Александр Смирнов - Вавилонская башня Страница 47

— Вот от кого ни ожидал, так от тебя, командир, — удивился Кузьма. — Ещё от Василия — куда ни шло. Всё-таки потомственный пролетарий, а ты — царский офицер…

— Потому и предлагаю, что царский офицер. Ведь этот Хрущёв потому и готов ногами запинать своего вчерашнего шефа, потому что понимает, что сам в подмётки ему не годиться. Сталин был настоящим русским императором, при котором империя, как птица Феникс восстала из пепла.

Андрей Петрович поднял руку с рюмкой. После этого всем ничего не оставалось, как выпить.

Процент алкоголя в крови у друзей быстро повышался, тела высохли, и кожа покрылась капельками пота от жары. Мужчины как-то незаметно для себя сбросили с себя то сухое бельё, которое им дала Маша и продолжали спорить сидя в одних трусах даже не замечая этого.

— Но ведь он столько народа положил! — уже не говорил, а кричал Василий.

— Да это не он положил, а сам народ себя положил, — перебивал его Николай. — Я уж посидел — знаю. Не Сталин же друг на друга кляузы писал? Сами в говне извалялись, а теперь покойника решили измазать.

— Ты хочешь сказать, что он не знал о репрессиях? — спросила мужа Маша.

— Я хочу сказать, что Хрущёв это тоже знал, и Микоян, и Ворошилов, и Буденный, и мы с вами. Выходит, что теперь все мы чистые и пушистые, а он один грязный?

— А что же делать с НКВД? — не унимался Василий.

— А что с опричниками делать будем? Может быть, придадим анафеме самого Ивана Грозного? Давайте ещё к ним приплюсуем и Петра Первого — за ним тоже кое что имеется, — разгорячился Андрей Петрович.

Неожиданно за дверью комнаты что-то скрипнуло. Собеседники прервали свой спор.

— Что это? — спросил Кузьма.

— Коля, придвинь стул к двери, — попросила Маша.

Николай ногой подвинул стул.

— Да не так. Надо чтобы спинка замочную скважину прикрыла.

Николай поправил стул и посмотрел на жену.

— Вот так хорошо, — похвалила Маша. — Это соседи, — объяснила она, как будто оправдываясь. — Андрей Петрович, на чём мы остановились?

Сосед отошёл от замочной скважины и виновато посмотрел на жену.

— Ну, что? — спросила она.

— Стулом закрылись, — объяснил тот.

— Ты хоть что-то увидел?

— Сидят голые и пьют водку.

— Ну, это ясно, а что ещё делали?

— Ты не поверишь! — захихикал муж.

— Да чего тут верить? Их четверо, она одна, все голые и пьяные, рассказывай, что они делали?

— Я говорю — не поверишь. Изучают материалы двадцатого съезда партии.

— Чего, чего? — не поверила своим ушам соседка.

— Изучают материалы двадцатого съезда Коммунистической партии Советского союза.

Соседка посмотрела на мужа, а потом в угол тёмного коридора, как будто старалась рассмотреть там икону. Не найдя таковой, она снова повернулась к мужу и размашисто перекрестилась.

— Господи, пресвятая Богородица! До чего же водка людей доводит!?

Супруги медленно прошли по коридору и скрылись в своей комнате.

Хорошо, что шёл не тридцать седьмой год, а пятьдесят шестой. Во времена не столь отдалённые, если кто-нибудь капнул бы, за такие слова соседке полагалось лет десять, как минимум, без права переписки и плюс к этому поражение в правах. (А капнул бы кто-нибудь обязательно).

Андрей Петрович, потеряв ход мыслей, подпёр рукой голову и задумался.

— Так о чём мы говорили? — спросил у всех Василий.

Друзья были уже настолько пьяны, что никто из них не мог вспомнить, о чём шла речь.

— Ах, да! — хлопнул себя по лбу Андрей Петрович. — Мы говорили, про то дерево! Помните?

— Точно! — поддержал Николай. — Мне очень хочется съездить туда.

— А я хочу не просто съездить, а сыновей наших свозить, — продолжил Кузьма. — Надо чтобы они всё знали и помнили, как и мы.

— И своим детям всё показали и рассказали, — согласилась Маша. — Только придётся немного подождать, а то не поймут. Маленькие ещё.

Глава 14

Если у кого и были сомнения относительно того места, которое занимал Советский Союз в мире, то в 1961 году они напрочь развеялись. Несомненно, оно было первое. Весь мир, все люди планеты, независимо от того любили ли они Советы или ненавидели, в этот год восхищались или по крайней мере вынуждены были восхищаться этой великой и загадочной страной. Во всех школах одной шестой части планеты двенадцатого апреля были прерваны уроки. В классы откуда-то принесли радиоприёмники и ждали двенадцати часов, чтобы услышать, то, что уже слышали, но никак не могли поверить в это. По мере приближения часовых стрелок к двенадцати, шум и разговоры стихают, и везде воцаряется гробовая тишина.

— Внимание, работают все радиостанции Советского Союза! Передаём сообщение ТАСС!

Нет, всё равно не верится. Хочется снова и снова слушать радио, хочется слышать про Гагарина и про корабль "Восток". Неужели это возможно, неужели смогли, неужели это мы? Да, возможно, да смогли, да это мы! Вдруг независимо от того, кто ты: инженер, военный, студент или школьник, начинаешь понимать — ведь мы это значит и ты тоже. Значит и твоя частичка, пусть сотая, пусть тысячная, пусть миллионная, сейчас там, на корабле "Восток". От этого голова идёт кругом. Хочется петь, хочется кричать, хочется целовать каждого встречного. Какие уж тут занятия? Это понимают все, даже учителя, которые считают, что важнее их предмета нет ничего на свете. Сегодня нет сил для учёбы ни для них, ни для учеников.

