Рут Ренделл - Живая плоть Страница 47

Она поставила корзинку на пол между длинными сиденьями, но вместо того, чтобы сесть самой, стала ходить по вагону, открывая окна. Виктор посмотрел на корзинку, накрытую рваным зеленым полотенцем – оно заметно двигалось вверх-вниз, поднималось и опускалось, словно под ним находилось что-то живое. Это было то же неровное движение, что сотрясало сумку в прошлый раз. Виктор не мог отвести от корзины взгляда, хотя не хотел смотреть. Казалось, там находились две змеи.

Поезд пришел на станцию «Тейдон-Буа», и Виктор встал, чтобы перейти в соседний вагон. Но старуха преградила ему выход – хотя явно не нарочно, – встала в открывшихся дверях, уперлась в них руками в рваных красных рукавах и закричала нараспев: «Двери закрываются! Пожалуйста, берегитесь!»

Виктор снова сел, идти к другим дверям было поздно. Ну и что? Старуха не могла причинить ему вреда, а через две-три минуты поезд придет на станцию «Эппинг». Он попытался читать журнал «Эппинг кантрисайд». Старуха встала коленями на одно из сидений в дальнем конце вагона и начала что-то писать на рекламе какого-то средства для полоскания рта. Виктор снова невольно обернулся к закрытой корзинке. Под зеленым полотенцем ничто не двигалось. Возможно, там лежали яйца или два кочана капусты.

Но тогда зачем накрывать ее полотенцем? Возможно, действия сумасшедших необъяснимы. Виктор прочел несколько строчек об исполнителях танца «моррис» [21]в Тэкстеде, потом снова, против воли, уставился на злополучную корзину. Если под полотенцем было то, о чем он сейчас подумал, и если это высунется наружу, что будет с ним? Находиться в ограниченном пространстве, из которого невозможно убежать, в двух шагах от самого страшного, что существует на свете, с предметом своей фобии, во власти сумасшедшей старухи, когда она поймет, что так его испугало…а она поймет, увидев его реакцию. Контролировать создавшееся положение будет невозможно. Покрывшись испариной, Виктор встал и, хотя он не мог отвести взгляда от корзины, боковым зрением заметил, что стоящая на коленях старуха смотрит на него.

Полотенце чуть двинулось и начало медленно падать на пол. Виктор невольно вскрикнул. Появилась пушистая мордочка морской свинки. Как назло, раскраска ее меха походила на черепаший панцирь. Поезд въехал на станцию «Эппинг», старуха взяла корзинку, быстро, успокаивающе набросила на нее полотенце, словно на клетку с попугаем. Виктор оторвал обратную половину билета. Он почему-то не думал, что она ему понадобится, но, с другой стороны, если Дэвид зол на него…

Нужно избавиться от привычки вечно приезжать слишком рано. Всякий раз, когда ему очень хотелось куда-то попасть, он приезжал туда примерно за час, и этот час тянулся для него, словно целый день. Он неторопливо вышел со станции, вспоминая, как был здесь в прошлый раз, еще не встретившись с Кларой, едва зная, что она существует. Если на вершине холма повернуть направо, то можно дойти до больницы Святой Маргариты и подождать Клару у ворот. Но главные ворота могут быть не единственным выходом, подумал он, могут существовать и другие. Вместо этого он пошел по городу и в небольшом антикварном магазине, гораздо более элегантном, красивом (и более дорогом), чем джапповский, купил Кларе викторианское серебряное с золотом кольцо в виде двух ладоней, сложенных в рукопожатии. Владелец магазина уложил его в синюю бархатную коробочку с подкладкой из белого атласа.

Чтобы убить время, Виктор прошел парк Белл-Коммон из конца в конец. Лес казался густым, глубоким, светлая зелень бука и березы потемнела к лету, трава была усеяна белыми и желтыми цветами. В тяжелом, неподвижном воздухе вяло летали мошки.

«Лендровер» Виктор заметил издали – автомобиль был припаркован на повороте дороги, под каштанами. Он приехал, когда Виктор отвернулся на несколько секунд. Ему захотелось побежать к Кларе, и, понимая, что будет выглядеть глупо, он все равно побежал. Пассажирская дверца распахнулась. Он влез внутрь и обнял Клару, едва увидев ее. Она была в его объятиях, и он целовал ее, вдыхал запах ее кожи, ощущал вкус ее губ, запускал пальцы в ее волосы, еще даже не зная, есть ли у нее на лице косметика и какое платье на ней, розовое или белое. Она слегка сопротивлялась, смеясь, тяжело дыша, и потом он стал более мягким, взял ее лицо в ладони и смотрел на нее, глаза в глаза.

Потом Виктор не мог вспомнить, как она начала этот разговор, какими были первыми ее слова, как будто кто-то милосердный вычеркнул это из его памяти. Он мог вспомнить только момент, когда им завладел гнев.

