Ирина Градова - Ария для призрака Страница 44

– А в Кожухова-то зачем стреляла?

– Он тут вообще ни при чем, – усмехнулся Женька, допивая чай. – Татьяна решила избавиться от оружия. Мудрое решение, но она почему-то вознамерилась вернуть пистолет туда, куда его положил Иван в день, когда хвастался им перед всеми в театре. Он продемонстрировал пушку, и Андрей сказал, что Костомаров легко может отстрелить себе кой-чего, если будет таскать ее на поясе. Костомаров положил пистолет в ящик стола, у которого обычно гримировался. Потом он забрал его, но все видели, как он клал его туда. Если бы Таня, например, утопила пушку в речке или, скажем, закопала в лесочке, мы, возможно, и не вышли бы на нее. Но она поступила так, как поступила. Татьяна пребывала в шоке от содеянного. Пистолет находился у нее дома. Она поняла, что рано или поздно Ивана найдут, и решила избавиться от оружия. После работы Кислицина сгоняла за ним домой. Она думала, что поздно вечером в театре останется лишь охранник, и не могла предвидеть, что Андрей Кожухов задержится, а уж тем более – что он вернется в гримерку! Татьяна стерла со ствола и рукоятки пистолета отпечатки пальцев и положила его в полиэтиленовый пакет, чтобы не заляпать по дороге. Она намеревалась выложить оружие из пакета в ящик стола. За этим занятием Андрей ее и застукал. Ни он, ни она не успели ничего понять: Татьяна вряд ли соображала от страха, что делает. Она выстрелила, не думая, прямо через полиэтилен! Кстати, паричок мы обнаружили там же, в шкафчике. К счастью, она прятала его не дома, а то возникли бы осложнения с получением ордера на обыск квартиры: нам просто нечего было бы предъявить прокурору в качестве повода!

– Я напортачила с делом Пушнина, – вздохнула Рита. – Кто бы мог подумать, что Татьяна окажется его дочерью! Требовалось поговорить с бабушкой Макса, да и с самой Анастасией, прежде чем давать сведения клиенту. Я поторопилась, и это непростительно!

– Пушнин на тебя не в обиде: он говорит, что сам подталкивал тебя. Он – клиент, и его слово в деле – решающее. Кроме того, вряд ли старушенция стала бы с тобой откровенничать: она и слышать не желала о дочери и ее случайном курортном любовнике! С чего ты взяла, что она рассказала бы тебе правду? Даже если бы ты показала ей фото, это не значит, что она дала бы правдивый ответ. Ты не могла знать, что искомая Анастасия давным-давно умерла! Макс – единственный из рассматриваемых кандидатур, кто подходил идеально. Ошибки случаются, не стоит принимать это близко к сердцу.

Рита понимала, что Женя пытается ее утешить, ведь сам он вряд ли так оплошал бы!

– Я все думаю о Вере Ноткиной, – сказала Рита после короткой паузы. – За что ее убили? Мне кажется, что из-за моего неумелого расследования!

– Об этом я ничего не знаю, – покачал головой Фисуненко. – Дело ведет другой следователь. Очевидно одно: покушение на Макса Тропинина не связано с убийством Костомарова и ранением Кожухова. Кстати, как там твой боевой соратник?

– Кира? Ему предъявили обвинение. Я попросила Горохова защищать его на процессе.

– Григория Горохова? – присвистнул Женя. – Как тебе удалось его заполучить? А, знаю, старая любовь не ржавеет?

– Ты о чем?

– Не смеши меня, – фыркнул Женя, – он же всегда к тебе неровно дышал! Так и ел тебя глазами, когда ты шла по коридору… У вас ведь даже вроде что-то намечалось?

– Это было давно и неправда, – быстро ответила Рита, не имея желания обсуждать Гришу с Фисуненко.

– Что ж, Горохов – отличный адвокат. Если твой парнишка невиновен, его оправдают. Только влетит это в копеечку: Горохов – рвач. Если, конечно, по старой памяти не сделает тебе скидку.

– Кстати, – попыталась перевести разговор на другую тему Рита, – а что там насчет «призрака», обитающего в папином театре?

Женька расхохотался.

