Дмитрий Вересов - Мой бедный Йорик Страница 44

— Не совсем. Мне показалось, что вы говорите про кого-то другого, обращаетесь не ко мне. Но я очень рад, что вижу опять женщину с активной жизненной позицией, а не трусиху… А ведь сегодня — первое сентября. Не знаю, как вы, а я так накануне всегда испытываю непонятное беспокойство, как будто мне нужно собирать портфель, отпаривать школьную форму.

— Очень боялись школы? — усмехнулась действительно осмелевшая Аня.

— Вроде нет. Но особенно ее не жаловал.

— А я свою любила. У нас в поселке школы не было, мы ездили на автобусе в районный центр. В таких провинциальных школах были особенные учителя. Они не особенно знали свой предмет, даже не совсем были грамотными, но многие из них были добрыми чудаками. Например, наш учитель литературы Лев Нестерович. Он иногда путал стихи Пушкина и Лермонтова, да и вообще не много в литературе понимал. Но когда он рассказывал, как Некрасов пришел в гости, а хозяйка приняла его упавший шарф за тряпку, как Достоевский тайно пересылал сиротке деньги на обучение, все девочки плакали, а мальчики сидели тихо-тихо.

— И вы плакали? — осторожно спросил Корнилов.

— В классе я крепилась, а плакала уже в автобусе, по дороге домой. Сейчас я понимаю, что Лев Нестерович все это придумывал на ходу, импровизировал. Наверное, он был хорошим артистом и добрым человеком…

— Подождите, Аня. Не знаю, как там правила хорошего тона, но в темный подъезд современный мужчина должен заходить первым. Да и в вашу квартиру тоже…

Аня не считала мастерскую на Австрийской площади своей квартирой. Не потому, что Иероним не был ее собственником, а арендовал у Союза художников. Все здесь было для Ани чужим, словно в гостинице. Она и жила здесь в постоянном ожидании отъезда, пусть и нескорого. Вот старый дом — совсем другое дело. Не сразу они нашли общий язык, зато потом жили душа в душу.

— Кофе или зеленый чай? — предложила Аня.

— Сначала давайте посмотрим на ваш портрет, — ответил Корнилов.

Свет в мастерской был включен. Портрет стоял на том же самом месте.

— А где же вы? — спросил следователь. — Не вижу ни белого платья, ни белых лилий.

Аня даже прищурилась, будто она сидела на лекции в конце аудитории, но это не помогло. На автопортрете Лонгина были только две фигуры: художника и мачехи. На том месте, где час назад Аня видела себя в образе Офелии, теперь было то же самое серое пятно. Она подошла к картине и осторожно потрогала выпуклые мазки. Краска была абсолютно сухая, совершенно твердая.

— Вы смотрели на картину при хорошем освещении? — спросил Корнилов, но Аня ему не ответила.

Еще была книга на кухне. Аня только не могла вспомнить: закрыла она ее или оставила с закладкой-ножом.

— Аня, давайте внимательно осмотрим остальные картины, — послышался из мастерской голос Корнилова. — Куда вы?

Книга была закрыта, а ножа не было видно. Аня раскрыла ее наугад и стала быстро листать, стараясь обнаружить красную пометку. Страницы шуршали и белели, белели, белели…

— Тут еще есть вариант, — Корнилов, судя по голосу, приближался к кухне. — Может, вы принимали какие-нибудь успокоительные препараты?

Почему-то ей хотелось успеть найти эти самые роковые страницы, пока он не войдет в кухню, словно это имело какое-то значение.

Где же тут смерть Офелии? «Ступай в монахини, говорю тебе!» Нет, тут еще жива… «Вот розмарин, это для памятливости: возьмите, дружок, и помните»… Уже сошла с ума, значит, где-то рядом.

— Никто вам не говорил, что вы сошли с ума, — сказал вошедший следователь.

Она стала думать вслух, сама этого не замечая? Да, недалеко ей до бедной Офелии. А, вот уже первый могильщик, второй могильщик. Офелия мертва. Где же слова про ее смерть?

— Давайте, я опять заварю зеленый чай. А я знаю, представьте себе, вовсе удивительный способ заваривания чая. В прошлый раз были еще цветочки. Один мой знакомый ученый, директор секретного производства, рассказал мне его как государственную тайну. Он вообще собирался строить здравницу, чтобы пользовать больных от всех болезней одной целебной заваркой. Для этого надо взять пятьдесят граммов зеленого чая, залить их двумя литрами кипятка и на медленном огне варить сорок минут. Затем процедить отвар, вылить в трехлитровую банку…. Вы не слушаете меня, Аня?

— Миша, никакой картины не было и слов никаких тоже не было, — сказала Аня, глядя куда-то мимо него. — Просто мне было одиноко, и я позвонила вам. Это большое преступление?

