Барбара Вайн - Правила крови Страница 46

— Да, но это был династический брак, — возражаю я. — Вероятно, принцессе сказали, что ей суждено выйти замуж не просто за определенного мужчину, а за будущего короля. Это ее обязанность.

— У Генри такой обязанности явно не было, — говорит Джуд и с рвением набрасывается на «Маргариту».

Стройная фигура моей жены никак не вяжется с ее страстью к пицце. Я более сдержан в еде и поэтому приступаю к салату «Цезарь».

— Он сам сделал выбор. Генри был нужен Хендерсон, как принцессе Мэй — будущий король. Готова поспорить, ее тоже никто не принуждал. Поставь себя на место дочери герцога из мелкого немецкого герцогства, ее прадед был королем: у нее от пневмонии умирает жених, будущий английский монарх. Представь себе ее разочарование — даже если она его не любила. И принцесса хватается за возможность выйти за следующего в очереди на трон.

Я говорю Джуд, что сравнения в ее словах становятся все более натянутыми, и с каждой минутой эта история все больше отличается от истории Генри. Георг V был завидной партией для кого угодно. В отличие от Эдит. Похоже, единственное ее достоинство состояло в том, что она была чуть красивее сестры. Джуд отвечает мне, что не может понять Генри, но готова поспорить — мотивы у него не добрые. Мы сидим на солнце, пьем довольно много вина, и возникает ощущение, что мы на Средиземном море. Джуд замечает, что если это глобальное потепление, то она всей душой «за», хоть это и неразумно.

Дома, чувствуя себя не совсем трезвым, я еще раз просматриваю дневник Генри за 1883 год, все записи, сделанные c конца лета, когда он обручился с Элинор, а также осенью, после ее смерти. Никакой загадки в них нет. Все записи свидетельствуют о его черствости и безжалостности, а также твердом намерении ничего не сообщать в дневнике, который могут найти и прочесть другие люди. В четверг 14 июня Генри порывает с Бато. «Чувствую себя неважно, отменил вечерний визит». В записи два дня спустя он сообщил: «Навестил мистера Хендерсона, справился о его здоровье», а 20 июня: «Ужинал с мистером и миссис Хендерсон». Затем следуют еще визиты на Кеппел-стрит, но любопытство вызывает лишь запись от 27 июля: «Консультация с миссис Хендерсон». По поводу чего она консультировалась? Все члены семьи, по всей видимости, были здоровы. Я предполагаю, что речь шла о Сэмюэле Хендерсоне, который после нападения Джозефа Брюэра мог страдать от головных болей и головокружения, и Луиза Хендерсон, любящая жена, волновалась за него. Похоже, я ответил на все вопросы и должен быть удовлетворен, но сомнения почему-то остались.

Позже Джуд задает вопрос, который я боялся услышать от Крофт-Джонса, когда мы вместе ужинали в Парламенте.

— Теперь, когда ты выяснил, что Генри был способен на преступный сговор и организовал нападение на старину Сэмюэла, не кажется ли тебе, что смерть Элинор тоже дело его рук?

— Хочешь сказать, он заплатил Байтфорду за убийство, а потом позволил, чтобы его повесили?

— Ну, да. Батфорду все равно не удалось бы избежать виселицы, ведь преступление совершил он, но мне кажется, что вместе с ним могли бы вздернуть и Генри.

Я говорю, что если наша теория — Генри встретил Элинор на улице и влюбился в нее — верна, то логичнее планировать женитьбу, а не убийство. Кроме того, между Байтфордом и Генри не прослеживается никакой связи.

— Между Генри и Брюэром тоже не прослеживалось никакой связи, пока ты ее не обнаружил.

Байтфорд сказал бы полиции, возражаю я. Ему было нечего терять. В полиции Эксетера он бы все рассказал — если бы было что рассказывать. Я не могу в это поверить, это выглядит неправдоподобным. Генри не был женат на Элинор, не был связан с ней нерасторжимыми узами. При желании он мог избавиться от нее, просто бросить. В конце концов, нечто подобное он уже проделывал, с Оливией.

— Это просто гипотеза, — говорит Джуд.

Пока она смотрит свой любимый воскресный телесериал, я обдумываю ее теорию. Предположим, загадочная «консультация» была связана вовсе не с Сэмюэлом и его головными болями. Предположим, Луиза Хендерсон призналась Генри, что у ее дочери Элинор имеется какая-то болезнь или дефект. Например, в детстве она получила травму и не может иметь детей. Но это не имеет смысла, потому что 27 июля, когда имела место консультация, Генри еще не был помолвлен с Элинор — он сделал предложение только в конце августа. Если Луиза Хендерсон сообщила, что Элинор не может иметь детей, или у нее есть какие-то другие аномалии — например, отсутствие влагалища, что тоже случается, хоть и крайне редко, — то Генри просто бросил бы девушку, что было для него не внове. Он уже бросил двух женщин — что помешало бы ему так же поступить с третьей? В любом случае, зачем Луизе рассказывать подобные вещи известному врачу, с которым она знакома всего шесть недель? В то время у нее еще не было оснований полагать, что Генри намерен жениться.

