Александр Горохов - Кровавое шоу Страница 45

— Ничего не понимаю, — весело сказала Локтева.

— Разумеется.

— Но зачем мне нужны эти деяния, Всеволод Иванович?

— Причин, Светлана Дмитриевна, две. И обе весомые. На первой настаивает сотрудник уголовного розыска майор Володин, вторая версия — моя. Выбирайте любую.

— Начнем с майора. Выпить не хотите? — кокетливо спросила она.

— Да нет. Я человек широких взглядов, но с уголовниками все- таки не пью.

— Вот как? Я уже уголовница? А презумпция невиновности? По-моему, только суд может меня объявить уголовницей.

— Вы правы, — согласился Сорин. — По такому случаю выпьем. Водка у вас есть?

— Найдем.

Она легко поднялась, нажала на невидимую кнопку, стенка серванта отошла в сторону, открыв небольшой бар, Локтева извлекла бутылку водки и два бокала.

— По полной? — деловито спросила она.

— Чего уж нам мелочиться. Лей до краев.

Она налила недрогнувшей рукой и взяла свой бокал.

— Будьте здоровы.

— М-м… Ну, ладно, будьте здоровы. Быть может, когда-нибудь я и увижу вас на скамье подсудимых.

— Мечтать не вредно. Итак — версия майора?

— Версия майора исходит из его характера. Он считает, что вы узнали, что тайно опекаемая вами сестра, делая свою эстрадную карьеру, помимо вашей воли вступила в деловые отношения с Княжиным. Его методы работы вы знали хорошо с детства. Он был жулик и мафиози средней руки. Без размаха. А тут еще прошел слух, что Княжин болен СПИДом. И вы испугались за сестру. Деньги на заказное убийство у вас есть, и исполнение его было лишь делом техники. Такова локальная версия. Майор Володин прав?

— Интересно послушать вашу. Майорская не блещет тонкостью и… И действительно мелкомасштабна.

— Моя тоже грубовата. Княжин, его друг Тофик и вы сцепились, как волки, стремясь установить контроль над фирмой «Граммофон XXI век». Княжина фирма выгнала, он все-таки был замазанным человеком. Тофика вам, Светлана Дмитриевна, пришлось тоже убирать. Но Агафонский все равно упрямился, и, чтобы его припугнуть, вы же организовали обстрел фирмы из гранатомета. Грубоватая работа, следует признать.

— Это вам Агафонский все так рассказал? — рассмеялась она.

— Нет. Агафонский уже запуган и в этом не признавался.

— Да вы понимаете, что я не могу руководить студией грамзаписи?! Мне запрещает такое совмещение закон! Я член Думы!

— Вы бы ввели в студию своего мужа. Он же руководит этим агентством. Хотя все утверждают, что ничего не смыслит в деле. Руководите вы.

— Да зачем мне этот «Граммофон»? Я политик! Член Госдумы.

— Ну как зачем? Не лицемерьте, Светлана Дмитриевна. Вы заботились о карьере сестры, а потом там ведь деньги не меньше, чем от туристического бизнеса? К тому же, а вдруг вас в следующую Думу не изберут? А деньги остаются при вас всегда. Любовь к сестре, жажда власти, корысть — вот и все мотивы ваших поступков.

— Так я, по-вашему, целую банду содержу?

— А что тут такого для нашего времени? Грустно признавать, но все наши перестройки и переделки сыграли на пользу людей вашего типа.

— Надеюсь, вы не обвините меня в убийстве этой проститутки около фирмы «Граммофон»? — брезгливо спросила Локтева.

— Нет. Джину вы убивать не собирались. Вы боялись ее подруги — Казанской Надежды. В ночь убийства она засекла вашу белую шляпу с пером. Вон ту шляпу, — Сорин указал на рекламный плакат. — То ли вы нервничали, то ли по другим причинам, но шляпу вы забыли в прихожей Княжина. Потому в ту же ночь вы ее выкрали. Пока Казанская плескалась в ванной. Вы же позвонили по телефону якобы к Княжину, после чего Казанская бежала со страху из квартиры. А еще через неделю эта Казанская засекает вас на теплоходе вместе с Корецкой. Анна жалуется на шантаж со стороны Казанской, вы начинаете нервничать, полагаете, что глупышка Казанская вас вычислила, и на скорую руку организуете попытку утопить девчонку. Но то ли исполнитель был плох, то ли повезло девчонке, она выплыла. А сестра прибегает и снова жалуется, что Казанская воскресла и преследует ее. Я делаю ошибку, разыскивая Казанскую в студии «Граммофон», где лежит ее кассета. Вы узнаете об этом и понимаете, что через несколько часов Казанская и я встречаемся. Вы опять паникуете, снова нанимаете убийцу, но все складывается так, что он убивает не того человека.

