Аркадий Карасик - NEXT-3: Венок для Лавра Страница 46

— Ну и?

— Ну и остаётся выровнять пропорции. Четверть пакета акций «Империя» уже имеет, столько же, так и быть, оставим за администрацией. Все остальное — вынь и положи по рыночной стоимости.

Предложенное решение школьной арифметической задачки в принципе вполне устраивает Бабкина. Особенно, если учесть, что причитающаяся администрации скромная четвертушка фактически будет принадлежать лично ему. Но нужно расставить все знаки препинания. Во избежания возможных в последующем недоразумений финансового порядка.

— Остальное — не так уж много. Всего несколько процентов.

Жадность фрайера сгубила, презрительно подумал Санчо. но высказался более культурно.

— Для тебя, Бабкин, это очень много! За несколько несчастных процентов ты сохраняешь и жизнь и кресло!

— Все, аукцион закрыт! — Лавр снял очки, подмигнул Санчо. — Детали, нули, запятые — в рабочем порядке.

Взяв из рук девушки «протокол заседания», он внимательно прочитал его и придвинул к Бабкину. Тот подмахнул, не читая. Во первых, доверял секретарше, во вторых, понимал бесполезность дальнейшего торга. Девушка в свою очередь поставила свою подпись.

— Значит, убивать не будете?

— Тебя, что ли? — удивился Лавр. — Зачем?

— Почему бы и не меня? Посмотришь телевизор — так центровые авторитеты очень даже безжалостные. Там расстреляют, здесь взорвут…

Говорит равнодушно, будто уже смирился со своей судьбой.

— Эх Бабкин Николай Анисимович… В конце концов, мы смотрим телевизор и книжки читаем не для того, чтобы понять — как и за что надо убивать. А для того, чтобы понять, наверно, как жить. Или хотя бы поверить в то, что жизнь вообще чего-то стоит, даже если совсем погано вокруг… Подписал? — Бабкин утвердительно кивнул. — Тогда —до встречи. И с транспортом — побеспокойся, пожалуйста… Через пару часов чтоб был готов к вылету.

— Само собой. Звоню при вас. Летун всегда в готовности, — поколебался и задал главный для него вопрос. — А все эти протоколы и досье?

Лавр демонстративно спрятал бумаги в портфель, кивнул Санчо. Отвечай, мол, на глупый вопрос вместо меня, сил нет разговаривать с этим идиотом от рождения.

— После завершения сделки получишь из рук в руки.

— И еще вот что, — Лавр все же не удержался от прощального напутствия. — Сейчас отключи всю связь. Потом… Шел бы ты с работы — от греха и от Мамы.

Бабкин благодарно улыбнулся. До чего же понимающие люди, эти москвичи! Действительно, донесут Маме стукачи о слишком длительном пребывании в кабинете главы администрации каких-то подозрительных посетителей — жди грозы с раскатами грома и сверканием молний. Эти «бандиты» помиловали, мамыкинские костоломы не помилуют. Их хлебом не корми дай позабавиться плетками или плоскогубцами.

— Спасибо за добрый совет. Обязательно уйду… в небольшой запой. Это ни у кого не вызовет подозрений. Потому что привыкли…

Трубка Федечки по прежнему не отвечала. Заладил оператор — абонент временно недоступен, позвоните позже! Когда это позже? Дождаться выноса тела, что ли?

В пивнушке подтвердили: да, был такой рыжий, пил пиво, о чем-то разговаривал с парнями явно бандитского обличья, потом — ушел. Шаховские ребята недоуменно разводили руками. Дескать, все время держали Лаврикова под контролем, куда он мог исчезнуть — неизвестно.

Только одна престарелая бабуся — божий одуванчик — прошамкала о том, что похожего паренька увезли в машине патлатые греховодники. Он не сопротивлялся, не кричал, не звал на помощь.

Значит, все же — Мама!

У Лавра в глазах появился уже давно знакомый Санчо расплавленный свинец, на скулах вспухли желваки. Свидетельство того, что бывший авторитет находится на крайней степени гнева, предварявшего карающий выстрел.

— Успокойся, Лавруша, не трави душу. Найдем твоего сынка… это самое…, обязательно разыщем живого и здорового…

Не отвечая, Лавр пошел к машине. Санчо поспешил за ним…

Глава 13

Григорий Матвеевич, наконец, окончательно определился — переехал на остров. Вместе с собаками, избитым Кириллом и гвардейцами. Жилой дом, построенный в виде корабля, с палубами, трапами кмнатыми-каютами, почти готов, остались мелочи,. Казарма для гвардейцев готова на половину — оштукатурена, но не покрашена. Условия, конечно, не такие, как на дебаркадере, но Мамыкин считал себя в некотором роде аскетом, не обращающим внимания на жизненные неудобства.

Главное безопасность и бизнес!

