Елена Юрская - Злые куклы Страница 46

— Здравствуйте, я Лариса Глебова. — Отсидев очередь из покорных и плохо одетых женщин, Ляля ворвалась в кабинет гинеколога. — Мне нужно сделать аборт.

— Да? А зачем? — Немолодой усталый врач прошил ее взглядом.

— Надо, — твердо сказала Ляля.

— И сколько?

— Сколько надо? — Она ничуть не смутилась. Это только Жанна-придурок мечтала жить при коммунизме. Ляля томно знала, что все покупается и продастся. — Пятьдесят рублей. — Она прищурила глаза и, стараясь не слышать собственного сердцебиения, гордо откинула назад голову.

— Срок какой? — устало спросил врач. — И где состоите на учете? Давайте вашу карту.

— Я не состою на учете, у меня нет карты. У меня есть пятьдесят рублей и четырнадцать недель. Я — Лариса Глебова.

— А я, по-твоему, мясник? — спокойно спросил доктор. — А пошла ты вон, Лариса Глебова.

— И все? Это ваше последнее слово?

— Если там небольшая очередь, то можем поговорить. — Он улыбнулся. Странно, но Ляля не видела его лица. Она не могла сконцентрироваться и понять, какой он, сколько ему лет, симпатичный он или нет. Она думала только о своем, о том, чтобы быстрее… — Итак, что за спешка? Знаете ли вы, девушка, что при таком сроке абортов уже не делают? Кроме отдельных случаев, по медицинским показаниям. Но у вас, похоже, их нет.

— Есть, — сказала Ляля почти не разжимая губ.

— Несите справки. Только очень быстро, если вы действительно этого хотите.

— Сто рублей, и куда мне лечь? Или сесть. — Ляля плотно смежила веки, чтобы унять головокружение и подступающую тошноту.

— Я дам направление в больницу, но только после того, как встанете на учет и соберете справки о медпоказаниях.

— Двести. Я найду вам двести.

Это была хорошая сумма. Это фактически было больше, чем вся его нищенская зарплата, которой можно было гордиться только в очереди за сосисками. Или за голыми синими курами.

— Детка, в любом случае в поликлинике аборты не делают. Только в больнице. Понимаешь, это операция, а не… И с твоим сроком лучше подождать и сделать искусственные роды. В результате ты родишь недоношенного и скорее всего живого ребенка, которого положат на подоконник, чтобы он быстрее умер… Хотя гуманнее было бы его сразу задушить. Потому что, когда дети пищат, это просто невыносимо.

— Куда мне пойти? — Ляля пошатнулась, но в обморок падать категорически себе запретила. — Куда?

Он грязно выругался. Помолчал. И добавил к ранее сказанному еще пару фраз на живом русском языке.

— Идите, девушка. Чтобы потом не плакать и не лечиться. Родишь, отдашь в Дом малютки. А хочешь, я сам усыновлю?

— Удочерю, — автоматически поправила Ляля.

— Ну вот и умница. Они того не стоят, эти мужики. Дети, поверь мне, гораздо дороже. Хочешь, я тебя посмотрю? Давление померим, я позвоню, тебя на учет поставят? Тебе витамины надо кушать. Лучше натуральные… Но можно и драже.

Наконец она его разглядела. Лысый, худощавый, краснощекий. Дешевая, застиранная, судя по манжетам, рубашка в клетку, серо-белый халатик, небольшие руки с аккуратно подстриженными ногтями. И кеды, торчащие из-под стола. Дешевые пятирублевые кеды. Именно эти кеды убедили Лялю в том, что этот странный доктор не станет ни делать ей аборт, ни давать какое-то там направление…

— Спасибо, — сказала она и тихо вышла. Убежденная в том, что ребенка не будет. И в том, что это-то и будет расплатой…

Возле поликлиники толпились смешные и серьезные дети. Ляля взглянула на них, но сердце не дрогнуло. Чужие и есть чужие. Она порылась в сумке, достала записную книжку и двушку и направилась к автомату. Этот, чуть отстоящий от поликлиники, был единственным работающим во всем микрорайоне. Его оставили жить на всякий случай. «Скорую» вызвать, в милицию позвонить. Нет, зачем хулиганам милиция? Ляля улыбнулась. Тряхнула волосами и жестким надменным голосом произнесла:

— Амитову пригласите, пожалуйста.

Разговор был коротким. Сумбурным. Удивленная Наташа только и успела протянуть: «Ладно, приезжай…», но Ляля уже с силой повесила трубку на хлипкий, издерганный нервными гражданами рычаг.

Через двадцать минут Ляля подъехала к областной больнице. Наташа ждала ее у ворот.

— Ты здесь потеряешься, — буркнула она. — Я в первое время к своему корпусу такие круги между отделениями наматывала. Давай вот сюда. Повернем, между судебкой и моргом проскочим…

— Можем постоять здесь, меня не смущает, — зло сказала Ляля. — У тебя ведь там кабинета нет? Так что давай-ка на улице обо всем и договоримся. Пятьдесят рублей — тебе за посредничество.

