Джон Гарднер - Мориарти. Последняя глава Страница 45

— Чудно, — пробормотал Терремант, когда они сели в двуколку и последовали за тарантасом и еще одним кэбом в направлении «меблированных комнат» капитана Рэтфорда. Там гостю оказали надлежащее гостеприимство — предложили еду, бокал доброго рейнвейна и возможность отдохнуть после утомительного путешествия.

Ближе к вечеру, когда на город опустились сумерки, зажглись витрины магазинов и уличные фонари, сам профессор Мориарти нанес визит в комнаты капитана, сопровождаемый, не отступавшим от него ни на шаг Дэниелем Карбонардо. Последний старался постоянно держаться между Профессором и остальными членами старой преторианской гвардии, что не на шутку встревожило Терреманта.

Мориарти разговаривал с Печальным Пастушком добрых три четверти часа и ушел с довольным видом пса, умыкнувшего пару горячих сосисок со стола. Оказавшиеся поблизости слышали, как он пробормотал, что день оказался вовсе не плох.

Вернувшись в Вестминстер, Мориарти застал там Ли Чоу, дожидавшегося встречи с ним. По кухне бесцельно слонялся Бертрам Джейкобс. Рабочие Джорджа Хаккета старательно занимались обустройством дома, истово демонстрируя свои лучшие умения — они знали, что работают для самого Профессора.

Ли Ноу уехал примерно через час, после долгого разговора с Мориарти. Он отправился на железнодорожный вокзал Паддингтон, где к нему присоединился один из его подручных, высокий китаец по имени Хо Чой; серьезный и молчаливый, он говорил лишь тогда, когда это было действительно необходимо.

На вокзале соплеменники сели в вагон третьего класса поезда, направлявшегося в Бристоль, и в течение всего путешествия вели себя с величайшей скромностью, помогая попутчикам получше устроить багаж и вообще всячески показывая, что они, смиренные сыны Востока, знают свое место.

Снова оказавшись в своем Вестминстерском доме, профессор Джеймс Мориарти принялся просматривать письма, полученные с дневной почтой, около четырех пополудни. Целый пакет пришел от Перри Гуайзера — документы, касавшиеся покупки склада и требовавшие подписи Профессора. Из других поступлений внимание его привлек конверт, адрес на котором был написан карандашом, корявым почерком. В левом нижнем углу красовался небольшой крестик.

«Пишет вам Джорджи-Порджи. Здедал все, сэр, как было сказано и имею несколько хароших новостей. Нащет некого Шлефстина и еще одного по имени Гризомбр и третьего человека, которого зовут Санционаре. Некоторых я видел недавно. Про других слыхал. Они все из заграничных стран и Беспечный Джек думает что для него важно завести с ними какие-то дела. Продолжаю работать и наблюдать».

Мориарти сразу понял, что за люди упомянуты в отчете Сэма Брока. С каждым из них он уже не раз имел дело. Жан Гризомбр, глава одной из самых больших в мире воровских шаек, безжалостный охотник за редкими и особенно ценными украшениями. Шлефстином Сэм назвал высокого, манерного Вильгельма Шлайфштайна, более похожего на банкира, чем на преступника, безраздельного властителя криминального Берлина. Еще одним знакомым Профессора был обходительный толстяк Луиджи Санционаре, сын пекаря, поднявшийся до «титула» самого опасного римского преступника.

В прошлом Мориарти неоднократно имел дела с континентальными коллегами и не сомневался в том, что теперь и Беспечный Джек вознамерился установить с ними связь. Пресечь поползновения коварного Джека не составляло труда, но он решил, что прежде нужно заняться вопросами, касающимися Карла Франца фон Херцендорфа, Печального Пастушка.

Через четверть часа он звонком вызвал Уолли Таллина, которому поручил передать письмо лично в руки Джои Коксу.

— Не забудь, — напомнил Профессор, — ни за что сам не входи в его студию.

— Не беспокойтесь, Профессор. Мистер Терремант называет его…

— Да, Уолтер, я знаю, как называет его мистер Терремант.

В четыре часа утра в доках Бристоля прогрохотал мощный взрыв. Один из кораблей охватило пламя. Пожар продолжался все то время, что корабль шел ко дну, а когда наконец исчез из вида, на поверхности, там, где он стоял на якоре, осталось лишь огромное маслянистое пятно. Трое из двадцати членов экипажа больше не вернулись на берег.

Люди, толпой бросившиеся на помощь тем, кто взялся тушить пожар, чуть не растоптали тело, лежавшее на территории судоремонтного предприятия примерно в четверти мили от якорной стоянки сгоревшего корабля. Тело было чудовищно изуродовано, лицо представляло собой кровавое месиво, а щеки вырезаны.

