Елена Арсеньева - Клад вечных странников Страница 46

– Какая кафедра филологии, ты что? – удивилась Маришка.

– Ну, насколько я помню, Сергей – фольклорист? – с невинным видом пробормотал Павел, не отрывая глаз от экрана.

– О-о… – жалко простонала Маришка и покраснела так, что кровь, чудилось, вот-вот брызнет сквозь кожу тугих щек.

– Значит, он не фольклорист, – констатировал Павел, с интересом наблюдая за служительницей «Аллюра», которая демонстрировала с экрана два больших пакета из бутиков: один с платьем, другой с туфельками. Это были подарки «Аллюра» первой преображенной клиентке. – Ну что ж, я почему-то так сразу и подумал. И в каком же он звании, интересно знать?

– Капитан, – шепнула Маришка.

– Н-ну…

– Никакое не н-ну! – обиделась она. – Сережа ведь еще совсем молодой. Он как мой Петя.

При воспоминании о муже глаза Маришки налились слезами, и Павел счел своим долгом отвлечь ее от печальных мыслей.

– А ты уверена, что он… в самом деле капитан? – спросил осторожно.

– То есть как это?

– Да нет, я не в этом смысле. Если он представлялся как фольклорист, а оказался оперативником, то вполне может оказаться не капитаном, а…

– А кем еще? – фыркнула Маришка. – Майором, что ли?

– Да почему обязательно майором? – загадочно усмехнулся Павел. – Случается, люди ведут очень интересный образ жизни… Двойной! Ты никогда не слышала о сращивании криминала с правоохранительными органами? К примеру, история с Бридзе тебя ни на какие размышления не навела?

Маришка какое-то время смотрела на него, хлопая ресницами, но так и не нашлась что сказать и обратила взор к позабытому телевизору. И внезапно ахнула, да так громко, что Павел даже подпрыгнул в кресле. Тоже посмотрел на экран – и у него перехватило дыхание.

На него смотрела… Ирина. Та самая Ирина Бурмистрова, от которой голова его вот уже третьи сутки шла кругом, и ничто не могло остановить этого странного головокружения: ни дела, которые привели Павла в Вышние Осьмаки, ни пожар, ни угроза гибели в подземелье, ни гроза, ни ночные события.

– Слушай, – изумленно пробормотала Маришка. – Да это же наша Ирка! А она-то что в телевизоре делает?

– Уважаемые зрители, – радостно провещала между тем «противная девка», возбужденно дергая Ирину за руку, словно желая ее непременно оторвать, – позвольте представить вам преображенную волшебной силой селеностероидов Екатерину Дмитриевну Старостину!

– Как – Старостину? – в один голос сказали Маришка и Павел, и «противная девка» тотчас энергично кивнула в подтверждение своих слов:

– Да, да! Вы уж извините, – по-свойски обратилась она к Ирине, – что я открыла ваше инкогнито. Но я-то знаю наших телезрителей – они бы ни за что не поверили, что это – действительно преображенная вы. Я так и слышу разговоры о подмене, о некоем трюке… Однако никакого трюка здесь нет. Та… э-э… скромная женщина, которую вы видели на экране незадолго до этого, и ослепительная красавица, на фоне которой поблекнет даже мисс Вселенная, – одно и то же лицо: это Екатерина Старостина!

– Но она же Ирина Бурмистрова! – растерянно проговорила Маришка. – Хотя бурмистр… бурмистр – это ведь то же самое, что староста. У бурмистра Власа бабушка Ненила починить избенку леса попросила… Бурмистр – староста! Бурмистрова – Старостина! Катерина – Ирина… Она! Ну, я так и знала! Я так и знала, что у нее все ненатуральное, и ресницы, и волосы! Не свое! Я так и знала! Мыльный пузырь – вот она кто такая!

Тут Маришка осеклась и почти в ужасе покосилась на Павла, который сидел совершенно неподвижно и смотрел на экран остановившимся взглядом.

Да, подумала Маришка, хорошенькие дела! Бедный Павел. Каково ему узнать, что красивенькая девушка, в которую он втюрился, вообще вся переделанная? Кстати, если уж на то пошло, в оригинале она, в смысле, Катерина Старостина, была не столь уж уродлива, просто совершенно не умела себя подать. Ей бы приодеться, да по-другому причесаться, да перестать сутулиться и, конечно, подкраситься – самую чуточку… Какой же это дурой надо быть, чтобы решиться на такую дикую операцию?! Еще хватило ума не надуть силиконом грудь. И все равно – она вся ненатуральная, будто контрафактная продукция. И вдобавок по уши влюблена в другого парня! Хорошо еще, что Сергей, наверное, почуял что-то недоброе в Иркиной, то есть в Катькиной, неземной красотище и сторонится ее. А вот Павел лопухнулся качественно…

Маришка взглянула на его окаменевшее лицо – и вдруг ее сердце преисполнилось жалостью.

