Андрей Константинов - Решальщики. Движуха Страница 46

— Мыслишь, тут чисто по Зощенко? «Затаил в душе некоторое хамство»?

— Типа того. Опять же, чем черт не шутит, пока Бог спит?..

— Да-да, я начинаю припоминать эту нашу питерскую встречу с Яной Викторовной. Признаюсь, я тогда действительно был немного… э-э… на взводе. В том числе вследствие случившихся незадолго ДО, граничащих с беспределом событий. Каких именно, надеюсь, разъяснять господину Голубкову не нужно?

— Не нужно, — ответил за шефа Петрухин. — Только, господа собравшиеся, с вашего позволения, хотелось бы внести небольшую поправочку?

— За-ради бога, — великодушно разрешил Олег Петрович.

— То были не «граничащие с беспределом», как изволил выразиться Павел Тимофеевич, события, а адекватные действия в ответ на именно что беспредел. Учиненный самим опять-таки Павлом Тимофеевичем.

— Умри, Борисыч, но лучше не скажешь! — расплылся в довольной улыбке Брюнет. Но, впрочем, тут же поскучнел лицом. — Но, если мне не изменяет память, все вопросы вокруг да около «Интеграла» мы вроде как сняли? Или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься, — неохотно подтвердил Тарас.

— Тогда предлагаю перестать пускать ностальгическую пену и окунуться обратно в нашенские реалии. Которые, к сожалению, нездоровы. Паша! Как говорится: «Затянул песню — допевай хоть тресни».

— Я ведь уже объяснил, что конкретно этого момента не помню, — хмуро отозвался на призыв к покаянию Бажанов. — Возможно, что-то такое и процитировал. Не исключаю, что как раз эти самые строчки. Но! Процитировал всяко не в контексте некоего призыва и не в качестве руководства к действию.

— А Кирилл Гордеев за то в курсе? Что «не в качестве»?

— А я не берусь отвечать за тараканов, пасущихся в башке Кирилла. Равно как не обладаю столь извращенной фантазией — байкеры, гранаты с газом… Это все попахивает откровенной голливудчиной, причем самого паршивого пошиба. Кино из категории «Г».

— То есть при тебе никаких джихадовских планов Гордей не озвучивал и даже не намякивал? Так? — резюмировал Тарас.

— Да если бы я хоть одно слово, хотя бы намек на подобное учуял и распознал, разумеется, я бы ему тотчас мозги прополоскал. С «Тайдом» и с отбеливателем. И не только ему. Ты же помнишь, Олег… хм… не знаю, стоит ли об этом сейчас упоминать?..

— Начал «а», говори и «бэ», — отмахнулся Тарас.

— Хорошо. После той летней истории многие наши парни высказывались за достойную ответку питерским. Но я всех, которые неугомонные, собрал и доступно разжевал за линию партии. И, как мне показалось, все всё поняли.

— Но в итоге оказалось, что «показалось», — скаламбурил Петрухин. — И одна паршивая овца испортила репутацию всего стада.

— Дмитрий Борисович! Ты это… за языком следи, ладно? Чтоб невзначай обедни не испортить, — болезненно отреагировал на последнюю петрухинскую фразу Тарас.

— А что такое?

— Ты еще МЕНЯ «бараном» назови! Это к разговору за «стадо».

— Хм… Извиняйте, граждане! — Дмитрий покаянно сложил ладони на груди. — Я в ваших коллективах человек новый, в местных придворных этикетах покамест слабо разбирающийся. Хотя… Согласитесь, Олег Петрович, что один баран в этой теме все-таки присутствует? Гордеев его фамилиё. За которым, как теперь выясняется, пастух — в образе и подобии Павла Тимофеевича — недоглядел.

— Жену поучи — щи варить! — не сдержавшись, показал клыки Бажанов.

Умеряя боевой пыл собравшихся, Брюнет по-отечески потрепал Петрухина за плечо и попросил:

— В самом деле, Борисыч! Звук малость приглуши, а то слишком много шуму от тебя.

— Лучше я его полностью выключу, — с готовностью «успокоил» Дмитрий и демонстративно вернулся к поглощению шашлыка из свежезаваленного барашка.

— Хорошо, — подвел промежуточную черту Виктор Альбертович. — Будем считать, что с мотивацией худо-бедно разобрались. Людя́м и в самом деле порой свойственно ошибаться. Особенно когда их чувства задеты и оскорблены. Но меня волнует другой вопрос.

— И какой же?

— Что мы станем делать с этим, как метко выразился Дмитрий Борисович, «бараном»? Сразу озвучу свою позицию: крови не хочу, но справедливости жажду.