– Совсем забыл рассказать! Все случилось из-за слепой веры костюмерши Конюховской во всякого рода чертовщину. Когда я начал трясти членов труппы, Галина, помощница Конюховской, испугалась, что ее могут в чем-нибудь заподозрить, и призналась, что проделки «призрака» – ее рук дело. Она устала слушать причитания Конюховской о том, что нельзя тревожить нечистую силу. Тетку пугало даже одно слово «призрак» в названии спектакля, хотя сам он, если помнишь содержание, не имеет к потустороннему миру отношения. Галина решила пошутить и вошла во вкус. Она зажигала погашенные Конюховской свечи, меняла костюмы на манекенах и даже притащила откуда-то маски животных, которые до смерти напугали костюмершу.

– Интересный способ развлекаться! – заметила Рита. – Конюховскую мог и удар хватить!

– Да Галина и сама не рада была, что затеяла игру, особенно когда пропал Костомаров, а потом стреляли в Кожухова. Зато Конюховская теперь всем рассказывает, что оказалась права: не к добру Семен затеял постановку, ведь один из артистов убит, другой – в больнице, а Кислицина под следствием!

Макс примчался в больницу на машине Андрея. Ему позвонила Ирочка, самая приветливая медсестра и поклонница Кожухова. Она радостно заявила, что Андрею лучше, его перевели из реанимации и Макс может его навестить. Прекрасная новость!

– Вы с ним поговорите, – увещевала Макса Ирочка, провожая его в одноместную палату, где лежал Андрей. Главврач распорядился выделить отдельное помещение, принимая во внимание известность Кожухова и скандал, который разразился вокруг его имени. Честно говоря, главврач с удовольствием избавился бы от Кожухова вовсе, переведя его в другую больницу, но боялся, что это может повредить пациенту. – Он есть отказывается, – продолжала медсестра. – Лежит, молчит… Эта дура Надька, моя сменщица, притащила ему журнал с поганой статьей Мдивани – надо ж было додуматься! Андрей потребовал, чтобы ему и другую прессу принесли, а этого добра сейчас тьма – все кому не лень полощут его имя! Вот он начитался этого мусора и скис. Может, хоть вы его в чувство приведете?

Войдя в палату, Макс увидел, что Андрей полулежит на подушках. Глаза у него были закрыты, и он не среагировал на звук открывающейся двери. Выглядел Кожухов гораздо лучше, чем тогда, когда Макс видел его в последний раз. Цвет лица стал почти нормальным. Правда, музыкант похудел и казался бледноватым, но это – обычное дело после тяжелой болезни, поэтому Макс не слишком обеспокоился. Намного больше его волновало моральное состояние Андрея.

– Не притворяйся, что спишь, – сказал Макс, присаживаясь на стул у кровати. – Я все равно не уйду, буду сидеть тут, пока ты не соизволишь на меня посмотреть.

Андрей вздохнул и открыл глаза.

– Чего тебе? – спросил он хрипло. – Пришел посочувствовать или позлорадствовать?

– Я пришел проведать друга, – мягко ответил Макс, ничуть не обиженный словами Кожухова: он понимал, чем они вызваны.

– У меня не осталось друзей. – Он махнул рукой в сторону кипы газет и журналов на тумбочке.

– Неправда, – возразил Макс. – Ребята из твоей группы каждый день приходят. Они не верят этой поганой статье, и есть еще много других людей, которые тебя любят и тоже не верят!

– А ты? – спросил Андрей, и его зеленые глаза впились в лицо Макса.

– Мне все равно, – спокойно ответил тот. – Даже если все это – чистая правда, плевать: мне нет дела до твоего прошлого, каким бы оно ни было!

На лице Кожухова ничего не отразилось. Он снова закрыл глаза, и Максу показалось, что Андрей заснул. Прошло несколько минут, прежде чем он снова заговорил.

– Хочешь послушать мою версию событий? – спросил он.

– Если ты сам хочешь рассказать, – ответил Макс.

