Джеймс Чейз - С/С том 29. Никто ничего не заподозрит. Спокойной ночи. Игра в гольф Страница 46

Бреди поморщился.

Мне кажется, что самым лучшим было бы забыть о кассетах и ограничиться только бриллиантами Уорентонов.

— Если бы сейф находился где-нибудь в другом месте, за пределами апартаментов Уорентонов, я бы с тобой согласился, Лу. Но ведь это просто божий дар. Надо только еще раз все тщательно обдумать. Камни Уорентонов плюс содержимое кассет. Каждому из нас досталось бы по восемь миллионов.

Об этом Бреди тоже думал. Восемь миллионов! С такой суммой можно делать все что пожелаешь!

— Расскажи мне подробней о мелких деталях, чтобы хорошо подумать, — попросил Хеддон, заметив, как глаза Бреди загорелись алчным огнем.

— Кабина лифта находится на верхнем этаже и поднимается еще этажом выше. Дверь, которая задерживает лифт на верхнем этаже, имеет надпись: «Сервис». Превин открыл эту дверь, и Мегги вкатила кресло-каталку в кабину лифта. В кабине вместо кнопки встроен замок. У Превина есть ключ. Он вставил ключ в замок и повернул его, после чего кабина поднялась еще на один этаж, и мы очутились в помещении, где установлен сейф. В нем нет ни окон, ни дверей. Тем не менее я заметил на потолке откидной люк — видимо, это аварийный выход на крышу на случай пожара.

Хеддон расправился с курицей.

— О’кей, Лу. Тебе тоже следует подумать, как лучше вынести из отеля кассеты. Ты видел хоть одну?

— Конечно Превин показал мне одну. Там замок для детей.

— Если бы в сейфе было кассет двадцать, сколько бы тебе понадобилось времени, чтобы открыть их?

— Полчаса, — ответил Бреди, не задумываясь.

— Тогда давай представим: ты забрал камни Уорентонов, проник в помещение сейфа, вскрыл его, потом кассеты, переложил всё в мешки, потом закрываешь кассеты, ставишь их на место, снова закрываешь сейф и выходишь. Как ты относишься к этому предложению?

— Конечно, стоит над этим подумать хорошенько, спланировать, Эд, но сама идея — стоящая. Дай мне денек или около этого на обдумывание. Согласен?

— Мне нужно еще раз переговорить с Кендриком, поэтому я согласен, — проговорил Хеддон. — Итак, до послезавтра. Встретимся вечером. Тогда и обо всем договоримся! Идет?

— Послезавтра, здесь же, вечером, — повторил Бреди, потом добавил: — Нельзя ли еще заказать яблочного пирога, как вчера вечером? Очень был вкусный пирог.

5

Когда солнце, словно огненный шар, опустилось в море и сумерки окутали гавань, Мануэль Торрес возвращался на свой бот. Он шел как обычно, пересекая порт. Он то и дело останавливался, чтобы обменяться приветствиями с бесцельно слоняющимися кубинцами, которые только и ждали, когда наступит момент, когда они смогут вернуться в свои бараки в надежде, что жены смогут предложить что-нибудь поесть.

В тот момент, когда он поднимался по трапу на свой бот, лицо его было холодным и хмурым. Он осторожно снял с плеча мешок и убрал трап, потом быстро оглянулся по сторонам. Ничто не указывало на присутствие наблюдателя и даже просто полицейских.

Он свистнул, предупреждая Фуентеса о том, что вернулся, потом взял мешок и пошел к каюте, в которой было темно. Мануэль предупредил его, чтобы тот в его отсутствие не зажигал света. Прошло уже более шести часов, как он ушел. Ему было жаль Фуентеса, который сидел в полном одиночестве в сгущающихся сумерках. По крайней мере, он хоть оставил ему еду.

Мануэль вошел в каюту, закрыл дверь и включил свет.

Фуентес, лежавший, на койке, приподнялся.

— Не могу сказать, что ты очень торопился! — заворчал он. — Или ты думаешь, что мне доставляет удовольствие лежать здесь и ждать, ждать, ждать!

Друг мой, — спокойно проговорил Эмануэль, — ты можешь не ждать. Ты ведь не в заключении. Тебе достаточно встать и уйти. Никто, кроме копов, тебя не задержит.

Сразу отрезвев, Фуентес улегся на жесткий матрас.

— Я просто вымотался. Шутка ли сказать, а ты смог ли целыми часами находиться запертым в этой душной каюте. Забудь, Мануэль. Я знаю, что ты делаешь для меня все возможное, и я благодарен тебе за это.

Мануэль начал распаковывать мешок.

— Сегодня у нас хороший ужин, — сказал он. — Макароны, курочка, сыр.

Фуентес напряженно всматривался в лицо Мануэля, освещенное тусклой лампой. Его беспокоило мрачное, жесткое выражение, застывшее на его лице.

— Что-нибудь случилось? — спросил Фуентес.