— Зачем надо было так сложно выдумывать? Шекспир, Гамлет, Офелия…

— А что же по-вашему? Надо было сказать, что у меня в квартире убийца с ножом? Вы бы приехали в окружении ОМОНа, стали штурмовать, выламывать дверь.

— А просто так нельзя было позвонить? — Корнилов улыбался, с преувеличенным интересом рассматривая кухонную мебель, кафельную плитку и плафон прямо над его головой.

— И вы бы приехали?

— Даже еще быстрее, чем сейчас, — наконец, он осмелился посмотреть ей в глаза.

— Потому что нечего опасаться?

— Наоборот, потому что это и есть настоящая опасность.

Он сделал быстрый шаг, как будто страшась, что кухонный плафон вот-вот рухнет ему на голову. Теперь они стояли вплотную. Почувствовав теплые ладони Михаила на своей спине, Аня согнула руки в локтях, застыла на мгновение в этой промежуточной позе, а потом мягко отодвинула его от себя. Его ладони немного помедлили на ее спине, а потом пропали, оставив только свое тепло.

— Я тоже знаю один эзотерический способ употребления напитка, — сказала Аня. — Садитесь.

Корнилов, заметно погрустневший, подчинился.

— Достаете его из холодильника, — Аня, не глядя, протянула руку и извлекла из камеры прозрачную, чуть запотевшую бутылку.

— Водочка! — обрадовался следователь.

— Так вы знакомы?! — удивилась Аня. — И насколько тесно?

— Изредка встречаемся, — Корнилов замялся. — Парочка ничего не значащих фраз, и все. Никаких интимных контактов. Мимолетное знакомство, без шансов на бурный роман или долгую совместную жизнь.

— Хорошо. Тогда я вас сейчас научу. Можете записывать. Наливаете ее до краев, берете в правую руку… Зачем вы мизинец оттопыриваете?

— Чтобы не закапать.

— Теперь делаете выдох…

— Надо задержать дыхание, как при стрельбе, — понимающе закивал головой Корнилов.

— Не перебивайте меня, пожалуйста. Выдох сделали? Теперь резко опрокидывайте содержимое рюмки в пищевод… Вы так и будете сидеть с открытым ртом и запрокинутой головой?

— Я четко выполняю инструкции, — пробулькал в ответ следователь.

— Забыла, что вы офицер. Кстати, какое у вас звание?

— Капитан… А закусить соленым огурцом?

— Совсем забыла, — девушка хлопнула себя по лбу. — Ведь это и есть оригинальная часть рецепта.

Аня скрылась за дверцей холодильной камеры и появилась опять с большим блюдом прозрачных красных ягод.

— Вы когда-нибудь закусывали водку красной смородиной? — спросила она.

— Чем я только не закусывал, — задумчиво ответил Корнилов, но тут же спохватился: — Красной смородиной ни разу. Вы позволите?.. По половинке… Вы хотите напоить следователя? С какой целью? Чтобы соблазнить?

— Чтобы освободить холодильник от бутылок и этих кислых ягод.

— Действительно, кислятина, — согласился Михаил. — Скажите, Аня, мы водку смородиной закусываем или смородину водкой запиваем?

— Смотря, что взять за точку отсчета, — ответила Аня.

— Логично.

Над столом прозвучало наречие. Это означало, что собеседники слегка захмелели или только делали вид. Минут пять они сидели молча, только руки их время от времени опускались в ягодное блюдо, как птичьи головы.

— Хорошая идея, — после некоторой паузы сказала Аня.

— Это вы о чем?

— Напоить должностное лицо и выведать у него тайны следствия.

— А вам они нужны? — спросил Корнилов, все еще разыгрывая опьянение, но уже улавливая серьезный поворот в разговоре.

— Я вам не все еще рассказала. Когда Вилен Сергеевич вербовал меня шпионить за мужем, он в качестве вознаграждения обещал открыть мне, кто мой настоящий отец.

— Не понял.

— По мнению Пафнутьева, человек, которого я всю жизнь считала своим отцом, был просто мужем моей матери. Будто бы когда-то участники какой-то там комсомольской или партийной конференции были свидетелями бурного романа моей матери с неким человеком. По всем приметам, утверждал Пафнутьев, это и есть мой настоящий отец.

— Это же нетрудно выяснить. По крайней мере, найти этого человека можно.

— Вилен Сергеевич утверждал, что без его помощи найти того человека невозможно. Для простых смертных он не существует. Только всемогущий и всезнающий Вилен Сергеевич мог мне посодействовать, но для этого я должна была шпионить за своим мужем… Для этого Пафнутьеву надо было жить…