Иван Сербин - Гилгул Страница 47

– Мой господин не карает тех, кто верен ему. Напротив, благость его не знает границ. Для этого не нужно многого. Важно только быть преданной, – сказал он, осторожно и мягко раздвигая ее одежды. Вирсавия только закрыла глаза, сглотнула и помимо желания запрокинула голову, открывая точеную шею. Ей никак не удавалось справиться с собственными чувствами. Все ее естество желало познать этого мужчину. Принять его. Дэефет положил ладонь на плоский, покрытый мягким золотистым пушком живот женщины. Прикосновение это было огненно приятным. Оно заставило Вирсавию конвульсивно вздрогнуть и застонать. Внутри нее, где-то в самой глубине живота, начало рождаться пламя. С каждым мгновением оно бушевало все сильнее, захватывая тело и разум женщины, сводя с ума, заставляя забыть обо всем, кроме желания плоти. Вопреки ее надеждам, Дэефет не был груб и яростен, как полагалось зверю. Напротив, он оказался невероятно нежен, почти воздушен. Если бы касания его были грубым натиском варвара, Вирсавия знала бы, что она жертва насилия. Тогда ей ничего не стоило бы отринуть Дэефета. Не физически, но в душе. Однако его ласки были ласками возлюбленного, и это смущало женщину и сводило ее с ума. Руки его – теплое дуновение ассийского ветра‹$FАссийский ветер – ветер, дующий с востока. Равно как и названия частей света «Азия» и «Европа», восходит к ассирийским словам «ас» – «восход» и «эреб» – «закат»›. Губы – солнце Дневного зноя‹$FДневной зной – самое жаркое время суток. Около девяти утра.›. Касание – легкость шелка. Глаза – лунный свет. И потому она не сопротивлялась, когда Дэефет мягко повалил ее на свое ложе, и даже, напротив, раскрылась навстречу ему.

И в тот миг, когда Дэефет познал Вирсавию, далеко за Иерихоном, в осажденном израильтянским войском аммонитском городе Раббате, Царь Аннон вздрогнул и открыл глаза. Взгляд его блуждал в пространстве, а губы, потрескавшиеся, запекшиеся от горячки, дрогнули и прошептали всего одно слово: «Свершилось». И Царь Сувский Адраазар, сидящий подле, наклонился вперед и спросил лекаря:

– Что он сказал, лекарь? Тот лишь пожал плечами, пробормотав:

– Это бред, господин. У Царя жар…»

16 часов 27 минут

– Саша, – Костя тряс его за плечо. – Ау, старик, очнись. Саша вздрогнул и резко повернулся. Оперативник невольно отступил на шаг. На мгновение он увидел в глазах приятеля незнакомое бессмысленное выражение. Казалось, в них плещется бездна. Но уже в следующую секунду они стали прежними. Рядом с ним, кроме оперативника, стояла служительница – та самая дама, с которой беседовал Костя, и невысокий, плотный, лысоватый мужчина лет сорока пяти, в сером, слегка засаленном костюме-тройке и наброшенном поверх костюма синем халате с биркой на груди. Лысоватый сыто цыкал зубом и постоянно обтирал пальцы платком. Обедал, что ли? Убедившись в стерильности пальцев, он тщательнейшим образом вытер и уголки губ, затем оглядел Сашу с сомнением и брезгливостью и поинтересовался у Кости:

– Ну-с? И что же у вас за вопрос? У Саши появилось дикое желание ласково взять лысоватого за воротник москвошвеевского пиджачишки, а потом тряхнуть от души, чтобы повылетали из зубов остатки только что съеденной супной говядины. От толстяка веяло леностью, нарциссизмом и чванливой сладостью.

– Ну-с? – добавил он и с нетерпением посмотрел сначала на Костю, а затем и на Сашу. – Так что у вас, молодые люди?

– Книгу дай, – попросил Костя, глядя на приятеля исподлобья.

– Что? – тот вздрогнул.

– Книгу, говорю, дай.

– Ах, да, – достал из пакета книгу и протянул эксперту, добавив: – Но вы зря потратите время. Она подлинная.

– Да? – Эксперт криво усмехнулся и с явным сомнением покачал головой. – Абсолютно все владельцы говорят то же самое о своих книгах. Уверяю вас, молодой человек. Абсолютно все. – Он взял в руки «Благовествование», покрутил, приглядываясь, раскрыл, перелистал, бросил вскользь: – Конечно, похожа на подлинную. Полукожаный переплет, – что обычно скорее для начала девятнадцатого века, – бумага соответствует, но… бумага, знаете… бумага еще ничего не доказывает. Титул выполнен гротесковым шрифтом, что… гм, характерно, но фронтиспис‹Фронтиспис – страница с изображением, образующая разворот титульного листа. Как правило, на нем изображается портрет автора или главная сцена книги.› отсутствует, хотя для конца девятнадцатого века наличие фронтисписа – совершенно обычное дело. Отсутствуют и гравюры, что опять же не характерно для религиозно-художественной литературы середины – конца прошлого века.