Саша с Колей уйдя из школы после четвёртого урока думали, что родителей дома ещё нет, Однако подойдя к дому поближе они увидели Сашину мать и Колиного отца. Отец стоял на лестнице и вставлял в держатели, установленные на фасаде дома, красные флаги. Заметив мальчишек, Маша замахала им рукой и позвала к себе.

— Идите, помогайте! Слышали про космонавта!?

Ребята быстро подбежали к родителям и забрали у них флаги.

— Уже и приказ дали флаги развесить? — спросил Саша у матери.

— Да какой тут приказ? Разве и так не ясно?

Неожиданно из-за соседнего дома на большой скорости выскочила "Победа". Машина остановилась у мальчишек с флагами, постояла немного, потом взревев мотором, снова рванулась с места. Проехав метров двести, машина остановилась, высадила мужчину и уехала. Мужчина быстрым шагом шёл назад, махал руками и что-то кричал.

— Кто это? — спросил Кузьма.

— Начальник жилконторы, — ответила Маша.

— Ничего себе! У вас начальник жилконторы на победе разъезжает.

— Да ты что, у него даже велосипеда нет.

Между тем, запыхавшись, мужчина приблизился и набросился на Машу. Кузьма хотел было уже вступиться за своего боевого товарища, но вовремя заметил, что начальник жилконторы ничего плохого не имеет в виду. Он обнял Машу, потом схватил её за руку и начал трясти её так, как будто имел намерение совсем оторвать.

— Ну, Мария, ну молодец, — приговаривал он, тряся её руку. — Век тебе этого не забуду!

— Да что случилось-то?

— Представляешь, сегодня утром в контору, как снег на голову, первый секретарь райкома заявился. Посадил в свою победу и погнал по нашему хозяйству. Ну, думаю, отработался я, значит. Вдруг ты со своими флагами. Он как увидел, так в лице даже изменился. Вот говорит настоящее коммунистическое отношение к порученному делу. Другие без приказа даже пальцем не пошевелят, а тут полное понимание политики партии и правительства.

— А я-то здесь причём?

— Короче премия тебе от меня причитается.

Начальник оставил наконец в покое руку Маши и счастливый направился к себе в контору. Неожиданно он остановился и повернулся к Маше.

— А отпуск у тебя когда? — крикнул он.

— Я в прошлом месяце только отгуляла.

— А хочешь когда?

— В следующем месяце хочу, в мае.

— Значит так и пойдёшь.

— Мама, а зачем тебе отпуск в мае? — спросил Саша.

— Дерево поедем смотреть все вместе, — ответил за мать Кузьма.

— Какое дерево?

— Девятого мая увидишь.

Как ни пытались ребята выяснить про таинственное дерево, как ни расспрашивали они родителей, почему их вдруг снимут со школы не дав закончить четверть и причём тут дерево — ничего не выходило. Те словно сговорились — девятого мая сами всё увидите.

А, собственно говоря, какая разница, дерево это или нет? Да хоть куст сирени, ни всё ли равно? Главное, что все сверстники будут сидеть за партой и грызть гранит науки, а тут нежданно-негаданно внеплановые каникулы! И не просто каникулы, а поход по местам боевой славы. И не просто поход, а с палаткой и кострами, с ночёвками в лесу и рыбалкой. Одним словом — приключения!

Лёгкий ветерок, словно фен, нежно сушит промокшие волосы. Прилипшая к телу майка, липкая и противная под лучами солнца снова становится мягкой и тёплой. Так бы и лежал на траве всю жизнь с закрытыми глазами и слушал дивное пение птиц. О чём они поют? Что их беспокоит? Уж во всяком случае, не проблемы людей. У них своя жизнь, свои переживания. Разве может человек понять их чувства, если это два разных мира, которые находятся рядом и никогда не пересекаются. Учёные тратят всю жизнь, чтобы понять его, но кроме своих предположений ничего определённого не могут сказать. Сказать. Вот и ответ на вопрос. Действительно, чтобы понять, надо сказать. А как птицы могут сказать, если у них и человека разные языки? Человек не понимает птицу, а птица не понимает человека, вот и получились два разных мира. Мы видим друг друга, слышим, но ничего понять не можем: у каждого свой мир, потому что у каждого свой язык. Да разве только птицы? Люди и те говорят на разных языках. Наверное, поэтому и происходят войны, наверное, из-за этого люди и убивают друг друга. Не потому что они плохие, не потому что им жизненно необходимо разрушить плоды трудов таких же людей, как и они. Разные языки — вот ключ ко всем проблемам. Даже если выучить язык другого народа, всё равно понимать его не будешь: думаешь-то на своём языке. А они думают на своём, вот и получаются снова параллельные миры. Интересно, а почему они никогда не пересекаются? Почему мы не способны понять их, а они нас? Зачем иметь сто, а может быть и тысячи языков, если можно обойтись одним? А может быть, вначале и был один? Отец что-то говорил про это. Надо почитать Библию. Ерунда, конечно, но всё-таки интересно. А с другой стороны, как почитаешь: та, что дома лежит, на древнеславянском языке — читать совершенно невозможно. А на русском попробуй, достань! Даже если и сможешь, не дай бог, кто узнает — сразу из комсомола попрут.