– Паш, да ладно тебе, – пробормотала неловко. – Какая разница, если уж на то пошло? Главное, что она в самом деле красивая. Очень красивая!

В эту минуту с экрана снова послышался голос «противной девки»:

– Все вы, конечно, поражены репортажем о преображении Екатерины Старостиной, которое произошло два дня назад. И у каждой, могу поспорить, женщины возникло горячее желание немедленно броситься в косметический салон «Аллюр» и точно так же преобразиться, Возможности селеностероидов и в самом деле практически неограниченны. Но… – Ведущая значительно примолкла и так молчала не меньше минуты, интригующе тараща свои карие глазки. – Да, всегда существует это злополучное «но», в каждой бочке меда есть своя ма-аленькая ложечка дегтя. В данном случае смысл ее заключается в следующем: действие селеностероидов на данном этапе развития компьютерной косметической корректировки внешности ограничено… одним месяцем. После этого во внешности Екатерины Старостиной немедленно начнутся изменения в обратную сторону, и ей нужно будет решить: или вновь обратиться к услугам фирмы «Аллюр», став, таким образом, ее постоянной и пожизненной клиенткой, или вернуться к своему прежнему облику.

Тут на экране появилось фото настоящей Екатерины Старостиной. Казалось, зрителям предстояло ответить на вопрос: что предпочтет эта особа?

– Так вот откуда я ее знаю! – вдруг завопила Маришка. – Она к нам приходила получать новый паспорт. Взамен потерянного! А руки как крюки: документы рассыпала, мы потом всем отделом под столы и под шкафы лазили, их искали. Кстати, одну фотографию мы так и не нашли, пришлось заново сниматься… Ну конечно! А я-то думала, где же я ее видела!

Дверь распахнулась, и в комнату отдыха ворвалась Валентина Ивановна – та самая добродушная медсестра из приемного покоя.

– Маришечка! – воскликнула она возбужденно. – Очнулся твой! Очнулся!

Маришка сорвалась с дивана и вылетела в коридор, мгновенно забыв обо всем на свете.

Павел встал и выключил телевизор.

Медленно, двигаясь, как деревянный, зашагал к двери. В голове было пусто, и, выйдя в коридор, он какое-то мгновение постоял, тупо озираясь, пытаясь вспомнить, куда и зачем идет.

Ах да… сказали, что Петр очнулся. Значит, надо его навестить.

Все-таки забавная штука – наша память. Можно стараться затолкать какой-то эпизод своей жизни на самое ее дно, словно в старый сундук, стоящий на чердаке, можно нагромоздить поверх какие-то иные, более приятные и необходимые воспоминания, но однажды что-нибудь произойдет – и, расшвыривая все прочее, вздымая облака едкой пыли, забытое выберется из «сундука», лукаво взглянет в глаза: «Ну вот оно я. Что хочешь, то со мной и делай!»

Конечно, на Катерину тогда сильное впечатление произвело зрелище Оксаниной бабки, проклинающей себя, как лютого врага. И рассказ о молоденькой, глупенькой, невезучей медсестричке со смешной фамилией Кособродова, которая упустила единственный шанс своей жизни, показался очень трогательным. Но ведь не настолько же, чтобы из-за этого ночь не спать! А она именно не спала.

Ворочалась с боку на бок, перебрасывала подушку с одной стороны на другую и злилась на себя: ну почему так вбилась в голову вся эта ерунда, рассказанная Оксаной? Что, нет своих забот, что ли? В библиотеке все чаще говорят о сокращении штатов, новый директор метет и метет, как та новая метла! Вот о чем надо думать, а не о какой-то жалостной истории, приключившейся в далекие военные годы. Подумаешь, письмо пропало, не пришло вовремя! Ее бабушка тоже не дождалась письма от деда, это их семейная легенда, они даже в телепередаче об этом рассказывали…

Катерина приподнялась в очередной раз перевернуть подушку – да так и застыла, прижимая ее к груди.

Воспоминание глянуло в глаза – и лукаво усмехнулось. Письмо! То самое невесть где бродившее, пришедшее через полвека письмо ее деда Василия!

Ну конечно! Вот где упоминалось о Клаве Кособродовой, которая в числе других добровольных помощников ходит в госпиталь писать письма под диктовку раненых. Очень уж редкая фамилия, потому и врезалась в память.

Значит, это была Оксанина прабабка? Ну и тесен же мир!

«Довольна? – саркастически спросила себя Катерина, взбивая подушку и поудобнее умащивая на ней усталую голову. – Вспомнила? Теперь можно спать?»

Легла и притихла, усиленно стискивая веки. Почему-то вслед за воспоминанием о письме деда в памяти закружилась всякая ерунда. Как переживали мама с папой по поводу тех телесъемок, как нелепо, напряженно чувствовала себя тогда Катерина, как над ней потом насмехались в классе… Даже добрейшая Лидия Константиновна, преподавательница домоводства, не осталась в стороне и упрекнула, что оставила недовышитой бабушкину подушку…