Кемель Токаев - Таинственный след Страница 46

— К тому, что я уже написала, мне добавить нечего.

— Объяснение ваше я читал. Не знаю почему, но про вещи, оставленные Петрушкиной, вы забыли упомянуть. Как же так?

— Я действительно забыла, что сумка у меня.

— Вы ждали, что Петрушкина вернется. Дни, месяцы прошли, она не пришла. Вещи, у которых нет хозяев, присваивать легко. Никто их не спрашивал. Вы надеялись, что их никто и не спросит, потому, наверное, и молчали про них.

Маслова откинула назад упавшие на лоб мягкие шелковистые волосы, вздохнула тяжело. После недолгого молчания она сказала:

— Знала бы я, что эта шаль бедой для меня обернется, разве держала бы у себя дома до сих пор? Еще и на стенку повесила. Она же, эта шаль, — для меня ничто. Не от отца же в наследство получила. Зачем хранила? Думала, придет за ней она. Да и зачем мне было хранить ее, посудите сами, если бы я знала, что все это так плохо кончится?

— Вы казахский язык знаете?

— Ну а как же! Среди казахов живу, отчего же не знать? Да и соседи все казахи.

— Это хорошо, — протянул капитан Карпов, отодвигая бумаги подальше, на край стола. — Человек, который желает узнать обычаи и жизнь народа, среди которого живет, Должен перво-наперво его язык узнать. Лично сам я только начал изучать... Так вот, казахи говорят, что у женщины, прибегающей за огоньком к соседке, находится тридцать тем для разговора. Может, я слишком неумело перевел, но в этой поговорке передана характерная для всех женщин, какой бы она национальности ни была, черта — их склонность к беседе. Петрушкина тоже женщина. Я думаю, она не сразу ушла от вас. Поговорили, конечно. Припомните, пожалуйста, ее последние слова, если это возможно.

Маслова задумалась. Потом сказала:

— Кажется, когда я ее провожала, да-да, именно тогда... — она кивнула головой, — возле ворот мы с ней остановились. Она посмотрела на меня, в упор так посмотрела, изучающе и сказала: «Какой вы счастливый человек!» Я ей ответила: «Да слава богу, сейчас ни в чем не нуждаемся; одежонка есть и продуктов хватает». А старуха вздохнула, говорит: «Эх, Галина, не об этом я... Я всю жизнь о тихой, спокойной жизни мечтала... Но, видно, отказала мне судьба в хорошем. Как ни стараюсь — не получается. Ну ладно, пойду, не буду задерживать». Попрощалась со мной наспех. Вернулась я в дом, а там ее шаль и сумка. Не могла же я разыскивать ее. Решила: хватится, сама придет. И отнесла в сарай.

— Что было в сумке?

— Не заглядывала в нее. К чему мне чужое, посудите?

— Ответьте на последний вопрос: когда вы разговаривали перед магазином с Петрушкиной, вы заметили, что рядом был ее муж?

— Она была одна.

— Вы Петрушкина не видели?

— Петрушкин? А-а, наверное, этот однорукий, который сейчас плакал? Нет, я его у вас вижу впервые.

— Интересно! А он вас хорошо запомнил. Даже разговор ваш с его старухой запомнил. Это он, Петрушкин, и помог нам разыскать вас.

— Меня разыскивать и не надо было. Я не скрывалась. Я спокойно жила у всех на виду.

— Итак, вы утверждаете, что не видели Петрушкина?

— Да.

— На этом мы закончим сегодняшний разговор. Вы посидите пока, Галина Придановна.

Маслова расписалась в нижнем углу протокола допроса, и капитан Карпов вышел, захватив папку.

В тот же день Маслову освободили, не стали брать под стражу. Байкин едва не сгорел с досады, когда узнал, что Маслову не отправили в камеру. «Вот так и бывает, — горячился он. — Решили Майлыбаева выгородить, потому и отпустили. Где же справедливость?!» В тот же день он написал пространное заявление начальнику управления. Жена у него была филологом по образованию. Он дал ей исправить ошибки, переписал снова. Когда покончил с заявлением, почувствовал себя так, будто большое дело сделал. До самого рассвета обдумывал, каким образом он преподнесет это заявление начальнику. Ему представлялось, что с момента, как он вручит это заявление начальнику, он обретет покой. Может быть, получит повышение по службе. Злая радость распирала его, сердце заходилось в предчувствии хороших перемен...

Майор Кузьменко запросил дело у следователя. Внимательно прочитал ответы Масловой. Сопоставил их с ее объяснением. Поначалу он думал, что следователь поможет напасть на след человека, который исчез загадочно, но дело по-прежнему оставалось запутанным. По ответам Масловой выходило, что она раньше не видела Петрушкина. Петрушкин, в свою очередь, возражал, доказывая, что она видела его. Он так и заявил на очной ставке: «Эта гражданка врет. Я стоял рядом, когда они с моей старушкой судачили». А потом добавил с сожалением: «А что во мне есть такого в самом деле, чтобы баба на меня внимание обратила? Может, и правда, что не заметила. И все же она должна была услышать разговор между нами с Матреной. Не хочет признавать, что делать? Один бог — свидетель».

