Анна Данилова - Убийство в соль минор Страница 46

Он никак не мог понять, что этот ангел делает среди настоящих матерых преступников. Наш клиент рассказывал, как он мог часами сидеть в одном кресле, без движения, делая вид, что спит, чтобы только иметь возможность наблюдать, как Соль варит кофе или закладывает посуду в посудомоечную машину, как протирает чашки, расставляет по вазам цветы, вешает белье в саду, чистит картошку. Он очень боялся за нее, боялся, что когда-нибудь придет, а ему скажут, что ее больше нет в живых. Люди, которые бывали в этом доме, случалось, пропадали. Он понимал, что если хозяин дома заметит, какие взгляды бросает его гость (партнер, соучастник) на жену, то его пристрелят, даже глазом не моргнут. «Меня же порежут на ремни!»

Стас рассказывал нам о том, как красива девушка, какие у нее глаза, какая нежная кожа, какие волосы. Как она изящна и стройна, как талантлива во всем, какое удовольствие находиться рядом с ней.

Говорил он и про Ерему. Правая рука Н., профессиональный киллер, очень опасный человек, просто пес цепной. Оберегает Соль, ловит ее взгляды и понимает ее с полуслова.

Рассказ нашего романтически настроенного клиента о девушке по имени Соль был настолько ярким и выразительным, что сердце Лизы растаяло, и на просьбу Стаса помочь ему вытащить ее из этого опасного дома, где ее наверняка держат насильно, она ответила согласием. Думаю, что она была просто заинтригована этим рассказом, и ей, как и мне, конечно, хотелось увидеть ее.

«Я увезу ее в Америку, и ее там никто не найдет. Я женюсь на ней. Вы бы видели ее, какая она… Она же пропадет там, пропадет! Ее скормят этим уродам!»

Конечно, все это было несерьезно, и я понимала это. Но клиента мы успокоили, пообещали свое содействие, договорились, что он свяжется с нами, когда сочтет, что наступил удобный момент для похищения девушки, и на этом, собственно говоря, все и закончилось! Больше мы его вживую не видели.

Мы узнали, что в Америку он улетел один, что собирается продюсировать там какой-то блокбастер. Время от времени его сияющую физиономию мы с Лизой видели на экране телевизора, он рассказывал о своих друзьях-режиссерах, актерах, продюсерах, банкирах, политиках. Создавалось впечатление, что он не ходит по земле, а летает, охваченный планами, мечтами, проектами, и умеет заразить своими идеями других.

— Что ж, пусть уж лучше вкладывает свои грязные деньжищи в кино, чем в «дурь», — сказала однажды Лиза, увидев его снова на экране. — А ведь как был влюблен, просто бредил девушкой. И прозвище-то у нее какое странное — Соль. Неужели забыл ее?

И вот через три года молодой, но уже известный пианист Сергей Смирнов обращается к нам, чтобы мы нашли убийцу его молодой жены.

Через сутки мы знали уже о Смирнове и его супруге почти все. И когда поняли, что Валентина Соленая и есть та самая Соль, только теперь уже вдова Н., мы с Лизой были просто потрясены этим обстоятельством!

— Все-таки ее убили! — это было первое, что сказала Лиза, когда за Смирновым закрылась дверь. — Убили! Что же это за девушка такая, которой так восхищаются и в то же самое время желают убить, зарезать?

— Ее убили за деньги, — ответила я. — Это же понятно.

История с каждым днем становилась все интереснее и интереснее. Обнаружили труп якобы Валентины, но это оказалась не она, а ее мать, Маргарита Соленая. Затем выяснилось, что Горкин — отец Вали, и он шантажировал Риту. Вскоре его убили. Следом за этим мы узнали, что Соль — внучка самого Михаила Вайса!

События разворачивались стремительно, эта чудесная пара, которой мы с Лизой просто не могли налюбоваться (красивые, влюбленные, талант-ливые!), оказалась втянута в водоворот каких-то странных и необъяснимых преступлений. И самое горькое для нас с Лизой заключалось в том, что мы никак не могла найти след убийцы, не могли даже предположить мотив этих убийств.

Сережа Мирошкин, который вел дело Коблер, тоже нервничал. Мы цеплялись за каждую мелочь, искали следы убийцы, но все было тщетно.

И вдруг этот высокий мужчина из электрички, которого узнал полицейский. Кто бы мог поду-мать, что составленный им фоторобот приведет нас как раз на станцию Анисовая! Было бы слишком уж большой удачей, если бы и фамилия этого человека оказалась Хлуднев. Но нет, его фамилия была Агапов. Леонид Викторович Агапов, сорока двух лет, художник-оформитель детского центра. Казалось бы, что общего могло быть у этого милейшего и безобиднейшего человека с родителями Валентины!

