Ирина Мельникова - Агент сыскной полиции Страница 46

И время за ужином Алексей тоже провел с пользой.

Прежде всего он более внимательно рассмотрел борца.

У Григория Ярового были пепельно-серые волосы, такие тонкие, словно их просеяли сквозь сито. Густые и тоже какие-то серые брови сходились на переносице и придавали ему несколько щеголеватый вид, который совершенно не вязался с широкими плечами и мощным торсом. Бровями он смахивал на модного парикмахера, а фигурой — на молотобойца. Пышные усы нависали над верхней губой, кончики их торчали по-молодецки вверх и, вероятно, были завиты щипцами. К тому же у борца был длинный подбородок, выступающие вперед крупные зубы, нос с горбинкой и задумчивые серые глаза, немного раскосые из-за нависших над веками складок кожи Казалось, лицо ему досталось по ошибке и должно было принадлежать другому человеку, более тонкому и манерному…

Алексей отвел от него взгляд, чтобы не выдать своего интереса. Теперь он подлинно был уверен, что раньше с Григорием Яровым ни по какому случаю не встречался и имя Эдварда Лойса тоже ему незнакомо.

По крайней мере, нигде, даже на старых афишах, которыми обычно заклеены стены в уборных цирковых артистов, оно не мелькало. А ведь за полтора года он исколесил вместе с цирком чуть ли не половину России от Санкт-Петербурга до Одессы…

Прервал его размышления еврейчик, который явно не выдержал молчания. Почти уткнувшись длинным носом в чашку с чаем, он угрюмо произнес:

— В городе вся полиция стоит на ушах. Говорят, ограбили ювелирный магазин Вайтенса.

— Да, я читала об этом в газете, — поддержала разговор Завадская. — Кажется, взломщики — какие-то сосунки. И сейчас скрываются в горах.

— В такую погоду прятаться в горах — сплошное удовольствие, — усмехнулся Алексей. — Только не такие они и сосунки, если употребили для вскрытия сейфов динамит. А еще я слышал, что они воспользовались карточкой одного из наших агентов, чтобы ввести сторожа в заблуждение. Тот добровольно открыл им дверь…

— Старик жив? — быстро спросила Завадская.

— Старик? — удивился Алексей. — Откуда вы знаете, что старик?

— Да ничего я не знаю, — недовольно поморщилась Завадская. — Просто обычно в сторожа нанимают не слишком молодых людей.

— В каком возрасте сторож, мне неизвестно, но наверняка он остался жив, если достаточно подробно описал приметы грабителей. Тартищев пообещал словить их в течение ближайших дней. — Алексей совершенно безмятежно посмотрел на Завадскую и улыбнулся. — Кажется, его сыщики уже вышли на след взломщиков.

Женщина спокойно отставила в сторону чайную чашку, повела взглядом в сторону Григория и Фейгина и мило им улыбнулась. Часы в этот момент начали бить полночь, и слова ее прозвучали вполне уместно:

— Ну что ж, друзья! Думаю, пора расходиться.

Нам не привыкать поздно ложиться, а вот гостю нашему спозаранку на службу. — Она повернулась к Алексею:

— Я велю вам сейчас постелить.

— Простите великодушно, — смутился Алексей, — я вполне хорошо себя чувствую и доберусь до дома на извозчике.

— По такой-то погоде? — пробурчал борец. — В нашем околотке их и днем с огнем не отыщешь, а вы захотели, чтобы ночью…

— Оставайтесь, чего уж там, — неожиданно поддержал его Изя. — Мы с Григорием во флигеле переночуем, а вы здесь располагайтесь. А поутру за мной экипаж из компании присылают, попутно и вас до службы добросят.

— Так вы тоже здесь живете? — удивился Алексей.

— Нет, — словно от клюквы сморщился Изя, — я живу в другом месте, но в силу разных причин бывает, что ночую здесь, на Народной…

Алексей лежал на прохладных простынях и пытался собрать воедино впечатления сегодняшнего вечера. Кажется, он вел себя вполне естественно, и Завадская, и тем более ее приятели нисколько не усомнились в его искренности. Хотя как сказать, ведь ему так и не удалось узнать, с какой стати заявился Изя Фейгин. Ведь погнала ж его нелегкая в столь поздний час в дождь и слякоть на окраину города. И не зря он затеял разговор об ограблении магазина Вайтенса…

Алексей вздохнул и повернулся на бок. За окном мельтешили черные тени. Разгулявшийся не на шутку ветер разогнал дождевые тучи и набросился на деревья, росшие в палисаднике. Одна из веток настойчиво стучала по железной крыше, или это билась о стену оторвавшаяся ставня? Мерный, слегка дребезжащий звук отдавался в ушах и мешал ему сосредоточиться. Мысли путались и никак не хотели выстраиваться в нужном направлении, но и заснуть не давали, хотя несколько последних ночей Алексею удавалось спать только урывками…

Наконец он не выдержал. Сел на кровати, спустив голые ноги на пол. И тотчас услышал кашель за стеной.