— Косвенные факты, — сказала Локтева, словно раздумывая над услышанным.

— И косвенные и шаткие, — согласился Сорин. — Тем не менее для вас все сошло благополучно. По версии ли майора или по моей, но вы организовали целый ряд убийств. Нераскрываемых, заказных убийств. Иногда, со временем, что-то всплывает, но редко.

— Тогда зачем этот разговор? — Она слегка побледнела, но руки были покойны, когда неторопливо прикуривала. — Разговор не имеет смысла ни по одной из ваших версий. Мне даже скучно оправдываться перед вами, Всеволод Иванович. Как депутат я неприкосновенна. Как злодейка — у вас на меня нет ни закона, ни фактов, по которым я могла бы быть осуждена. Если б ваши фантазии имели реальную основу. Ваши рассуждения были бы убийственны, если бы мы беседовали лет восемь назад, во времена СССР. Но поглядим во двор. Сегодня другая погода. Вы отстали от времени.

— Поконкретней бы пример, — улыбнулся Сорин.

— Пожалуйста. На днях один деятель фирмы грамзаписи пригласил меня и известного вам банкира Тамару Артаковну в ресторан и повинился в совершении диверсий. У меня спалили второй этаж офиса, а у Тамары сожгли ее «мерседес». Слыхали об этом наивном терроризме?

— Слыхал. Надо понимать, это Агафонский повинился?

— Я не называю имен. Но мы ему простили эту… шалость. Просто простили, ради будущих общих больших дел.

— И так же прощаются убийства?

Она помолчала, с улыбкой глядя на Сорина, словно педагог, прикидывающий, поймет ли ученик ее слова:

— Лет через двадцать-тридцать, Всеволод Иванович, наше общество всем нам простит деяния сегодняшнего дня. Как простила история кровавые деяния в начальной фазе всем своим Вождям, Королям и Президентам. Победителям всегда все прощается. А ведь все они начинали свое восхождение, свой захват власти с кровавых убийств и других преступлений.

— Так, — крякнул Сорин. — Вы хотите сказать, что сегодня в своем мире вы делите власть в политике, в финансах…

Она прервала резко:

— Сегодня, в тысяча девятьсот девяностых годах, в России идет раздел власти во всех сферах жизни, кромсается весь пирог общественных благ, и мы — не исключение. Рождаются новые короли, новые магнаты, новые президенты. И потом, с течением времени, я повторяю, победителям будут прощены все их методы, которыми они добились победы.

— Вы метите на самый верх? В монопольные владельцы? Или даже не в эстраде?

— Я… Или царица Тамара… Или Агафонский. Какая разница? У нас свои святые, свои грешники. Грешники, скажем, вроде меня. Свои боги, свои кумиры. Оставьте нам самим наших мертвых и живых. Государство нас забросило, в сфере государственной политики идет такая же борьба, ничуть не более благородная. А потому сегодня я бы даже не взялась определить — кто преступник, а кто честнейший человек

— Печальная картина… — заметил Сорин. — Не думайте, что я в ней не разбираюсь. Ведь это модель существования уголовного мира. Уголовники калечат, режут, травят друг друга и, упаси Бог, чтобы в их делишки вмешалась милиция! Вот во что вы пытаетесь превратить все общество. В отдельные мощные группы уголовников. Паханы в правительстве, паханы в Госдуме, паханы меньшего калибра — в прочих сферах. Лагерная, в общем, модель. Между нами говоря, я был бы не против, если бы вы убивали друг друга. Но, к сожалению, при этом страдают люди непричастные, которые стоят сбоку от вашей волчьей грызни.

Она пожала плечами.

— Это всего лишь грустная неизбежность. Мне тоже жаль, что так происходит. Но такая крупная философская категория, как борьба за власть, без крови и страданий невинных не обходится никогда. Тем более в России.

— Бог ты мой, — грустно сказал Сорин. — А ведь речь-то всего-навсего идет о развлечениях, об эстраде, об искусстве.

— Правильно. Но за ними — грозные соблазны: слава, деньги, возможность управлять толпой и в конечном счете те же элементы власти. Бескровно проходит только смена заведующей детского сада, да и то, как на это посмотреть. Мы говорим неконкретно, учитывая обстоятельства, но, надеюсь, вы меня понимаете.

— Вы правы в том, что я человек конкретного мышления. А потому я все же хочу вас спросить. Кто же из нас двоих прав по своим версиям, Светлана Дмитриевна? Я или майор Володин?

— Оба, — спокойно ответила она. — Но вашу девчонку на теплоходе в ту ночь я не топила. От этого греха увольте. Она меня, конечно, напугала в какой-то момент, но она из тех, кто сбоку припека.