Что касается безопасности, то ее уровень на острове значительно выше, чем на дебаркадере. Три гвардейца днем и ночью обшаривают биноклями водную гладь, дежурная смена отдыхает в обнимку с автоматами, два гранатомёта нацелены на единственную удобную бухту.

Полная гарантия — не наедут и упрямый парень не сбежит. Все лодки заперты на замок, с катера снято магнето. Разве только Кирюха в рыбу обернётся.

Пленника поместили в подвал, туда, где временно располагается пока не работающая лаборатория. Несмотря на все старания костоломов, им так и не удалось выбить из парня упрямство. Но ничего, поголодает пару деньком — на коленях приползёт, голодным волком завоет.

На этот раз Екатерина поехала вместе с мужем. А как иначе? Не зря в народе говорят — куда иголка, туда и нитка. Малость поартачилась, поплакала. Еще бы не плакать, когда богомолку увозят далеко от любимого монастыря. Пришлось Григорию Матвеевичу показать мужской характер — стукнуть кулаком по столу, повысить голос. Подействовало — богомолка поникла и сдалась.

И все же, что-то не заладилось — молчит, старается не показаться мужу на глаза. А если и заговорит — одними молитвами, псалмами и проповедями. И спит отдельно от супруга — запирается в комнатушке рядом с кухней. Будто она не полновластная хозяйка — кухарка или служанка. И давит, давит на сознание.

В остальном — полный семейный порядок — обстирывает, кормит, убирается. То, что спят они в разных комнатах — не беда. Во первых, уже немолодые, молодость отыграла свои песни, пора и честь знать. Во вторых, для удовлетворения физиологических потребностей организма у Мамыкина имеется любовница, которую он навещает два раза в неделю. Стукачи доложили хозяйке, поэтому она и бесится? Тоже не страшно, пусть сетует на свое поведение. Мужчина по своему предназначению — самец, бык-производитель, его удовлетворять надо, а не каяться в грехах и не направлять грешника на путь истинный.

Хороший супруг время от времени обязательно должен качать права, то есть воспитывать свою половину. Неважно за какие грехи — плохо выглажена рубашка или пересолен суп. Главное — наказать. Нет, не физически — морально.

Вот и сейчас…

На столе, накрытом для чаепития, отсутствует сахарница. Мелочь, конечно, но она, эта мелочь — повод для очередного воспитания. Безобразие! Неуважение главы семьи!

— Сахар где? — негромко осведомился Григорий Матвеевич, накачивая раздражение. — Почему на столе отсутствует сахар?

Молчание. Молится она или не хочет выходить к столу?

— Екатерина, кому говорю?

Наконец, услышала. Вошла с сахарницей в руках, черный платочек надвинут на лоб, такое же черное платье застегнуто на горле, лицо бледное, измождённое. Постится, что ли? У Мамыкина сжалось сердце, появилась несвойственная ему жалость. Все же столько лет они вместе, единственного сына похоронили…

— Не кричи, пожалуйста.

— Я вовсе не кричу. Просто не привык пить чай без сахара, — тихо оправдался Григорий Матвеевич, будто извинился перед женой за неизвестно какое преступление.

— Кричишь и не замечаешь. Смотришь на свой большой портрет, и решил, что сам такой…

Однажды Окимовск посетил известный московский художник. Сейчас не упомнить — проездом или по делам? Григорий Матвеевич заказал ему свой портрет, размером полтора на два метра. Уплатил немалый аванс. По мнению Черницына босс выглядел на портрете, как живой. Вот только не матерится и не двигает густыми, как у Брежнева, бровями. Позже Мамыкин сам увлекся живописью, изобразил на громадном полотне самого себя этаким гетманом Скоропадским, в мантии и с булавой в руке. Вместе с другим имуществом оба портрета доставили на остров и повесили в столовой, она же — гостиная.

— Разве не похож? — горделиво спросил Мамыкин глядя на портреты. — По моему один к одному…

— Похож. На злого таракана, который всех пугает своими усищами…

Странная у бабы фантазия! Григорий Матвеевич машинально ощупал верхнюю губу, начисто лишенную растительности.

—… которых на самом деле нет, — грустно улыбнувшись, закончила женщина. — Одна фикция осталась. И — фанаберия беспредельная.

— Уйди! Не зли меня!

Женщина не испугалась, не отшатнулась, наоборот, склонилась к мужу. Горячо зашептала:

— Уйдём вместе. Совсем уйдём, Гриша. И — с чистого листа. Вдруг еще не поздно, вдруг получится?

Злость исчезла, вместо нее жалость и недоумение. Окончательно у бабы поехала крыша — бормочет, сама не знает что. Вся жизнь Григория Матвеевича — в его бизнесе, в зеленных стопках, которые хранятся в потайном сейфе, в любимых собачках, в немалой недвижимости, в привычке повелевать. Бросить все это, превратиться в обычного, задолбанного житейскими проблемами обывателя?