Миша Литвинов родился в уральском поселке городского типа, в двухстах километрах от славного города Пермь. В поселке находился единственный завод железобетонных изделий, на котором работало большинство мужчин. Женщины либо сидели дома, потому что работы на всех не хватало, либо, как Мишина мать, все-таки куда-то устраивались. Анне Литвиновой, можно сказать, повезло: она стала продавщицей в сельмаге. Всего сельмагов было два: один в самом поселке, второй – за железной дорогой. Анна работала в том, что за дорогой. Местные мужики развлекались тем, что пили по-черному. Мишин отец исключения не составлял, он пил и частенько поколачивал жену и детей (у Миши была еще младшая сестренка Нина). В один прекрасный день, возвращаясь домой пьяным, папаша попал под самосвал, но умер не сразу. Анна промучилась несколько месяцев, прежде чем муженек наконец отдал богу душу. Она вздохнула с облегчением: у нее оставались дети и работа, можно было жить по-человечески. Анне еще не перевалило за тридцать пять, она была молода и хороша собой и до замужества считалась завидной невестой. Устроить личную жизнь вторично она не надеялась: мужиков в поселке мало и все пьют, а вновь надевать на себя такое ярмо Анна не собиралась. Мише Литвинову пришлось пойти подрабатывать на завод. Устроиться туда на законных основаниях он не мог, так как ему было всего двенадцать лет. Помог директор завода: зная о тяжелом материальном положении семьи, он взял мальчишку на несколько часов в день после школы. Миша служил разнорабочим и таскал мешки с цементом и песком, так как парнишка он был крупный и здоровый – никто не давал ему меньше пятнадцати. Вечерами он помогал матери в магазине, если требовалось что-нибудь разгрузить, а грузчик валялся пьяным. Так и жила семья, пока в поселке не появился странный человек. Он называл себя Лазарем, добавляя к имени слово «Просветленный». Явился Лазарь не один, а с соратниками и принялся ходить по домам, читая людям отрывки из Евангелия и призывая к «спасению». Большинство гнало пришлых проповедников прочь, но некоторые слушали. Лазарь говорил о скором конце света, о том, что народ забыл бога, и бог в наказание отвернулся от детей своих. Он предлагал вернуться к первозданному существованию, жить в мире и дружбе, помогать больным и обездоленным и делить все по-братски. Анну подкупили в Лазаре две вещи: во-первых, он совершенно не пил, а во-вторых, говорил так красиво и убедительно, и при этом его глаза светились такой истинной верой в собственное дело, что нельзя было не проникнуться его убеждениями. Анне не понадобилось много времени, чтобы понять: стиль жизни, предлагаемый Лазарем, – это как раз то, о чем она всегда мечтала. Лазарь, в свою очередь, не мог не обратить внимания на красавицу-вдовушку, которая внимала ему, широко раскрыв прекрасные зеленые глаза. Вскоре Лазарь и его сподвижники покинули поселок, но с ними ушли около десятка жителей деревни, в основном – бабы и дети. Прихватили они с собой и Аннушку с Мишей и маленькой Ниной. Мише Лазарь не нравился. Обладая чуткостью и знанием человеческой психологии, тот не мог этого не заметить, но ему требовалось удержать Анну возле себя. Поэтому «отец Лазарь» вел себя по отношению к мальчику терпеливо. Оказалось, Лазарь – глава полурелигиозной организации под незамысловатым названием «Община Спасения». В глухом лесном уголке эти люди построили деревню. Жили натуральным хозяйством, но иногда наведывались в близлежащие поселки, чтобы обменять свои изделия на кое-какие продукты или собрать подаяние. Порой они приводили с собой новых адептов, желающих присоединиться к общине. Со стороны она выглядела вполне безобидно, и местные правоохранительные органы не слишком волновались. Время от времени некоторые члены «Общины Спасения» бесследно исчезали, но учет им не велся – о таких случаях знали только те, кто состоял в организации. Пропадали несогласные с жестким руководством Лазаря. Он держал адептов в страхе. За малейшие провинности применялись телесные наказания, заточение в подвале на хлебе и воде и другие «епитимьи», как сам Лазарь их называл. Наказаниям подвергались все, независимо от пола и возраста. Миша и сам частенько сиживал в подвале, не желая мириться с правлением «отца Лазаря». Подвал представлял собой тесное помещение, в котором невозможно выпрямиться, поэтому приходилось либо сидеть на корточках, либо стоять на коленях. Пол в подвале был земляной и сырой, сквозь стены просачивалась влага, а время заключения определял «отец Лазарь». Если он забывал о заключенном, то Миша, бывало, проводил в подвале два-три дня. Лазарь старался сделать так, чтобы сын и в глазах Анны выглядел непослушным и несговорчивым. Это оказалось легко: Анна забеременела от «отца Лазаря» и, сидя дома, не могла видеть, что творится за его пределами. Лазарь понимал, что в отличие от Нины, которая была еще слишком