Гастон Леру - Тайна желтой комнаты Страница 45

Сегодня, 15 января, настал великий день суда. Жозеф Рультабий не вернулся, возможно, мы никогда его больше не увидим. Среди журналистов тоже есть свои герои, ставшие жертвами долга – профессионального долга, первейшего в ряду всех прочих. Быть может, он погиб, исполняя свой долг! Мы сумеем за него отомстить. Наш директор придет сегодня на заседание суда в Версале и принесет письмо, то самое письмо, которое содержит имя убийцы!»

В начале статьи был помещен портрет Рультабия.

Парижане, которые отправились в тот день в Версаль на судебный процесс, именовавшийся «Тайна Желтой комнаты», наверняка помнят, какое множество людей скопилось на вокзале Сен-Лазар. В поездах не хватало мест, и пришлось отправлять дополнительные составы. Статья в «Эпок» взволновала всех, возбудив всеобщее любопытство, вызвав ожесточенные споры. Дело дошло до рукопашной между сторонниками Жозефа Рультабия и ярыми приверженцами Фредерика Ларсана, ибо, как это ни странно, лихорадочное возбуждение людей объяснялось не столько тем, что могут осудить невинного человека, сколько убежденностью в правильности их собственного понимания тайны Желтой комнаты. Каждый по-своему объяснял эту тайну, считая свое суждение единственно верным. Те, кто придерживался взглядов Фредерика Ларсана, никак не могли позволить подвергнуть сомнению проницательность этого крайне популярного полицейского, а все остальные, у кого было иное объяснение преступлению, утверждали, естественно, что прав Жозеф Рультабий, хотя никто еще не знал его версии. С номером «Эпок» в руках ларсанцы и рультабийцы отчаянно спорили и препирались не только на лестнице версальского Дворца правосудия, но и в самом зале суда. Пришлось организовать специальную службу по поддержанию порядка. Огромная толпа людей, которым не удалось проникнуть в зал, до самого вечера осаждала здание суда; с трудом сдерживаемая военными подразделениями и полицией, она с жадностью ловила любую новость, подхватывая самые фантастические слухи. В какой-то момент разнесся, например, слух, что в разгар судебного заседания арестовали самого г-на Станжерсона, который признался будто бы в покушении на жизнь собственной дочери… Это было чистое безумие. Всеобщее возбуждение достигло высшей точки. И все с нетерпением ждали Рультабия. Одни уверяли, что знают его, другие утверждали, будто видели его в толпе, и, когда какой-нибудь молодой человек с пропуском в руках пересекал пустое пространство, отделявшее толпу от Дворца правосудия, начиналась страшная суматоха, люди готовы были раздавить друг друга. Со всех сторон слышались крики: «Рультабий! Вот он, Рультабий!» Такими возгласами встречали чуть ли не каждого свидетеля, отдаленно похожего на того, чей портрет был напечатан в «Эпок». Появление директора «Эпок» послужило сигналом к новым волнениям. Одни аплодировали, другие свистели. В толпе было много женщин.

Заседание суда проходило под председательством г-на де Року, судьи, буквально пропитанного всеми предрассудками, свойственными судейским чинам, но безупречно честного человека. Вызвали свидетелей. Я был, разумеется, среди них, подобно всем, кто так или иначе был причастен к тайнам замка Гландье: г-ну Станжерсону, неузнаваемому, постаревшему лет на десять, Ларсану, г-ну Артуру У. Рансу с таким же, как и раньше, багровым лицом, папаше Жаку, папаше Матье, которого привели в наручниках два жандарма, госпоже Матье с залитым слезами лицом, супругам Бернье, обеим сиделкам, метрдотелю, всей прислуге замка, служащему почтового отделения № 40, железнодорожному служащему из Эпине, нескольким друзьям Станжерсона и его дочери, а также свидетелям, выступавшим в защиту г-на Робера Дарзака. Мне посчастливилось быть в числе первых свидетелей, это позволило мне присутствовать практически на всем процессе.

Вряд ли надо говорить о том, что в зале заседания яблоку негде было упасть. Адвокаты сидели даже на ступеньках, ведущих к помосту, где восседал суд, а позади судей в красных мантиях собрались представители прокуратур со всей округи. На скамью подсудимых в сопровождении жандармов проследовал г-н Робер Дарзак, высокий и красивый. Он держался удивительно спокойно. Его встретили не сочувственным, а, скорее, восторженным шепотом. Он тотчас же наклонился к своему адвокату, метру Анри-Роберу, который уже разложил папку с делом; помощником у него был метр Андре Эс, тогда еще молодой дебютант.

