядел растерянным.

– Мы должны забрать его в больницу! Немедленно! Его и… остальных по списку!

– Сейчас приедут врачи и полиция.

Фламан испепелил меня взглядом:

– Похоже, вы не собираетесь мне объяснять, что здесь происходит! Какого черта, я же имею право это знать! Что за… дьявольский эксперимент поставили на этих людях? Вы… вы из секретных служб? Они – жертвы теракта?

Я взял доктора за руку, и мы отошли в угол, подальше от постели.

– Терроризм тут ни при чем, все это – дело рук сумасшедшего, который, к несчастью, пока разгуливает на свободе, его месть пятидесяти двум жителям деревни… Вы ведь знаете местность, да? Скажите, могли комары добраться до других населенных пунктов?

– До ближайшей деревни больше трех километров. За последние две недели ни разу не подул даже самый слабый ветерок, а анофелесы, насколько я помню, эндофаги, так что распространения эпидемии, скорее всего, можно не бояться… Но… кто этот сумасшедший и за что он мстит?

– Понятия не имею, но совершенно уверен, что это связано с его прошлым, с тем, что было двадцать пять лет назад, и надеюсь услышать ответ на ваш вопрос из уст местных жителей. Побудьте здесь, пока не приедут ваши коллеги, а я поищу кого-нибудь покрепче Дюмортье и допрошу его.

– Комиссар, вы должны объяснить мне более подробно!

– Ничего я вам не должен! Занимайтесь своим делом, я займусь своим, договорились? – Перед тем как выйти из комнаты, я обернулся. – Вы по-прежнему считаете меня ненормальным?

Врач, не отвечая, без улыбки смотрел на меня. Я погрозил ему рукой:

– Не вздумайте кому-нибудь рассказать о том, что было в машине! Особенно полицейским, которые вот-вот приедут, слышите? Все это… за пределами вашего понимания…

– Постараюсь сделать все, что в моих силах…

Я кивнул и быстро ушел.

Моя машина сверкала на солнце, асфальт растрескался от жары. Я наклонился к заднему окну, заглянул, приставив руку ко лбу козырьком, в салон, и горло у меня перехватило: ни книжки про Фантометту, ни девчонки!

Я в панике огляделся. Нигде ни души. Надо бы девчонку позвать, но как? Я ведь даже имени ее не знаю. Выбежал на шоссе. И здесь пусто.

– Девочка! Девочка! Ах ты, черт!

Фламан ее не видел… Призрак… Она не пила, не ела и не потела… Получается, она и здесь может прийти и уйти, когда захочет? Как в моем доме? Несмотря на закрытые двери?

Ладно, сейчас не время об этом думать, есть куда более срочные дела.

Крохотный домик в двух кварталах от дома Дюмортье. Слава богу, хоть здесь кто-то отозвался.

Мне открыла крепко стоящая на ногах старушка со свежим цветом лица и руками, похожими на изъеденные временем камни. Я показал ей карточку с трехцветной полосой.

– Полиция?

Имя этой старушки – «Одетта Ф…», Одетта Фаньен, – было в списке с репродукции «Всемирного потопа», однако она не обращалась за неотложной помощью и не тряслась в лихорадке, как Дюмортье.

– Мы можем поговорить в доме?

От глиняных горшков шел сильный запах лаванды и свежей мяты. За большим окном открывался вид на огромные белые клыки Альп.

– Вам покажется странным, что я вас об этом спрашиваю, – начал я, когда она устроилась в кресле-качалке, – но как вы себя чувствуете? Нет ли у вас жара, кашля, не болит ли голова?

– Вопрос и правда странный, но спасибо, я чувствую себя хорошо. А почему вы об этом спрашиваете?

Расставленные по всей комнате букеты цветов, похожие на стаи пестрых бабочек, с равнодушной жестокостью твердили о том, как приятно, должно быть, жить здесь, в горах. Старушка предложила мне сесть, и я опустился на плетеный диванчик.

– Я сейчас веду расследование, и обстоятельства дела привели меня в Белую Трубу, – не спеша начал я. – Скажите, часто ли люди в ваших краях переезжают с места на место?

