Дмитрий Вересов - Знак Ворона Страница 44

Сам факт существования чего-то в природе — еще не основание для того, чтобы утверждать, что человек МОЖЕТ.

И Павел приуныл. И затосковал по Алтаю.

А впрочем, это была мысль: если не получается с общей теорией импактитов и если начальство такое щедрое, что не остановилось даже перед Конгрессом и перед миллиардными затратами, то почему бы не раскрутить начальство на приятный вояж?

И Павел сел писать новую докладную, обосновывая необходимость экспедиции на Алтай.

А через пару недель его вызвали к главному администратору.

Леонид Рафалович

Москва

1997

К Барковскому у Рафаловича было одно дело необычайной важности. Леня не любил просить и быть потом обязанным. Но к воровскому императиву “не верь — не бойся — не проси” относился с ироничным скепсисом. “На все правила в нашей сложной жизни бывают исключения”, — повторял он слова своего первого командира лодки, который на вышколенный в Леониде пятью годами училища пиетет и благоговение перед инструкциями поучал молодого лейтенанта “быть проще”…

Но, тем не менее, просить Леня не любил. Особенно людей не своего круга. Однако на сей раз самостоятельно справиться со своими проблемами Рафалович не мог, поэтому и ехал теперь к Барковскому в качестве просителя. В том, что сам он — Леня Рафалович — с его связями и талантом, безусловно, является для умного и хитрого вице-премьера предметом особенного вожделения, Леонид ни минуты не сомневался. Пожалуй, Барковский выполнит его просьбу и тут же заставит втрое, а то и вчетверо отработать…

Но деваться было некуда! Как говорил их командир учебной роты в училище — капитан-лейтенант Захарченко? Сам погибай, а товарища — выручай!

Теперь вот его, Леонида, товарищи Гай-Грачевский и Забродин полгода как находились под следствием. Ребят надо было выручать. И более высокопоставленных знакомых, чем Вадим Барковский, у Леонида пока не было.

Это именно тот случай, когда надо было нарушить жизненные инструкции и перешагнуть через условность запрета: “ни о чем не просить людей не своего круга”. Придется потом ишачить на этого киндер-сюрприза. И неизвестно еще, под какой монастырь Барковский может Леньку подвести!

Но надо! Надо попросить за Гая и за Забродина. Иначе — край!

Леонид припомнил вопрос, заданный ему Гай-Грачевским здесь, в Москве, полтора года назад: “А нас не посадят, Ленька?” Вспомнил и ответ, данный Гаю за него братишкой Забродиным, де, не сцы, матрос друга не обидит!

А вот — обидел! Сам-то в Канаде отсиделся, когда с делом “Вторчерметутилизации” шухер начался, а ребят прокуратура загребла!

Но, по правде-то, отсиживался он в Канаде тоже не в ресторанах с девочками, а тоже… на нарах! По уголовному делу об убийстве Танькиного полюбовничка. Во девка как его подставила! Правда, не по умыслу, но все же подставила… И благо, нашли все же потом убийцу этого Гришки, по паспорту Абрама Моисеевича Грошмана.

Но это не важно. Важно, что выпустили Леню из канадской каталажки и даже извинились потом на двух языках — по-французски и по-английски, как положено! И эта девчонка-следователь Изабель Бертран… Хотите верьте — хотите нет, но потом, в общем, они с ней провели прекрасный прощальный уикенд, поехав в Ниагара-Фоллз. Изабель хорошей девчонкой оказалась. И это именно благодаря ее стараниям и даже радениям, превышающим служебную необходимость, следствие сравнительно быстро вышло на настоящего убийцу.

Гришку-Абрашку укокошили его кредиторы. Он всем был должен.

Какая, однако, скотина! И с Таньки, с простодушной дурочки, тоже тянул все… Мерзавец!

Вот уж верно ребе Симон говорил, тот, с которым Леня позапрошлый год в Иерусалиме познакомился, что еврейский народ дал миру все экстремумы человеческого характера и способностей. Самый гениальный ученый и музыкант — еврей. Самый святой человек — еврей. Но и самый мерзкий подлец — тоже еврей!

Так что совесть у Леонида перед ребятами чиста!

С Барковским их свел Колин Фитцсиммонс в Лос-Анджелесе, куда Вадим приезжал с частным визитом — пятнадцатилетнюю дочку свою от первого брака выгуливать, как выгуливают породистых собачек.

Они даже сыграли с Барковским в гольф на полях самого дорогого и престижного в Лос-Анджелесе клуба, куда их пригласил Колин. Потом где-то обедали, вроде как в суши-баре, потом ночью ездили в какой-то клуб.