— Наркотики, что ли? — отпрянула Наташа. — Это без меня. — Она развернулась и зашагала по тропинке, утоптанной прогуливающимися больными. Когда белый халат Наташи мелькнул и скрылся за углом, Ляля поняла, что тут с ней никто особо церемониться не станет.

— Подожди, Амитова, подожди! — крикнула она и побежала вслед.

— Говори. — Наташа широко расставила ноги и посмотрела на Ларису исподлобья. В такой позе она была похожа на телочку, юную, тупую, но упертую коровку. — Что хотела?

— Поклянись своим счастьем в жизни, что никому не скажешь, — неожиданно для себя самой выпалила Ляля. Это детское заклинание когда-то было самым страшным, самым убедительным. И как ни странно, сработало сейчас.

— Что случилось? — Наташа закусила губу и чуть наклонила голову. — Что случилось? — снова прошептала она.

— Клянись, — сухо потребовала Ляля. — Клянись, иначе не скажу…

Она всегда была глупой и любопытной, эта полудеревенская девочка с окраины. Сплетня как смысл жизни — чудесная тема для школьного сочинения…

— Клянусь, — тихо сказал Наташа.

— Полностью, повтори всю фразу полностью.

— Клянусь своим счастьем в жизни. — Наташа нервно сглотнула слюну и уставилась на Лялю в изумлении.

— Мне надо сделать аборт, — спокойно сказала Ляля.

— Тебя Кирилл все-таки бросил, — немного помолчав, сообразила та. — А на мне Толичек женится. Вот свадьба у нас скоро. Хоть ты и сука, но маленького жаль… — Она деловито вздохнула. — И сколько беременности?

— Шестнадцать, нет, семнадцать… Где-то так. — Ляля сказала правду, которую почему-то не решилась обнародовать в поликлинике. Там, в кабинете, ей казалось, что если они возьмутся, то будет уже все равно сколько. Полезут, и станет поздно. — Может, пятнадцать…

— Так он же там живой, — отпрянула Наташа. — Он уже живой, дура ты! Дура набитая. Да я… Да наплевать, что он тебя бросил… И пусть. Зато дитё осталось. Не буду я тебе помогать. Последнее мое слово.

— Дитя, — автоматически поправила Ляля. — Девочка. А помогать ты мне будешь. Только вопрос в том, за деньги или так? Из собственного интереса.

Ляля устало закрыла глаза. Значит, история с Жанной — все-таки правда, правда, известная всем. Что же… Долой живот, да здравствует платье в обтяжку. Его, платье, можно заказать Арабской Мебели, которая училась на их курсе и промышляла фарцовкой. Да, можно заказать. И тогда мы еще посмотрим. Ничего. Ничего.

— Не буду убивать ребенка, — твердо сказала Наташа и посмотрела на Лялин живот с такой нежностью и жалостью, будто там сидел ее родной малыш. — Пошла ты, Глебова.

— Значит, пятьдесят рублей ты не хочешь? — вкрадчиво спросила Ляля. — А ребенка, значит, хочешь? — Она сделала паузу и внимательно посмотрела на Наталью. — Но ты мне поможешь, потому что тебе самой это — интересно. Потому что тебе это нужно. Потому что…

И Ляля медленно и членораздельно объяснила ошалевшей Наташе Амитовой те странные, но очень и очень человеческие причины, по которым одна женщина ненавидит другую, но помогает ей во имя себя самой. Но смелости хватило лишь на это. Ляля закончила, выдохнула, но не решилась поднять глаза. Они стояли напротив друг друга на неширокой больничной тропке, которая сейчас разделяла смерть и преступление. Они молчали и обе смотрели в землю. Тощую землю, из которой почему-то ничего не росло. Они стояли, пока точный и мощный удар крупного, недевичьего кулака не сбил Лялю с ног.

— Вставай! — Наташа протянула ей руку. — Тебе вредно валяться на земле. Вставай. Тебе и падать-то вредно. Ну где тут удержишься? И вали-ка ты отсюда. По добру по здорову, пока я отцу твоему не позвонила… А дитё… — она с особенным наслаждением подчеркнула это исправленное Лялей «ё», — а дитё пусть будет. Не мне это решать. И вали давай, пока я тебя не убила! — уже не тихим бабьим нытьем, а криком закончила она. — Вали, дура! Вали отсюдова! Ишь, чего захотела…

Ляля лежала на земле и перепуганными глазами смотрела в небо. Что-то в ней изменилось, сдвинулось. Прямо в животе и сдвинулось. То ли кольнуло, то ли дернулся кто-то, то ли ударился. Там, внутри… Она приложила к себе ладони и замерла.

— Ты что? — ужаснулась Наташа. — Кровь текет?