– Смеетесь, что ли? Белая Труба стареет вместе со своим населением. Молодые сейчас уезжают отсюда, но старики-то остаются. Мы все вместе росли, все вместе и умрем…

Как на старой выцветшей фотографии – лица те же, только поблекли со временем… Значит, все те, кто жил здесь двадцать пять лет назад, с места не сдвинулись.

– Один из ваших соседей, господин Дюмортье, довольно серьезно болен. Мы предполагаем, что многие местные жители, и вы в том числе, могли заразиться… одной болезнью.

– Болезнью? А что за болезнь?

– Ее переносят комары определенного вида, у заболевшего повышается температура и…

– Боже правый! Ведь у троих или четверых в нашей деревне и впрямь сильный жар! Только они думают, что перегрелись на солнце, – солнце очень уж злое в этом году! А эта болезнь, она опасная?

– Пока что я больше ничего сказать не могу. Сейчас придет доктор и вас осмотрит.

Она, оттолкнувшись ногами от пола, раскачала свою качалку – и внезапно отвела глаза:

– Странная история… Здесь никогда не бывает комаров, но как-то я заметила у себя в прихожей целую тучу. И у других тоже появлялись комары. Прямо-таки нашествие…

Чем дальше в лес – чем больше дров… Этот гад никого не пощадил!

– Они вас не покусали?

Старушка показала на вазу, наполненную листьями:

– Тридцать лет я каждый вечер натираю руки и ноги свежей мятой! Рецепт моей мамы – для хорошего кровообращения, но мята заодно и комаров отпугивает.

Она говорила так спокойно и простодушно, словно все происходящее ее не касалось.

Я заговорил еще более серьезно:

– А теперь слушайте очень внимательно, мадам Фаньен. Напоминает ли вам о чем-нибудь имя Венсан?

– Венсан? Нет-нет… Ничего не припоминаю… – очень быстро, не задумываясь, ответила она.

– А фамилия Тиссеран? Вивиана и Оливье Тиссеран? Ищите в далеком прошлом: речь пойдет о том, что случилось двадцать пять лет назад.

Она еще раз лениво оттолкнулась ногой, привела качалку в движение.

– Двадцать пять лет? О, это слишком давно… Нет-нет, мне очень жаль, но все это совершенно ничего мне не говорит.

– Ну постарайтесь, сделайте усилие! Двадцать пять лет назад здесь, в Белой Трубе, должно было произойти что-то серьезное.

– Серьезное? Здесь? Но…

– Вспомните: два врача, муж и жена Тиссераны. Венсан, мальчик пятнадцати лет! Женщина с длинными косами, молодая и очень красивая, возможно мать Венсана! Женщина со шрамами по всей груди! Хоть что-то из всего этого вы должны вспомнить, черт возьми!

Одетта Фаньен вздрогнула, щеки у нее затряслись, она сжала руками виски, как будто у нее вдруг поплыла голова:

– Вен… Венсан! Как же я не сообразила! Так вот о каком Венсане вы говорили!

– Да! Да! Об этом самом!

– О господи!

Воспоминание было готово сорваться с ее губ – такое хрупкое, такое далекое и вместе с тем такое близкое. Лепесток, готовый развернуться…

В глазах старушки я увидел отчаяние тонущего. Качалка, в последний раз скрипнув, замерла.

– Ох! Венсан… Венсан… Венсан…

Я вытянул шею, весь подался вперед:

– Расскажите мне о нем.

Она с досадой покачала головой:

– А ведь неудивительно, что у меня ничего не щелкнуло… После трагедии никто в деревне больше об этом не говорил. Мы хотели забыть… Все забыть… Ох… зачем, зачем теперь, после стольких лет, ворошить это? Рана затянулась… но все еще болит… – Одетта задержала печальный взгляд на фотографии мужа, помолчала (и я вместе с ней), а потом указала дрожащим пальцем на окно. – Венсан жил на другом склоне вон того холма…

– С родителями?

– Только с матерью… Отец их бросил, когда мать начала… слышать голоса… Они не были женаты – просто жили вместе… Вот так вот однажды взял да ушел. И больше никто его никогда не видел…

– Мать Венсана слышала голоса?