– Ты любишь меня, – сказал он, едва ощутив первый прилив гнева. – Ты влюблена в меня. Ты так сказала.

Клара покачала головой:

– Виктор, я не говорила этого.

Он мог поклясться, что слышал эти слова. Или только он твердил это? Кто твердил: «Я люблю тебя»?

– Я ничего не понимаю.

Она предложила:

– Пожалуйста, давай выйдем отсюда и присядем на траву. Мне трудно говорить, находясь так близко, глядя прямо тебе в глаза.

– Я что, противен тебе? Ты меня дурачишь?

– Я не это имела в виду. Ты понимаешь.

– Я уже ничего не понимаю, – проговорил Виктор, но вылез из машины в хаос мертвенно-белого неба, безжизненной сухой травы и полного мошек воздуха. Они шли молча. Клара неожиданно села на землю, уткнулась лицом в ладони, потом повернулась к нему:

– Поверишь, если я скажу, что совершенно не знала о твоих чувствах? Конечно, ты говорил, что любишь меня, но люди много говорят о любви. Их толкает на это глубокое волнение, ощущение счастья, это почти ничего не значит.

– Для меня это значит очень много.

– Я думала, у тебя те же чувства, что и у меня. Ты нравишься мне, Виктор, ты привлекателен, очень привлекателен физически. А я… – Клара опустила взгляд на землю, на траву и цветы, ее пальцы бездумно обрывали лепестки с маргаритки. – То, как мы занимаемся любовью с Дэвидом… хорошо, отлично. Однако иногда этого просто недостаточно. Я должна научиться довольствоваться этим, и научусь. Раньше я никогда, – произнесла она очень тихо, – не теряла самообладания, не поддавалась слабости, называй это как угодно.

Виктора это покоробило:

– Вы с Дэвидом занимаетесь любовью? Как это возможно? Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Улыбка Клары была отстраненной и слегка усталой.

– Подумай, Виктор. Напряги воображение. Руки у него не парализованы. Губы тоже. И чувства, если на то пошло.

– Это омерзительно.

Она пожала плечами:

– Не думай об этом. Это не твоя забота, так ведь? Меня тянуло к тебе. И если быть честной до конца, то до сих пор тянет. Ты чувствовал нечто подобное. Мы искали успокоения, шел дождь, и… мы выпили слишком много вина, и были в доме одни, испытывали симпатию друг к другу. Я стараюсь быть честной, не увиливать от правды, поэтому скажу то, что чувствую и знаю. Так вот, в понедельник утром я знала, что для нас это не пройдет бесследно. Я знала, что будет больно и неловко. Вот почему я поднялась так рано. Виктор, я была в ужасе от того, что совершила. Потому что это сделала я.И отдаю себе отчет, что ты меня бы не тронул, если б я тебя не спровоцировала.

– Совершенно верно, не тронул бы, – подтвердил он.

Клара, будто не слыша, быстро продолжила:

– Виктор, на самом деле ты не влюблен в меня. Мы так мало знакомы. Ты почти ничего обо мне не знаешь. Мы встречались всего шесть раз, и в пяти случаях из шести с нами был Дэвид.

– При чем здесь это? Я понял, что люблю тебя, – перебил он, сам в это веря, – с той минуты, как тебя увидел.

– Когда я наговорила тебе кучу гадостей? Это было непростительно с моей стороны, – теперь Клара улыбалась, попыталась засмеяться. – Я уверена, Виктор, что ты ошибаешься. Я не… ладно, я не имею обыкновения так легкомысленно поступать и заводить любовников, но в ту ночь… Виктор, разве мы не можем просто признать, что очень нравимся друг другу, а та воскресная ночь была хорошей, прекрасной и мы никогда ее не забудем? Неужели у нас это не получится? Послушай, уже шесть часов. Поехали в «Полумесяц» и выпьем. Мне нужновыпить, тебе наверняка тоже.

На этой стадии гнев сделал Виктора холодным и снисходительным.

– Ты уже сказала, что пьешь слишком много.

– Я как будто не говорила именно этого.

– В любом случае это неважно. Все это неважно, потому что я тебе не верю. Притворяться в таких делах невозможно. Воскресной ночью ты непритворялась. Это сейчас ты притворяешься, решив, что принесешь себя в жертву Дэвиду, чтобы не причинить ему боль. Так вот, я не допущу этого. Слышишь, Клара, не допущу! Разве я не так же важен, как он? Разве моя жизнь не так же испорчена, как его? – Ему на ум пришла новая мысль: – Думаю, ты не посмела ему все рассказать, так ведь?

Клара отвернулась:

– Я не видела в этом необходимости.

– Смотри на меня, Клара. Повернись. Я хочу видеть твое лицо. – Виктор заметил, что она слегка побледнела. – Конечно, ты боишься сказать ему. Тогда это сделаю я, мне это ничего не стоит. Ты не испортишь нам обоим жизнь ради того, чтобы избежать десяти неприятных минут, правда? Жестокая правда, но она не смертельна.