Сергей Высоцкий - Не загоняйте в угол прокурора. Сборник Страница 46

— Поэтому я и к прокурору поехал, и к вам, Владимир, напросился. Я ведь вам открытым текстом выложил, кто был заинтересован в смерти Маврина, кто хотел скрыть донос. А вы уперлись в свою версию и ни на шаг в сторону! Эксперты ведь тоже ошибаются!

— Маврин умер своей смертью,— сказал Фризе.— Но отравленное пиво предназначалось ему. Один из санитаров, приехавших за его телом, прихватил банку «Туборга», стоявшую на столике, рядом с креслом, в котором умер Маврин.

— Счастливчик,— прошептал Огородников и спросил: — «Туборг» — это марка пива?

— Да.

— Я так испугался, что даже не посмотрел. Да если и посмотрел бы, то не разобрал. Буквы перед глазами прыгали. То ли со страху, то ли от выпивки.

— Герман Степанович, а почему вы нам не рассказали обо всем?

— Я же вам намекнул! — Огородников тяжело вздохнул.— Следующей жертвой был бы я. Борисов догадывался, что мне известно о доносе.

— А вы не подумали, что Борисова арестуют, предъяви вы такие аргументы?

— О! Вы не знаете Борисова! Он бы успел со мной разделаться.

— Вы покажете, где зарыт ваш Рокки?

Писатель кивнул.

— Майор пригласит понятых, потом оформит протокол.— Фризе внимательно посмотрел на Ерохина.— А мне нужно съездить еще в одно место. Хорошо?

Возражений не последовало.

Лис жил на Красноармейской, возле метро «Аэропорт». Большой многоквартирный дом послевоенной застройки, респектабельный и унылый одновременно, отгораживался от улицы чахлым садиком. Старенькая консьержка в подъезде подняла голову от вязанья и посмотрела на Фризе равнодушным взглядом, ничего не спросив.

Маленький замызганный лифт медленно отщелкивал этажи. Фризе вдруг захотелось протянуть руку, нажать кнопку «стоп», спуститься вниз и уехать куда глаза глядят: в Архангельское, к себе на дачу, в Женеву к Берте. Лучше, конечно, в Женеву. Если бы у подъезда стояла его собственная машина, Владимир уехал бы, наслав на Лиса своего друга и помощника Ерохина. Но его ждала прокурорская «Волга», которую давно следовало вернуть Олегу Михайловичу. Ох, как не хотелось ему встречаться с поэтом, предъявлять ему обвинение в пособничестве убийству, выслушивать несусветную ложь в оправдание! А разве может быть оправданием корысть?

Врут те люди — сыщики, следователи, писатели, особенно писатели-детективщики, вроде Огородникова,— которые говорят и пишут о том, как сладок миг задержания преступника. Чувство опустошения — пожалуй, эти два слова наиболее точно отражают их состояние. Во всяком случае, состояние следователя Фризе перед встречей с Лисом было таково.

На звонки в квартире поэта никто не отзывался. Владимир постучал в дверь — на тот случай, если бы звонок был сломан. Тоже никакого ответа. Полная тишина за дверью. И когда Фризе, испытав чувство разочарования и облегчения одновременно, направился к лифту, женский голос спросил из-за двери:

— Кто там?

— Я хотел бы увидеть товарища Лиса.

— Кто вы? — спросила женщина, но дверь даже не приоткрыла.

— Следователь Фризе. Из прокуратуры.

— А-а! — судя по интонации, женщина слышала о Фризе от Лиса. Прогремели засовы и дверь распахнулась. На пороге стояло совсем молодое создание, в большом белом, с красной отделкой, халате и с головой, обвязанной полотенцем.

— Проходите,— пригласила женщина. Судя по всему, приход следователя заставил ее покинуть ванну. Женщина была молода и красива. Ее портили только очень мелкие, как у мышки, зубы. «Наверное, дочка»,— подумал Фризе. И ошибся, потому что она сказала:

— Мужа нет. Он в мастерской.

— Он вернется не скоро?

— Не знаю. Наверное, только к ужину.

Фризе хотел спросить, нет ли там телефона, но женщина опередила его:

— Мастерская рядом, в соседнем доме.— Она сделала кивок головой и полотенце развязалось, обнаружив копну черных густых волос.

— Совсем распатронилась! — улыбнулась женщина, затягивая на голове полотенце.— Муж рассказывал мне о вас, так что я заочно с вами знакома. Меня зовут Дора.— Она протянула Фризе маленькую руку. Он осторожно пожал ее.

— Вы советуете заглянуть в мастерскую?

— Самое разумное. У него там есть телефон. Но когда он работает, трубку не берет. Вы с ним пообщаетесь и приходите пить чай. К вашему приходу я приведу себя в порядок. Вы на меня не сердитесь?

— Ну, что вы, Дора! — улыбнулся Фризе. Он смотрел на женщину со смешанным чувством восхищения и жалости. Не с доброй вестью пришел он к ней в дом.— Это я виноват. Должен был предварительно позвонить. Простите за бесцеремонность.