Швейцар Головко его опознал, да вот только предъявить ему было нечего. Ну, зашел он в ресторан, отдал записку для повара, что в этом преступного? Силуэт высокого человека в окне туалета — несколько секунд видео с камеры наблюдения.

Гамлет? Да Гамлет — сосед его, мясом торгует, вот решил сделать для него доброе дело, нашел еще одного клиента.

Ну просто не за что зацепиться!

Агапова задержали, взяли его одежду и обувь на экспертизу, проверили на связь с Коблер и Горкиным — ничего. И его отпустили.

Сутки спустя после нашего разговора с Валентиной и Сергеем, вернувшись от Мирошкина, который поделился с нами информацией по подозреваемому, мы с Лизой целый вечер прорабатывали разные версии, связанные с личностью Агапова. Художник. Учился в художественном училище. Живет один, родители умерли. Не женат. Много рисует, продает пейзажи на рынке, у него хозяйство, кролики, куры, индюки. Большой сад. Все соседи отзываются о нем как о добром, душевном человеке. Дети в нем души не чают. Только вот личная жизнь не складывается, хотя в свое время у него был непродолжительный роман с почтальоншей Машей.

— Люди Мирошкина разговаривали с Гамлетом, и он сказал, что у него и так много покупателей, причем постоянных. Да и с Агаповым он практически не общается, так просто, соседи. У Гамлета большая семья, жена, трое детей и двое братьев. У них с Агаповым общий только забор, разделяющий их сады. И с какой стати Агапову искать покупателя для гамлетовского мяса? — недоумевала Лиза. — Понимаешь, это нестыковка. Это — неправильно, нелогично. Это бред сивой кобылы! И это зацепка! Единственная!

— К тому же станция-то Анисовая, — подлила я масла в огонь.

И мы с ней покатили ночью на Анисовую. Как две ненормальные, ухватившиеся за последнюю соломинку.

— Хлудневых в Анисовой нет, Мирошкин проверял, — говорила Лиза. — Но Анисовая есть Анисовая. И Горкин боялся кого-то именно с этой станции.

— Мирошкин спрашивал Агапова, есть ли у него знакомые по фамилии Хлудневы. Говорит, что нет.

Надо сказать, что Агапов, этот долговязый, с добрым лицом молодой мужчина, всем своим видом вызывал сочувствие. Таким, как он, Лиза помогала обычно бесплатно, для души. Откуда вдруг в ней желание увидеть в нем убийцу!

На улице было, как назло, холодно, ветрено, сыро. Мы с трудом, беспокоя жителей станции, нашли его дом. Окна его светились. Художник еще не спал, может, ужинал или смотрел телевизор, а может, читал. Или вышивал. Думаю, что мужчины такого типа вышивают или вяжут. А что еще делать в одиночестве?

— Глафира, я пистолет взяла, — вдруг произнесла Лиза, стуча зубами прямо над моим ухом. Мы с ней распахнули калитку и приблизились к крыльцу.

— Ну и правильно. Вот сейчас увидит нас, отложит в сторону спицы, да и пальнет по нам из пулемета, — грубо пошутила я.

— Снова ты за свое, — огрызнулась Лиза. — Говорю же — ему не было резона беспокоиться о гамлетовском мясе, сколько тебе можно повторять?! Он специально передал записку Головко, чтобы тот ушел в кухню и чтобы не видел, что будет происходить в темном коридорчике.

— Ты упрямая, Лиза.

— Постой. Смотри, сарай.

— И что? Зачем тебе сарай?

— Потом объясню. Между прочим, я, кроме пистолета, еще и фонарик прихватила, а ты — нет! — Лиза достала из кармана куртки фонарик, мы подошли к низкой двери, ведущей в промокший и почерневший от влаги и времени деревянный сарайчик. Кругом была тишина, слышно было только, как идет дождь, да с веток деревьев скатываются крупные капли воды, со звоном падая на какую-то жестянку. Луч яркого света от фонарика рассекал густую темноту, пока световой круг не замер на ржавом засове. Мы открыли сарай. Вошли внутрь. Ничего особенного. Какие-то бочки, пустые ведра, женские капроновые чулки, набитые луком и подвешенные к низкому потолку на крючьях, банки из-под масляной краски. На полках — припудренные пылью банки с соленьями, вареньем и компотами. Сбоку имелась еще одна полка, на которой лежал опутанный паутиной старый рыжий чемодан.

— Давай, Глаша, помогай!

Мы опустили чемодан на земляной пол, легко открыли замки, распахнули и сразу поняли все.

Чемодан был набит постельным бельем в фирменной упаковке — полиэтиленовые пакеты с пропечатанными на них синими буквами «РЖД» и красными, желающими пассажирам счастливого пути. На самом дне чемодана лежали два клетчатых шерстяных пледа кремового цвета, один вид которых нарисовал в моем воображении купе с заправленными постелями и мелькающими пейзажами за окном.