– А что, любезный, – вдруг насмешливо поинтересовался Саша, и не без некоторого испуга понял, что говорит, практически в точности копируя интонации Потрошителя, – в Библии вы хоть раз видели фронтиспис? И кто же на нем изображен? Моисей? Иисус Навин? Кто-нибудь из Судей? Или там групповой портрет? Вместе с Христовыми учениками? Ммм? Толстяк стрельнул в Сашу колючим, однако уважительным взглядом.

– Вы, я вижу, разбираетесь в книгоиздании? – спросил он.

– Немного.

– В таком случае вы не могли не заметить, что отсутствуют также норма и сигнатура‹Норма – текст в левом углу нижнего поля каждой книжной тетради, обозначающий принадлежность к данному изданию. Как правило, в ней указывается фамилия автора, первое слово заглавия, номер типографского заказа. Сигнатура – порядковый номер печатного листа, проставляемый перед нормой.›. А это говорит о…

– Это говорит лишь о том, – неожиданно резко перебил его Саша, – что книга, которую вы держите в руках, печаталась на заказ, крохотным тиражом и под строжайшим контролем со стороны заказчика. Чтобы правильно сброшюровать ее, норма не требовалась. И гравюр в ней нет именно потому, что она не предназначалась для широкого чтения. Ее должны были прочесть один-два человека. И для этих людей определяющим фактором являлось отнюдь не количество иллюстраций.

– М-да? – В голосе эксперта звучало уже не сомнение, а неприкрытый сарказм. – Ну, может быть, может быть. – Теперь он разговаривал с Костей, совершенно исключив Сашу из поля своего внимания. – В любом случае, подождите. Думаю, минут через тридцать смогу сказать вам что-нибудь определенное. Если понадобится дополнительное время, сообщу, когда можно будет забрать книгу и заключение.

– Хорошо, – примирительно ответил Костя. Они вместе прошли до двери, ведущей в святая святых – недра библиотеки. Саша, прищурясь, наблюдал за ними. Он представлял себе тихий разговор: – Вы не обижайтесь на него. Вообще-то он парень нормальный, но сегодня немного не в себе. Его машина сбила по дороге сюда. Вот он и…

– Да-да, – кивал эксперт. – Я заметил. Конечно. Видно, что человек не совсем здоров… Да и грязноват костюм у товарища вашего.

– Вот именно, – улыбнулся Костя. – Это он упал в лужу, когда его машина…

– М-да. Конечно. Эксперт скрылся за дверью, а Костя вернулся обратно.

– Что с тобой сегодня происходит, Сашук? – сиплым шепотом спросил он. – Как с цепи сорвался, ей-Богу.

– А я и сорвался, – ответил тот. – Я, Костя, с такой цепи сорвался, что ты и представить себе не можешь.

– Да ладно, будет тебе. – Костя недоверчиво отстранился, чтобы заглянуть приятелю в глаза. – Говорил же, езжай домой. Нет, не послушал, а теперь вон, – кивнул в сторону витрины с атласом, – переклинивает тебя.

– Поеду, – сказал Саша. – Прямо сейчас.

– Постой, – окончательно растерялся Костя. – А как же книга?

– Она мне больше не нужна. Я и без нее все вспомню. – Он решительно повернулся и пошел к двери.

– А я тебе ее завезу, – сказал ему в спину Костя. – Ближе к вечеру! Заодно и проведаю. Саша спустился по узкой лестнице на улицу, толкнул могучую дверь и вдохнул полной грудью. Как и прежде, небо затягивала здоровенная туча. На улице было сумеречно, но оно и к лучшему. Только тут, под открытым небом, дышалось спокойно. А тем временем Костя стоял посреди музейного зала, задумчиво шевеля губами и глядя на захлопнувшуюся дверь, словно все еще мог видеть Сашу. Кто-то коснулся его локтя. Костя вздрогнул и, словно очнувшись ото сна, повернул голову. Это был эксперт. Он стоял в тени колонны, поддерживающей высокий потолок, и улыбался.

– Это вы… – не без облегчения выдохнул Костя. – Испугали.

– Простите, – улыбнулся толстяк. В нем не осталось и следа сытой развязности. – Мы можем поговорить, так сказать, тет-а-тет?

– Да пожалуйста, – пожал плечами оперативник. – Ради Бога. – При этих словах пыльный музейный работник снова улыбнулся. – А что? Обнаружилось что-нибудь важное?

– Очень важное, очень, – покивал эксперт. – Позвольте вот сюда, в уголок. Здесь нас никто не побеспокоит. Я сейчас все объясню. Они прошли между витринами и устроились за одним из столов для посетителей. Костя автоматически отметил, что стол этот – самый дальний от того, за которым сидит смотрительница. Эксперт оглянулся. В его движениях появилась странная вороватость.