Многие ожидали, что г-н Станжерсон пожмет руку обвиняемому, но тут уже вызвали свидетелей, которые тотчас покинули зал, так что надежды на сенсацию не оправдались. И конечно, все заметили, с каким пристальным интересом отнеслись присяжные, занимавшие свои места, к короткой беседе метра Анри-Робера с директором «Эпок», который затем сел среди публики в первом ряду. Кое-кто выразил удивление, что он не последовал вместе с другими свидетелями в отведенный для них зал.

Чтение обвинительного акта прошло, как это чаще всего бывает, без всяких происшествий. Я не стану приводить здесь долгого допроса, которому подвергли г-на Дарзака. Он отвечал самым естественным и в то же время таинственным образом. Все, что он мог сказать, казалось вполне естественным, все, о чем он молчал, выглядело ужасным даже в глазах тех, кто чувствовал его невиновность. Его молчание по тем пунктам обвинения, которые мы уже знаем, оборачивалось против него и грозило ему неминуемой гибелью. Он не поддался на уговоры председателя судебного заседания и прокурора. Те настаивали, твердили, что молчание при подобных обстоятельствах равносильно смерти.

– Хорошо, – заявил он в ответ, – в таком случае мне придется пойти на это, но я невиновен!

Воспользовавшись этим моментом, метр Анри-Робер с поразительной ловкостью, которой был славен, попытался возвеличить характер своего подзащитного, сославшись на самый факт его молчания и намекая на некий моральный долг, который одни только героические души могут взять на себя и неукоснительно следовать ему. Знаменитому адвокату удалось полностью убедить лишь тех, кто знал г-на Дарзака, остальные все еще колебались. Был объявлен перерыв, затем начались свидетельские показания, а Рультабий все не появлялся. Каждый раз, как открывалась дверь, все взоры устремлялись к этой двери, затем обращались к директору «Эпок», с невозмутимым видом сидевшему на своем месте. Наконец все увидели, как он сунул руку в карман и вытащил из него какое-то письмо. Этому жесту сопутствовал громкий шепот, прокатившийся по залу.

В мои намерения вовсе не входит описывать здесь все перипетии процесса. Я достаточно долго рассказывал о каждом этапе этого дела и не собираюсь навязывать читателям новый перечень событий, окруженных непроницаемой тайной. Мне не терпится поскорее добраться до поистине драматического момента этого незабываемого дня. Случилось это в ту минуту, когда метр Анри-Робер задавал вопросы папаше Матье, который, стоя между двумя жандармами у барьера, отделяющего судей от публики, пытался оправдаться, доказывая, что не убивал «зеленого человека». Тут вызвали его жену и устроили ей очную ставку с ним. Разразившись рыданиями, она призналась, что была «подругой» лесника, что муж ее догадывался об этом; однако она твердо стояла на том, что он не был причастен к убийству «ее друга». Тогда метр Анри-Робер обратился с просьбой к суду соблаговолить сразу же заслушать в этой связи Фредерика Ларсана.

– В краткой беседе, – заявил адвокат, – которую я только что во время перерыва имел с Фредериком Ларсаном, он дал мне понять, что смерть лесника можно объяснить иначе, без вмешательства папаши Матье. Любопытно было бы познакомиться с гипотезой Фредерика Ларсана.

Пригласили Фредерика Ларсана. Он высказался совершенно определенно:

– Я не вижу необходимости примешивать сюда папашу Матье. Я уже говорил об этом господину де Марке, однако смертоносные угрозы этого человека, видимо, повредили ему в глазах господина судебного следователя. На мой взгляд, покушение на мадемуазель Станжерсон и убийство лесника – это одно и то же дело. В убийцу мадемуазель Станжерсон, бежавшего через центральный двор, стреляли; стрелявшие вполне могли подумать, будто бы задели его, они могли подумать, что убили его, на самом же деле он всего лишь споткнулся в тот момент, когда уже готов был исчезнуть, свернув за угол правого крыла замка. Там он наткнулся на лесника, который, безусловно, хотел воспрепятствовать его бегству. В руках убийца все еще держал нож, которым только что ранил мадемуазель Станжерсон, он ударил им лесника и попал в сердце. Смерть наступила мгновенно.

Это простое объяснение показалось тем более приемлемым, что многие из тех, кто интересовался тайной замка Гландье, уже пришли к такому выводу самостоятельно. Послышался шепот одобрения.

– А что же сталось в таком случае с убийцей? – спросил председательствующий.