Алексей прислушался. Завадская, похоже, тоже не спала. Звякнул стакан, забулькала жидкость. И вновь на него нанесло запахом лекарства и табачного дыма.

Он осторожно встал и подошел к окну, пытаясь разглядеть небо. Но его закрывали разлохмаченные ветром кроны деревьев, и Алексей отошел от окна. До рассвета оставалось не менее трех часов, а он так и не придумал, как заставить Завадскую довериться ему.

Видимо, их все-таки насторожило то обстоятельство, что он служит в полиции, но одновременно, не менее сильно, заинтересовало.

За его спиной тихо скрипнула дверь. Алексей оглянулся. На пороге застыла женская фигурка в чем-то воздушном и, кажется, прозрачном. Он не успел опомниться, а женщина уже преодолела те несколько шагов, которые отделяли их друг от друга, и молча обхватила его за шею руками, прижалась горячим телом и только тогда прошептала дрожащим то ли от ночного сквозняка, то ли от волнения голосом:

— Алеша, не осуждайте меня! Мне так одиноко!

Он попытался что-то сказать в ответ, но сухие губы закрыли его рот, язык коснулся его языка, и женщина, застонав от возбуждения, потянула его на себя, принуждая опуститься на ковер, закрывающий пол в спальне. Подогнув ноги, она повисла на нем, и Алексей, чтобы не потерять равновесия, ухватился за подоконник, но Завадская сильно ударила его по руке. От неожиданности он отпустил подоконник и повалился на ковер, увлекая ее за собой.

В проникающем сквозь окно слабом свете месяца ее лицо казалось еще более усталым и осунувшимся. Заметив взгляд Алексея, Завадская попыталась улыбнуться, но лицо ее не слушалось, и улыбка на нем не удержалась, сползла куда-то… Провалившиеся глазницы, полный почти животного вожделения взгляд, приклеившийся к нижней губе белый кончик языка…

В этот момент она походила больше на сумасшедшую, чем на пылкую возлюбленную.

Алексей попытался расцепить ее руки и вывернуться из-под оказавшегося неожиданно сильным тела. Но она прильнула к его груди, и в следующее мгновение он понял, что женщина сидит на нем верхом совершенно обнаженная. Ее маленькие острые груди приблизились к его лицу. И Алексей почувствовал, что вряд ли ему удастся противостоять столь мощной и страстной атаке.

Он покорно накрыл ее груди ладонями и, приподняв голову, коснулся соска языком, Завадская зашипела, изогнулась, принимая его в себя, и, ухватив Алексея за плечи, начала ритмичное движение бедрами вверх-вниз, вверх-вниз… Почти безмолвное движение, если не считать легких вскриков и стонов, которые с каждым толчком становились все громче и продолжительнее.

Она полностью захватила инициативу в свои руки, и он закрыл глаза, чтобы не видеть ее лица, не видеть этого языка, плотоядно облизывающего губы, не видеть, как она тискает собственные груди и извивается на нем, закидывая назад голову. И скачет… скачет… скачет…

О черт! Словно озарение вдруг сошло на Алексея в тот самый момент, когда Завадская, взвизгнув, забилась от наслаждения, а потом упала на него и принялась покрывать поцелуями влажное от пота мужское тело, не подозревая, что творится в его душе. А творилось там нечто гадкое и стыдное: потому что теперь он достоверно знал, кто была та таинственная, рыжеволосая «богиня», услаждавшая Отто фон Дильмаца.

И, судя по только что пережитым ощущениям, восторги старого князя были вполне обоснованны…

Алексей застегнул ворот рубашки и покосился на Завадскую. Она лежала, прижавшись бледной щекой к подушке, и смотрела на него большими, ввалившимися и пустыми, словно высохший колодец, глазами. Маленькая рука беспокойно теребила край одеяла. Что-то происходило в ее душе, но она не желала об этом говорить, а Алексей не желал этого знать. Он вновь обвел ее взглядом и спросил:

— Пить хочешь?

— Хочу, — встрепенулась Завадская и виновато улыбнулась. Так улыбаются женщины, прежде хорошенькие, но в какой-то момент сумевшие понять, что их чары уже не действуют на мужчин, а тело не вызывает ответного желания.

Он молча принес из гостиной стакан воды. Женщина благодарно улыбнулась и медленными глотками опорожнила стакан. После этого глаза ее несколько ожили, и она уже с большим интересом стала наблюдать, как Алексей натягивает сюртук, а следом — шляпу.