На первый взгляд, ничего особенного в том, виделись раньше Петрушкин с Масловой или нет, не было. Но для дела это имело особое значение. Если верить Масловой, то Петрушкин лгал с самого начала. Ведь можно допустить, что когда две женщины разговаривали, он, спрятавшись, выждал, и при возвращении Матрены Онуфриевны из дома Масловой... Если же верить Петрушкину, то выходит, что Маслова заманила к себе женщину, после чего ее никто не видел... Но одно обстоятельство снимало с Масловой подозрения: во всех своих показаниях Петрушкин оперировал тремястами рублями, которые якобы жена захватила с собой на базар, а в сумке, обнаруженной в доме Масловой, оказалось пять тысяч рублей. Петрушкин не знал ничего об этих деньгах, не видел их. Судя по всему, между супругами существовало недоверие, они таились друг от друга. К тому же неизвестно, для каких целей Петрушкина взяла с собой такую крупную сумму. Если бы Маслова убила старуху в расчете на эти деньги, она давно бы прикарманила их. И еще одно обстоятельство беспокоило Кузьменко. По показаниям Масловой выходило, что Матрена Онуфриевна ушла от нее в седьмом часу. Если идти пешком, то до комбинатовского поселка можно добраться за час. То есть, к восьми женщина наверняка должна была быть дома. Весной в восемь еще светло и нападение на человека на улице маловероятно. Да и денег при себе Петрушкина не имела. Стало быть, если Матрена Онуфриевна и была убита, то только после возвращения домой... А если, скажем, Петрушкину по дороге от Масловой встретил кто-то из знакомых, зазвал в гости и совершил преступление? Кем мог быть этот знакомый?

Супруги Петрушкины вели уединенную, замкнутую жизнь. С соседями почти не общались. Так что знакомых у них не густо. Наводили справки по поводу толстого пришельца, о котором мимоходом упомянула Данишевская, но больше того, что рассказала им Глафира, ничего не узнали. Глафира же и при повторной беседе сказала то же самое.

— Я тогда была пьяная. Помню только, что тот, с животом, был черный и лысый.

После этого случая Глафира «черного» не видела.

«Так кто же все-таки убил Матрену Онуфриевну?» — в который раз спрашивал себя Кузьменко. Он уже стал свыкаться с мыслью, что Петрушкину действительно убили, а не уехала она никуда, не сбежала.

Мысли майора прервал появившийся в кабинете Майлыбаев.

— Как вы дело Масловой решили, Петр Петрович? — спросил он с порога.

— Для задержания достаточных оснований нет. И все же подозрение с нее я не снимаю. Взяли у нее подписку о невыезде. — Кузьменко присел на краешек стола. — Преступник, получив необходимое ему, не возится обычно с жертвой. Он спешит скрыться, чтобы не попасть в руки правосудия.

— Да, это характерно для «мокрушников». Но... преступник прячет жертву, заметая следы, если человек, убитый им, был с ним долго связан и эта связь известна многим. Здесь не случайное, а продуманное, заранее подготовленное преступление. Потому и улик пока мало.

— Я тоже об этом думал. У Матрены Онуфриевны денег с собой не было, они остались в сумке. Значит, тот, кто ее убил, не собирался ограбить. Тут мотив совсем другой. Главное для нас — это понять, почему ее убили. — Кузьменко прикурил и заходил по кабинету. — Честный по натуре человек никогда не оправдывается, он не льет слезу и не вышибает ее у других. Я презираю боязливых, особенно, на вид боязливых. Эдаких тихих овечек.

Талгат резко повернулся к майору:

— Вы это про кого, Петр Петрович?

Кузьменко молча положил ему руку на плечо:

— Помнишь историю с Шамадиновым — убийцей Красниковой? Если не запамятовал я, задержали преступников при выходе из ресторана «Алатау»?

— Да-да.

Майлыбаев всем корпусом повернулся к майору. Как же забыть ему этого кровопийцу, хитрого, изворотливого бандита? Талгат все хорошо помнит. Шамадинов со своими дружками в тот день обмывал удачу. Вел он себя довольно развязно, нагло. За одним столиком с убийцей сидел тогда и Талгат. Ел вместе с бандитами, пил, смеялся. У него было особое задание — выявить бандитов, долгое время умудрявшихся скрываться целой шайкой. Шамадинов не был глуп, имел высшее образование. Трудно объяснить, почему он выбрал для себя такой темный и скользкий путь. В день окончания института он изнасиловал девушку, все эти годы учившуюся вместе с ним. После этой истории он исчез, решив, видно, замести следы и уйти от ответственности. Насильник стал грабителем. Хитрый, изворотливый, расчетливо намечающий себе жертву, умеющий прятать концы в воду, он сколотил себе стаю. В кучу их сбил страх перед возмездием, а смелость их была ничем иным, как отчаянием людей, знающих, что возмездие неотвратимо и уже близко. Все, что держится на страхе, — непрочно. Но, когда они вместе, им кажется, что не так страшно, и они, как волки в стае, жмутся друг к другу. Потом страх неизбежно переходит в злобу, а злоба толкает на новые преступления. И снова приходит страх...