Или были? Может, уже тогда Генри спросил позволения обоих родителей ухаживать (или как там выражались викторианцы) за их дочерью? И только потом миссис Хендерсон попросила о личном разговоре и открыла ему неприятную правду. Но даже в этом случае выход у Генри был. Наверное, именно для этого Лиза и затеяла разговор. Я не знаю и, наверное, никогда не узнаю.

Вероника Крофт-Джонс относится к той категории женщин, о которых говорят, что они красивы для своего возраста. Высокая, стройная, с аккуратно подстриженными и равномерно окрашенными светлыми волосами, окружающими ее голову, словно шляпка «колокол» из золотистого бархата. Кожа у нее похожа на мятую папиросную бумагу, а губы накрашены темно-красной помадой, которая «кровоточит» в морщинки около губ. Вероника явно гордится своими ногами, и они все еще очень хороши, и сидит так, чтобы демонстрировать их, скрестив ноги и вызывающе покачивая туфелькой с нелепо высоким каблуком. Речь у нее очень правильная, аристократичная, но в то же время высокомерная.

Похоже, она осталась глуха к рекомендациям относительно поведения свекрови, особенно насчет назойливости и критики. Вероника Крофт-Джонс выражает надежду, что Джорджи кормит Дэвида тем, что он любит, и не забывает о нем теперь, после появления Галахада. Затем интересуется, почему в этом доме овощи варят, а не готовят на пару. Куда делась китайская пароварка, которую она подарила Джорджи на прошлое Рождество? Похоже, имя внука, Галахад, ей никогда не нравилось, что неудивительно, и когда она произносит его, в воздухе словно повисают кавычки. Ребенок слишком толстый, чего Вероника понять не может, потому что дети, находящиеся на грудном вскармливании, обычно не набирают лишний вес. Должно быть, Джорджи чем-то его прикармливает.

К моему удивлению Джорджи стойко переносит все это, отвечая на претензии: «Полагаю, вы правы» или «Я должна что-то с этим сделать». Дэвид единственный ребенок в семье, причем поздний, появившийся на свет после четырнадцати лет брака родителей, и совершенно очевидно — как подчеркивает Вероника, словно я сам этого не вижу, — что они «обожают» друг друга. Время от времени мать и сын обмениваются заговорщическими улыбками. Дэвид явно не становится на сторону матери, но и Джорджи не защищает. Мы с Джуд жадно смотрим на них, понимая, какое удовольствие получим потом, обсуждая все это.

Вероника несколько омрачает мое настроение, выразив надежду, что от нашего разговора тет-а-тет я не буду ожидать каких-либо семейных тайн, поскольку таковых не существует. Однако одну тайну я все же знаю и, когда придет время, намерен предъявить ей письмо Патрисии Агню. Мы садимся за стол. Джорджи великолепно готовит, и еда очень вкусная. Ужин портит лишь Вероника, вопрошающая, не забыла ли невестка, что у нее аллергия на спаржу и она не употребляет сливочного масла. Пьет она много. Не только для женщины ее возраста, а вообще много. Приличное количество джина с тоником до ужина, вино во время еды, ликер после, а в довершение — виски с водой.

Когда Вероника усаживается со своим стаканом, я жду, что она закурит, и гадаю, какой будет реакция Джорджи, но этого не происходит. Вероника громогласно объявляет — для тех, кому интересно, — что бросила курить три года назад, но не из-за легких или сердца, а потому, что от сигаретного дыма кожа становится морщинистой. Потом обращается ко мне:

— Видите ли, я не знала своего деда. Он умер задолго до моего рождения.

За восемь лет, говорю я ей. Мне это известно.

— Говорят, он был ужасно скучным. Не понимаю, почему вы хотите написать о его жизни.

— Не думаю, что он был скучным, — возражаю я. — Он был особенным, выдающимся человеком.

— Да, конечно, chacun а son gout[44], — говорит Вероника.

Затем Джорджи приносит Святой Грааль. Я настроен к Джорджи благожелательнее, чем обычно — вероятно, это сочувствие к угнетаемым, — и говорю, что у нее чудесный ребенок и она должна им гордиться.