Дора рассказала ему, как найти мастерскую, и Владимир ушел.

«Знала бы ты, красавица, с чем я пожаловал,— никогда бы дверь не открыла»,— сердито думал Фризе, дожидаясь лифта.

Дом, где у Лиса была мастерская, как близнец походил на тот, в котором жил поэт. Мастерские писателей находились на последнем этаже.

«Доре не больше двадцати пяти,— размышлял Фризе. Он вспомнил Алину Максимовну.— Неплохо они устраиваются, наши писатели! И прозаики, и поэты. Женаты не по первому разу, жены вдвое моложе. Могут и за дочек сойти. Интересно, какая жена у нашего знаменитого детективщика? Раз уж не захотела разводить с ним несушек, наверное, тоже молодая цыпа».

Лис не отозвался ни на звонки, ни на стук. Фризе позвонил в соседнюю дверь и попросил старого, всклокоченного человека, вышедшего на звонок, разрешить ему позвонить по телефону.

— Внизу у подъезда автомат,— подозрительно глядя на следователя, сказал мужчина.— Звоните сколько влезет.

«Больше времени уйдет на объяснения,— подумал Фризе.— Позвоню из машины».

— Шеф уже беспокоится,— сообщил шофер, когда Владимир сел в «Волгу».— Домой собрался. Послал на смену дежурную.

— Один звонок и вы свободны.— Фризе набрал номер квартиры Лисов, пожалев, что не записал телефон мастерской. Тут же откликнулась Дора.

— Это. опять Фризе беспокоит. В мастерской вашего мужа нет. Не мог он куда-нибудь уйти?

— Что вы, я на всякий случай ему позвонила, после вашего ухода. Он откликнулся. Сказал, что ждет вас, и пообещал привести на чай.

«Эх, Дора, Дора! — с неодобрением подумал Фризе.— Как же понимать твои слова: «Когда муж работает, звонить ему бесполезно, отключает телефон». Он спросил:

— Номер мастерской — 16?

— Да, правильно.

— Там никто не отвечает. Может, это вы его напугали?

— Подождите меня у мастерской. Я сейчас подойду,— сказала Дора. В голосе ее послышались нотки тревоги.

… Дора повернула ключ в замке и сильный порыв ветра распахнул дверь. Фризе едва успел подставить ногу, чтобы уберечь женщину от удара.

— Чего ради он устроил такой сквозняк?! — недовольно сказала она.— У него же хронический бронхит!

У Фризе мелькнуло подозрение, что Лис разом избавился от всех болезней. Отодвинув в сторону Дору, он кинулся через маленькую прихожую в комнату. Дверь оказалась запертой. Владимир оглянулся на хозяйку. Дора стояла у стены, прижав к горлу руки. Белое лицо застыло от ужаса. Не спрашивая ни о чем, Владимир плечом надавил на дверь. Замок оказался никчемный, дверь подалась, но изнутри ее заблокировали, придвинув что-то громоздкое.

Когда Фризе, наконец, вломился в комнату — это оказался рабочий кабинет поэта,— там было пусто. Хлопала на ветру балконная дверь. Владимир осторожно подошел к перилам — он панически боялся высоты. Посмотрел вниз. К застывшему на асфальте телу уже подбежали люди. Путь, выбранный Лисом, оказался коротким. Десять этажей. Любопытному легко было подсчитать, сколько секунд продолжался полет. Владимир отвернулся.

На пороге стояла Дора. Он подвел ее к дивану, усадил. Потом закрыл дверь на балкон и позвонил в прокуратуру.

На письменном столе, заваленном книгами и альбомами, заставленном индийскими и японскими статуэтками из нефрита и бронзы, поверх всех бумаг — рукописных и машинописью, лежали две записки. Одна, лаконичная: «Фризе. Ку-ку, ищейка». Вторая, на полстраницы — Доре.

«Дора, прости меня. Помнишь, я всегда говорил: надо знать, на какую карту поставить. А не повезет — проигрывать с улыбкой. Маврина я всегда ненавидел. Ну, почему ему во всем везло?! Он был посредственностью, а его превозносили до небес и печатали миллионами. Даже его провалы служили ему во благо. Даже в смерти ему повезло — он умер, когда перед ним стояла банка с отравленным пивом. Он должен был его выпить! А яд получил другой. Но, как бы я ни презирал его, ни ненавидел его — не верь, если тебе скажут, что я хотел его отравить. В эти последние мои минуты, клянусь тебе, я…»

Закончить письмо Лис не успел.

Фризе поймал себя на том, что испытывает странное облегчение от развязки. Это было кощунственно. Владимир укорил себя за цинизм, вспомнив строку из Библии: «Псу живому лучше, чем мертвому льву». Грешное чувство не проходило, и он, отмахнувшись от своих терзаний, занялся делом. Рутинной следственной работой.