мала, чтобы понимать ситуацию, в лице Миши он приобрел врага. С каждым новым наказанием огонь ненависти в глазах мальчишки разгорался сильнее, и он старался делать все, чтобы его маленькая сестренка не оказалась под влиянием Лазаря, как мать. Анну раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, она любила сына и желала ему добра. Только добро виделось ей глазами Лазаря, и поклонение этому новому богу застило ей разум. Женщина искренне считала, что Миша одержим бесами, а Лазарь пытается избавить ее сына от напасти. Она никогда не видела мальчика избитым, так как глава общины заботился о том, чтобы не допускать Мишу к матери сразу после наказания, а жалобы сына относила на счет его упрямства и непримиримости. Ее слепота во всем, что касалось деяний Лазаря, привела к тому, что однажды произошла трагедия. У Миши давно зрел замысел сбежать из общины, но он не собирался оставлять свою сестру в лапах «отца Лазаря». На мать он махнул рукой, видя, что она, как загипнотизированная, верит каждому слову проповедника и готова идти за ним в огонь и в воду, таща за собой детей. Прихватив сестренку и кое-какие пожитки, Миша рванул через лес в райцентр. Слабо представляя себе, в какой стороне он находится, мальчик надеялся выбраться куда-нибудь, где его выслушают и, если повезет, примут меры к тому, чтобы остановить «Просветленного». Ребятам не удалось уйти далеко: Лазарь вовсе не собирался позволить кому-то нарушить покой в его личном маленьком королевстве, где он властвовал безраздельно. Нину и Мишу схватили через несколько часов и бросили в подвал. Анна умоляла сожителя не наказывать дочь, учитывая ее малые лета, но тот оставался непреклонен. Был декабрь, и морозы стояли сильные. Дети сидели в подвале, тесно прижавшись друг к другу, пытаясь согреться. Наказание продолжалось до поздней ночи, и только тогда Лазарь открыл подвал и выпустил брата и сестру. Для Миши, обладавшего прекрасным здоровьем, все прошло практически бесследно, а вот Нина заболела воспалением легких. Лазарь строго-настрого запретил Анне везти девочку в больницу, утверждая, что вылечит ее заговорами и молитвами. Он и впрямь вместе с Анной часами простаивал на коленях перед иконами у постели больной. Девочку поили настоями из трав, но через неделю она умерла. На следующий день, когда Лазарь принес в дом наскоро сколоченный из сосновых досок маленький гробик, Миша набросился на него с топором. Мальчик он был сильный, и ненависть удесятеряла его силы. Если бы не вмешательство членов общины, вошедших в помещение вслед за Лазарем, ему, вероятно, пришел бы конец. Мишу избили, но, по просьбе безутешной матери, не отправили снова в подвал, а заперли в сарае. Условия там оказались получше, но Миша радовался по другому поводу. Сарай был ветхий, и он без труда смог проделать дыру в полусгнивших досках, достаточную, чтобы вылезти наружу. Не взяв никаких пожитков, мальчик не думал о последствиях. Единственным Мишиным желанием было убраться из проклятого места как можно скорее и как можно дальше! Он шел через лес, абсолютно не уверенный в правильности выбранного направления. Хватились его только на следующее утро, поэтому поймать и вернуть в общину не смогли. Большинство адептов считали, что мальчишка сгинул в лесу. Как позже выяснилось, у Миши Литвинова имелись все шансы погибнуть, потому что вместо того, чтобы идти к людям, он все дальше углублялся в чащу. На его счастье, как раз в той части леса обитал бывший зэк, которого все звали просто по отчеству – Михеич. Он промышлял охотой на зайцев и белок, а летом ловил рыбу в речке, которая находилась в паре километров от местечка, которое он облюбовал для жилья. Михеич продавал трофеи в близлежащих селах и деревнях и на вырученные деньги покупал в магазине муку, сахар, крупы и снаряжение, необходимое для охоты и рыбалки. Он был мужик простой, неразговорчивый, и мало кто знал его достаточно близко. Впрочем, это не имело значения: Михеич жил тихо, никого не беспокоил и приходил из своего лесного домика всего дважды в месяц, когда заканчивались продукты. Именно на дом Михеича и набрел Миша Литвинов, блуждая по лесу. Старик не спросил паренька, откуда он пришел, а удовольствовался лишь его именем. Он не пытался выяснить ничего о его семье, решив, что от хорошей жизни пацаны не бегают. Михеич оставил Мишу у себя. После двух лет, проведенных в общине Лазаря, где Миша чувствовал себя, как в тюрьме, жизнь с Михеичем казалась раем. Старик научил его охотиться, ставить капканы, чинить и расставлять сети. Он показывал парнишке, как читать следы животных и ориентироваться в лесу. Когда жители сел, куда Михеич брал с собой мальчика, стали задавать вопросы, старик сказал, что Миша – его племянник, потерявший мать и отца. Расспросы прекратились, а «отец Лазарь», по понятным причинам, не стал заявлять в полицию о пропаже малолетнего члена общины.