Елена Басманова - Тайна древнего саркофага Страница 46

– Вы переоцениваете мои скромные возможности. – Холомков не мог скрыть распирающего его самодовольства. – Но мадемуазель Муромцева..

– Да, это я и имел в виду, – перебил его Гарденин. – Ведь вы там сможете познакомиться с ней. И кроме того, ваше участие в разрешении конфликта – потрясающе выгодный фон для того, чтобы красавица ощутила по отношению к вам благодарность, а благодарность женщины нередко перерастает и в более сильное чувство.

Илья Михайлович лишь из чувства осторожности в общении с этим приятнейшим человеком делал вид, что предлагаемый повод увидеть Брунгильду требует размышлений. На самом деле он не колебался, он уже давно был согласен и, конечно, поедет туда, где находится неприступная красавица с именем злой немецкой волшебницы.

К столику подошел метрдотель и, почтительно склонившись рядом с Гардениным, шепнул ему на ухо, что его просят подойти к телефону. Резидент встал и почти весело улыбнулся своему собеседнику:

– Дорогой Илья Михайлович, простите, я должен подойти к телефону. А у вас есть время подумать о моем дружеском предложении.

Едва Гардении повернулся к нему спиной и стал удаляться, Илья Холомков расслабился, вздохнул всей грудью. И закрыл лицо обеими руками. Боже мой, думал он, Боже мой! Это не случайно! Даже быстрее, чем можно было предположить, добыча движется к нему в руки. И он, Илья Михайлович Холомков, не может себя упрекнуть в том, что домогается красавицы, преследует ее, ищет с ней встреч... Нет, он не предпринял ровным счетом ничего, чтобы вновь оказаться рядом с Брунгильдой Муромцевой. Но судьба распорядилась за него. Она, судьба, благоволит к нему. Она сочла возможным подарить ему не только завтрашний концерт, на котором он бы издалека увидел предмет своего обожания, но и; осчастливить его возможностью сегодняшней встречи прямо в летнем замке прекрасной принцессы – теперь он сможет узнать, где она скрывается, и у него появится повод навещать ее!

Когда господин Гардении вернулся к столику, итог размышлений он сразу прочитал на лице своего бильярдного друга. Он не стал садиться и стоял рядом со своим стулом, улыбаясь Холомкову.

– Дорогой Илья Михайлович! Я всегда ценил мужскую дружбу и рад, что смог еще раз убедиться и ее благородной основе. Вы – согласны.

Илья Михайлович встал и протянул Гарденину ладонь для рукопожатия. Тот с чувством сжал прохладную, совершенную в своих очертаниях руку приятеля, отметив про себя, что даже рука красавца вызывает легкое эротическое волнение. И это у него, не склонного к противоестественным страстям, да и к физической близости с женщинами относящегося весьма прагматически. А что же говорить о женщинах и юных барышнях? Но вслух Гардении произнес совсем другое – шутливое и неопределенное, смысл его слов Илья Холомков не понял:

– К этой несомненной радости следует добавить еще одно известие. Дельфин – друг человека, особенно такого, как я.

Глава 22

Обхватив голову руками, Мария Николаевна Муромцева, сидела по-турецки на своей постели. Она, сославшись на головную боль – результат перегрева на солнце, отказалась от обеда. Она дрожала от ужаса. Она боялась спросить Глашу, где та брала мясо для тефтелек, которые сегодня значились в обеденном меню. Она гнала ужасные мысли, успокаивая себя тем, что автор записки, подброшенной ей на пляже, не мог еще привести в исполнение свою угрозу – пустить похищенного им Пузика на фарш. Она должна непременно спасти собаку и отдать шантажисту проклятую палку, внутри которой лежал бумажный листок, исписанный цифрами.

Кто был этим негодяем, способным увести из дома собаку? Способным напасть на бедную горничную в темном леднике и, связав ее по рукам и ногам, засунуть ей в рот мерзкий кляп? Способным украсть чужой граммофон? Неужели Петя Родосский? То-то он не появляется больше на даче, не развлекает ее и Брунгильду! А им, глупым, казалось, что он к ним неравнодушен!

И напрасно на нее смотрели, как на сумасшедшую, когда она просила всех отойти от дома, опасаясь, что в нем заложена взрывчатка. Напрасно! Такой человек, как Петя, – человек, оправдывающий терроризм, – способен на все. Недаром он ведет какую-то тайную переписку. В выпавшей из его кармана записке – очень подозрительного свойства! – говорилось о каких-то инструкциях и безопасной транспортировке. Но случайно оброненную Петей перед началом велопробега записку Мура никому не показала, вот и царит кругом удивительное благодушие. Никто не видит, что над домом сгущаются тучи. Все считают, что самоубийство пьяного морского офицера перед их дачей случайность, в чем Мура давно сомневается. Никто не слышал, как по машине Рене стреляли, а она видела собственными глазами, как пуля попала в землю рядом с бегущим Пузиком! Все считают, что нападение на Глашу связано с похищением граммофона, но Мура знала, что граммофон тут ни при чем. Она была уверена, что похититель искал в доме то, что хочет теперь получить в обмен на похищенного Пузика.