— То есть ты, Витя, по-прежнему склоняешься к мысли, что в случае с Гордеевым имела место быть классика из серии «Услужливый дурак опаснее врага»? — взялся расставить точки над «ё» Петрухин.

— Я, Борисыч, давно приучил себя к тому, чтобы опосля первого впечатления не спешить ни к чему склоняться. Даже к сожительству.

— Мудро. Глыбко.

— Да ладно, на нобелевку едино не тянет. Опять же, ты не замечаешь, что в последнее время все мы как-то неприлично страдаем дилетантизмом?

— То есть? Разжуй, будь ласка?

— А тут и «жувать» нечего. Отчего-то, куда ни копни, за что ни возьмись — всё у нас «жигули» выходят: что в Тольятти, что на проспекте Добролюбова, — взялся вслух философствовать Брюнет. — А касаемо услужливого дурака… Помнится, лет эдак восемь назад подвизался у нас в коллективе на шестых ролях схожий даунито. Прикинь! По личной инициативе зарезал любовницу босса, узнав, что та боссу изменила. Типа, вступился за его мужское достоинство.

— Лихо. И чего потом?

— А потом, на то, чтобы убедить ментов в том, что босс не являлся заказчиком убийства, было потрачено примерно двадцать штук. Баксов.

— А что стало с даунито?

— Его зарезали бесплатно.

— Экие ты истории, да еще на ночь рассказываешь.

— Так ведь, пока до дому доберемся, все едино утро будет.

— Тоже верно. Слухай, Витя, я вот чего меркую: возможно, люди Тараса и в самом деле сейчас активно ищут, а возможно даже, и сыщут Гордея. Но ведь и нам негоже на жопе ровно сидеть? Лично я бы с большим удовольствием пообщался с сим персонажом «до», а не «после» того, как с ним проведет профилактическую беседу Олег Петрович.

— У тебя есть какие-то конкретные предложения? — оживился Голубков. — В части: где и как сыскать?

— Исходя из того, что в ДТП с Яной имели место быть тяжкие телесные, сей эпизод гайцы должны автоматически перекинуть территориальному уголовному розыску. А те, соответственно, отработать и возбудиться.

— Так-так! Ну и?

— Вот я и гадаю: а что, если ларчик открывается просто? И в данный момент Гордея не могут сыскать лишь по той причине, что он элементарно задержан по подозрению?

— Хм… Резонно… Мыслишь подключить для отработки этой версии связи Комарова в Главке? А что, нехай старик в кои-то веки тряхнет стариной?

— «Только не это, только не это, только не это, шеф!» — смешно спародировал мультяшного Джулико-Бандитто Петрухин. — Иваныч пребывает в такой стадии обветшалости организма, что его лучше лишний раз не трясти. Я имел честь наблюдать его на корпоративе.

— И?

— Похоже, мы теряем старика. Как сказал товарищ Градский, ничто на земле, а в первую очередь — алкоголизм, не проходит бесследно.

— Есть такое дело, — тяжко вздохнул Виктор Альбертович. — Ты бы видел, в каком состоянии он в четверг приперся на расширенное заседание правления. У-у-у!.. Ладно, с Комаровым будем что-то решать. Но если не он — тогда кто?

— Предлагаю вариант с Пономаренко. С коим, как выяснилось, вы, оказывается, «вась-вась».

— Да какое там «вась-вась»? Всего лишь «баксь-баксь».

— Так это еще эффективнее, дружище!

Виктор Альбертович поразмышлял немного, а потом сдался:

— Хорошо, с утреца позвони ему и озвучь проблему.

— Боюсь, может начать выкобениваться, — с сомнением покачал головой Петрухин. — Все ж таки — цельный полковник.

— Если начнет — сошлись на меня. И он сразу перестанет.

— Хм… А с вами приятно вести дела, господин директор.

— С вами тоже, господин инспектор, — расхохотался Брюнет. А в следующую секунду пихнул руку во внутренний карман, выуживая из оного разродившийся трелью навороченный понтярский «Vertu» в корпусе с платиновым напылением.

Телефонный разговор получился недолгим. Большую часть времени Виктор Альбертович внимательно слушал невидимого собеседника, изредка вбрасывая в мобильный эфир лаконичные ремарки: «да», «любопытно, очень любопытно», «а цена вопроса?», «а есть и такая возможность?», «согласен, дельно, но желательно — не запредельно», «хорошо, постоянно держи меня в курсе», «да какой там сон? в гробах отоспимся», «ОК!»…

— Это ж кому, окромя таких идиотов, как мы с тобой, не спится в ночь глухую? Да еще и в ночь с субботы на воскресенье? — заинтригованно поинтересовался Петрухин по окончании трудно поддающейся анализу, потому как в «одну калитку», телефонной беседы.