Он встал с койки и подошел поближе к столу, на котором Мануэль разложил свои пожитки.

— Сначала мы поужинаем. Я проголодался.

Несмотря на то что в мешке еще что-то осталось, Мануэль затянул его веревкой и поставил в узкий одностворчатый шкаф.

— У тебя там еще что-то? — спросил Фуентес.

— Бомбы, — ответил Мануэль. — И давай сначала поедим.

Он прошел на маленький камбуз, налил воды в кастрюлю, потом поставил ее на газовую плиту и включил электрогриль. После этого он начал открывать банки. Закончив работу, он взял курицу и посадил ее на шампур. Хотя движения его были методичными, лицо оставалось мрачным.

Фуентес стоял на пороге камбуза и наблюдал за ним. Он нервничал — все больше и больше. Еще никогда ему не приходилось видеть Мануэля в таком мрачном и задумчивом состоянии. Это волновало Фуентеса все больше и больше.

— Какие-нибудь неприятности? — повторил он свой вопрос.

— Мы ужинаем, потом поговорим, — ответил Мануэль, засыпая спагетти в кипящую воду.

Фуентес вернулся в каюту и разложил на столе ножи и вилки. Потом он присел на койку и стал терпеливо ждать.

Спустя сорок минут оба сидели за столом, поедая курицу и спагетти, залитые соусом.

Мануэль просто глотал еду. Его лицо оставалось по-прежнему хмурым. Фуентес, одолеваемый беспокойством, ел медленно, то и дело поглядывая на него.

Наконец он не выдержал и взорвался.

— Мануэль, друг мой! Что случилось? Скажи мне, ради бога!

— Он умрет, — ответил Мануэль, отправляя в рот последний кусок курицы.

— Ты имеешь в виду Педро?

— Кого же еще? Я разговаривал со своим приятелем из больницы. Теперь не осталось никакой надежды. Вопрос времени. Педро может протянуть неделю, две, но он не жилец на этом свете.

Фуентес, думающий только о собственной шкуре, успокоился.

— Значит, нам теперь не нужны бомбы? Его кидало в дрожь, когда он думал о бомбах. — Значит, теперь никаких проблем?

Мануэль посмотрел на него. Его глазки были похожи на маслины.

— Мой друг, ты совсем не соображаешь, когда говоришь. Или ты забыл, что нам предстоит: тебе, Аните и мне?

Фуентес уставился на него.

— Это ты ошибаешься! Я-то точно знаю, что мы будем делать! Мы врываемся в апартаменты отеля, задерживаем эту богатую парочку до выплаты выкупа и уезжаем с пятью миллионами в Гавану. Почему ты говоришь, что я не соображаю?

— Теперь я вижу, что ты не только не соображаешь, но еще страдаешь короткой памятью, — сказал Мануэль и отрезал себе кусок сыра. — Ты забыл, что Анита обещала провести нас в апартаменты только при одном условии.

Мануэль наклонился вперед и посмотрел ему в глаза.

— Педро должен быть свободен и уехать с нами в Гавану.

Фуентес провел пальцами по длинным сальным волосам.

— Но ты же сказал, что он умрет.

— Теперь, друг мой, ты начинаешь видеть всю проблему целиком. Педро умрет примерно через неделю. Анита любит этого человека. Она готова сделать абсолютно все, чтобы снова быть вместе с ним.

Мануэль еще отрезал себе сыра.

— Женщины нуждаются в понимании. Я хорошо ее понимаю. Для нее деньги ничего не значат. Ее жизнь целиком принадлежит Педро. Я дал ей слово, что муж ее получит свободу и поедет вместе с нами в Гавану, если она проведет нас в апартаменты. Я сделал все возможное, чтобы обеспечить его освобождение. У меня есть две бомбы, которые окажут такое действие, что Педро освободят.

Мануэль закрыл глаза, чтобы Фуентес мог видеть, как он страдает.

Наступило долгое молчание, во время которого Фуентес смотрел на Мануэля со все возрастающим нетерпением. Он боялся его и поэтому присмирел.

— Я дал Аните слово, — начал он и уставился на свои огромные руки, которые теперь положил на стол. Воцарилось молчание. — Я обещал ей освободить ее мужа, если она проведет нас в апартаменты. Это был договор.

— Я знаю, — сказал Фуентес, — но ведь Педро умрет.

— Да, в этом нет никакого сомнения. И теперь нет никакого договора между Анитой и мной.

Фуентес схватился руками за голову.

— Ты что, хочешь убедить меня в том, что мы можем потерять пять миллионов долларов только потому, что эта ненормальная тупая баба влюблена, убита горем из-за никчемного подонка и не согласится провести нас в апартаменты, если узнает, что этот подонок умрет? — спросил Фуентес.

— Именно это я и хотел сказать. Но такой человек, как ты, не понимает этого. Понимаешь, что я известен как «господин своего слова».