Как хорошо, что оба листочка – и из саркофага, и из Петиного кармана – она всегда носит с собой, за лифом. Зачем злоумышленнику нужен этот листок с цифрами и латинскими знаками? В чем ценность непонятных знаков? Она надеялась, что доктор выяснит смысл написанного в маленьком свитке, когда вручила ему лист с перенесенными в него записями из первых трех строк Пузиковой добычи. Но Клим Кириллович не проявил никакого интереса к загадочным листкам. Да еще и утверждал, что показал его в Петербурге знающим людям и они ничего необычного в цифрах не увидели. Но Клим Кириллович не знал, откуда Мура взяла эти записи.

Странно! Мура вспомнила и свои подозрения Относительно графа Сантамери. Именно он повез их к противному саркофагу Гомера, из-под которого Пузик извлек похожую на берцовую кость палку, оказавшуюся искусным футляром для свитка с цифрами. Не ее ли искал граф, ползая вокруг саркофага, ощупывая его, осматривая со всех сторон? А если ее, то зачем? И почему он не сказал ей, Марии Николаевне Муромцевой, что хочет рассмотреть диковинный предмет, захваченный Пузиком? Она бы не отказала ему! Он бы мог спокойно извлечь оттуда бумагу! Но он ничего не попросил – ни футляра, ни бумаги. Вместо этого он вызвал на дуэль милого доктора Коровкина. И за что? За то, что доктор хотел порадовать его сообщением о том, что вожделенный саркофаг, скорее всего, продадут именно графу Сантамери, хотя развалина и не является подлинным памятником древности!

Если граф Сантамери искал у саркофага именно этот футляр со свитком и по какой-то причине не мог напрямую обратиться к Муре, то вполне возможно и другое объяснение случившегося. Дикий вызов на дуэль – лишь повод исчезнуть из поля зрения Муромцевых и начать с помощью подставных людей шантаж. О, какой изощренный ход мысли! Он, прекрасный рыцарь Рене, – сущее чудовище: он великолепно знал, как дорожит Мура своей беспородной, но верной и бесконечно умной собакой! А как объяснить выстрел по машине Рене? Ясно, у графа есть сообщники. Они же могли напасть и на беззащитную Глашу. А сам граф Сантамери в то же время преспокойно любезничал с Зизи, с напускным увлечением наблюдая за участниками велопробега!

Кроме того, теперь, благодаря Гергоровиусу, ей, Муре, стало известно, что родовой замок Сантамери, точнее, его развалины находятся вовсе не во Франции, в департаменте Паде-Кале, а в Великой Греции! Значит, граф лгал, рассказывая о своем древнем роде и, вполне возможно, придумал всю историю с завещанием отца относительно саркофага. Первая попытка забрать бумагу с помощью Пети провалилась. И граф нашел хороший предлог проникнуть к саркофагу, а они, Муромцевы и Клим Кириллович, нужны были для отвода глаз. Княгиня Татищева, которая знает все, усомнилась в происхождении их соседа, он – не граф Сантамери. Нет, решительно Сантамери – не граф Сантамери! Он – самозванец, француз со знанием русского языка!

Впервые в жизни Мура испытывала ненависть к музыке. Накануне концерта Брунгильда пыталась наверстать упущенное время и не давала никому в доме ни минуты покоя. Все прекрасно понимали ее состояние и не роптали – хотя спасения от многократно повторяемых сложных пассажей не было.

Мура пыталась закрыть ладонями уши – но бесполезно, ненавистный Шопен пробирался в мозг, мешая думать. А думать требовалось быстро. И что хуже всего, невозможно никого посвятить в свои путаные размышления. Можно, конечно, попросить Клима Кирилловича сопроводить ее ночью к Белому камню – одной идти очень страшно. Но согласится ли он? Поверит ли? А вдруг он скажет, что записка, переданная ей на пляже, – насчет котлет из собачатины! – чья-нибудь дурацкая шутка. Прынцаева, например. Или подопечных балбесов-шутников Пети Родосского?

Мура решила немного отвлечься от тягостных размышлений и снова взялась за Грегоровиуса. Так она никогда не подготовится к поступлению на женские курсы! Надо вникнуть в содержание книги, дать голове отдохнуть и решить еще один важный вопрос – как бы не умереть с голоду. Надо к тому же объяснить маме, почему она стала такой привередливой в еде! Может быть, сослаться на графа Льва Толстого? Объявить себя вегетарианкой. Считает же великий писатель, что человек может и должен стать лучше, если отучится убивать живые существа для своей пользы. И здесь, на взморье, в репинских «Пенатах» тоже придерживаются вегетарианства. Даже мясной бульон считают отравой. Об обедах, подаваемых у художника, много разговоров среди отдыхающих – овощи, фрукты, блюда из свежих трав, супы и котлеты из «сена». Надо будет уговорить маму сходить на лекцию Нордман о вегетарианстве.