Барковский тогда вел себя с ним без обычного для москвичей барско-высокомерного хамства. Дал Леониду номера прямых московских телефонов, а не формальных — секретарских, по которым хрена-с-два дозвонишься. Говорил по-дружески, де, если надо будет — не стесняйся. Вот и понадобилось. Леонид позвонил Вадиму на его персональный мобильный “для вип-друзей-любовниц” вчера днем, понимая, что с утра, с десяти до двенадцати, в правительстве совещания.

Дозвонился сразу. И Вадим не морщил на том конце условного провода лоб, мучительно вспоминая, что за Леня ему звонит. Сразу узнал и даже как бы обрадовался.

— Я за тобой машину с шофером пришлю, а иначе тебя охрана на твоей машине не пропустит, — говорил Вадим, назначая встречу у себя на даче в Рублево.

И вот Леонид с любопытством оглядывает окрестности знаменитого Одинцовского района, своего рода подмосковных Санта-Барбары и Сан-Диего, где на дачках, общей стоимостью своей превышающих стоимость всего жилого фонда Санкт-Петербурга, летом проживала столичная элита.

“Гелентваген” несся по Рублевско-Успенскому шоссе, и гаишники на постах, все в погонах не ниже майора, завидев номерной знак вице-премьера правительства, вытягивались в струнку.

Перед зелеными высоченными воротами шофер пару раз мигнул фарами дальнего света, и вот машина уже въехала на территорию дачки…

Ничего себе дачка, присвистнул много повидавший в своей жизни Леонид. Вышедший откуда-то сбоку начальник охраны попросил было у Леонида документы, но с высокого крыльца красивой веранды уже махал рукой сам хозяин.

— Это мой дорогой гость Леонид! Добро пожаловать в Рублево!

Леонида слегка озадачил предложенный Барковским тон общения. Они почти по-братски, как старинные друзья, обнялись… Впрочем, подумал Леонид, теперь все бандиты в Москве так здороваются.

Вышла на крыльцо и дочка Вадима от первого брака, с которой Леня тоже познакомился в Калифорнии.

Запросто так в свои пятнадцать лет подает руку и говорит: “Привет, Леонид, как поживаешь?”

Втроем они обошли часть территории, поговорили ни о чем, о погоде, о природе, вспомнили какой-то смешной случай из калифорнийского своего вояжа, Анна, дочка Барковского, рассказала заумный молодежно-тусовочный анекдот про наркомана…

Леонид не понял, но из вежливости хохотнул.

Потом сели ужинать. Стол был накрыт на веранде. На троих. Прислуживали два официанта.

На закуску подавали норвежскую семгу, икру и овощные салаты. На горячее были стерляжья уха и судак под сложным соусом с грибами. Вина не подавали. Тонкий аналитический Ленечкин ум подсказал ему, что это из воспитательных соображений. “Неужто в пятнадцать лет у нее уже проблемы?” — внутренне изумился Леонид, скашивая глаз на Аню Барковскую.

Потом был десерт — садовая земляника и кофе.

А потом Барковский предложил прогуляться по бережку Москва-реки — растрясти съеденное, чтобы жирок не завязался.

Шли по высокому берегу, почти вертикально, на все десять с гаком метров, обрывавшемуся вниз. Противоположный дальний берег выглядел издалека таким же крутым, весь из красного плотного песчаника, продырявленный черными отверстиями гнезд ласточек-береговушек.

На том крутом берегу виднелась красивая беленькая с зелеными куполами церквушка.

— А я и не думал, что Москва-река здесь такая широкая, — сказал Леонид.

— Это потому, что здесь река запружена, с начала тридцатых годов Рублевского водохранилища питьевая вода поступала в Москву, — пояснил Барковский, — здесь и купаться раньше не разрешалось.

— А теперь? А теперь можно купаться? — спросил Леонид.

— Можно, но далеко не всем, — ответил Барковский, — впрочем, Анна с подругами предпочитают бассейн, это как-то более по-европейски, что ли?

Леонид почувствовал, что пора переходить к сути,

— Знаешь, Вадим, а я к тебе вот по какому делу приехал, — начал он не без внутреннего трепета.

Рассказал почти все. Напирал про Колина Фитцсиммонса, про патриотичный фильм, получивший “Оскара”. Напирал на то, что с нашими идиотскими законами гибко вести бизнес невозможно. Говорил опять и про патриотизм, и про идеологическую пользу для Российского государства, что принесли два “Оскара” кинофильму про советских моряков. Поставил акцент и на том, что “Оскара” за спецэффекты дали благодаря экспорту крейсера “Адмирал Захаров”.