Позднее труп опознали. Убитый оказался Эбенезером Джефкотом, капитаном того самого злополучного «Полуночного поцелуя», сгоревшие останки которого покоились теперь на дне.

Утром в среду, 24 января 1900 года, Сэл Ходжес отправилась в студию в Сент-Джайлсе вместе с шестью специально отобранными девушками. Ее спутницы были молчаливы и терпеливо ожидали, когда им сообщат, чем именно они будут заниматься. Ред Энни, Джипси Смит, Конни Бест, Сьюки Уильямс, Дарк Дилайла Эмфет и Голди Гуд. «Превосходный выбор», — подумал Мориарти, разглядывая их с высоты балкона. Все до одной привлекательные, чувственные, с неповторимым взглядом, который не только манил мужчин в их объятия, но и обещал много большее.

Балкон был одной из причин, по которой профессор выбрал это прекрасное помещение, служившее когда-то танцевальным залом для добрых жителей Сент-Джайлса. С него он мог наблюдать за происходящим, сам оставаясь при этом незамеченным, поскольку не имел желания иметь какое-то отношение к фотографической сессии Джои Кокса.

Последний появился в сопровождении трех ассистентов, принесших фотографические аппараты, треноги и прочие приспособления, связанные с ремеслом увековечивания человеческих лиц. С самого начала работы Мориарти был приятно удивлен тем, как превосходно и исключительно профессионально подошел к делу Кокс. Он абсолютно точно знал, чего хочет сам, и что должны делать другие, а потому и распоряжения ассистентам отдавал своевременно и без ненужного сюсюканья, так что ни одна секунда не была потрачена даром. Лишь один раз возникла небольшая неувязка. Кокс усадил Дилайлу Эмфет на кушетку рядом с Печальным Пастушком.

— А теперь, — призвал фотограф, — сделайте вид, будто вы вонзаете гарпун в эту красотку.

Австриец не понял этого совета и, в конце концов, Профессору пришлось выкрикнуть неприличное немецкое выражение, заставившее Херцендорфа обиженно вздохнуть.

Первым, что увидел на следующее утро Профессор, был оставленный для него пухлый конверт.

Работа выполнена превосходно, заключил Мориарти, просмотрев фотографии. Кокс определенно знал свое дело. Он расставил осветительные приборы столь виртуозно и точно, что женщины на снимке как будто излучали свет, дышали и жили полнокровной жизнью.

С точки зрения композиции у него тоже не возникло ни малейших претензий. Лишь немногие усомнились бы в том, что видят принца Альберта, принца-консорта, позирующего в обществе шести полураздетых соблазнительных молодых женщин. Одна из них — Дилайла Эмфет — томно возлежала на кровати.

Мориарти довольно потер руки, вызвал Харкнесса и экипаж, после чего немедленно отбыл, сопровождаемый Дэниелем Карбонардо. Путь его лежал на Грей-Инн-роуд. Профессор горел желанием посмотреть, какое впечатление фотографии произведут на его советника, Перри Гуайзера.

Глава 17

ПАСХАЛЬНАЯ НЕДЕЛЯ

Лондон:

конец января — 15 апреля 1900 года

Перегрин Гуайзер был высок, богат, избалован судьбой, со вкусом одет, уверен в себе и безукоризненно чист. Он давно лишился волос и принадлежал к той породе мужчин, чья лысина настолько гладка, что блестит при любом освещении, в венчике аккуратно постриженных волос — мягких, гладких и шелковистых, обрамляющих ее сзади и по бокам. В общем, чтобы понять, какой он чистюля, достаточно было посмотреть на его голову.

Перри относился к той породе людей, которые при встрече улыбаются вам и широко разводят руки, всем своим видом давая понять, что желают заключить вас в дружеские объятья. Увы, на сей раз солиситор не улыбался.

— Позвольте спросить, что это такое? — спросил он, жестом указывая на стопку фотографий, и в голосе его прозвучало плохо скрытое отвращение.

— А по-вашему, что это такое? — довольно улыбнулся Мориарти.

— Я прекрасно знаю, что должен подумать, глядя на них. — На хмуром лице Гуайзера не осталось и намека на обычное благодушие. — Сэр, скажите мне, зачем вам это понадобилось?

— Я намерен доставить неприятность королеве.

— Профессор, вы в своем уме? Каким образом вы намерены использовать эти непристойные фотографии? — Перри Гуайзер даже позволил себе повысить голос.

— Полагаю, она будет готова на все, лишь бы снимки не появились на страницах газет. После его смерти королева, наша Виндзорская вдовушка, слишком долго изображала скорбь и теперь наверняка сделает все, чтобы не допустить столь грандиозного скандала. Я плачу вам, Перри, за ваши советы. Мне хорошо известно, что вы имеете доступ к королевскому двору. Надеюсь, вы сможете…