Анна Литвиновы - Наш маленький Грааль Страница 47

Ну, уж насчет своего доклада о сентиментальной литературе Маша не сомневалась – все у нее получится. И получше, чем у иных докторов наук, которые себе под нос всякую скучнятину бубнят. Зря, что ли, она еще в младших классах рыдала над Карамзиным, а в последние дни перелопатила горы современных книжечек в мягких обложках?! Особых терминов типа генезиса или экстраполяции ученый люд от нее, пожалуй, не дождется, но слушать будут. Потому что рассказывать она умеет интересно, ярко, с выражением.

Доклад – ерунда. Главное в другом. Как ни уверяла она себя, что никаких романтических знакомств ей не нужно, а любопытство все равно разбирало. Где же тот человек, кого неведомые НЕ-волшебные силы прочат ей в спутники жизни? Поскорее бы вычислить его – и поднять на смех. Может, это единственный в их группе достаточно молодой человек по имени Илья Александрович? Доцент известного столичного вуза? А может, это старший менеджер отеля, где остановилась делегация из России, который просил называть себя «просто Марио»?

Оба они, и Илья Александрович, и жгучий черноглазый итальяшка, на Машу поглядывают. Оба во время завтрака пытаются стульчик ей в ресторане подвинуть. Доцент в первый же вечер трогательно одарил ее еще теплой пиццей в коробке. Итальянский менеджер прислал в номер цветы. Но никаких прочих авансов они не делают, по ночному Милану гулять не зовут… Может, они с подачи деда выжидательную тактику выбрали? Или старик ей кого-то другого предназначает?! И Маша ловила себя на парадоксальной мысли: хотя она и решила ни с кем не знакомиться, а одним глазком взглянуть на того, кого дед ей в женихи определил, не возразила бы…

А пока жениха на горизонте не появилось, приходилось осваивать Италию самой.

Милан, признаться, поражал ее. Маша ехала сюда, исполненная скепсиса, потому что накануне отъезда списалась со своей американской подружкой, и та дала городу шмоток и прекрасной музыки самые нелестные аттестации. Итальянцы, заверила, многословны и навязчивы. Итальянки дурно пахнут и страшны, как смерть. Еда невкусная, достопримечательности примитивные, таксисты наглые.

И в чем-то приятельница из Америки, безусловно, была права. Но только оказалось, что городу, где отовсюду – из магазинов, ресторанов и кабинетов дантистов – прекрасной скороговоркой звучит итальянская речь, можно простить все. Что ни словечко, то произведение искусства. Bella! Donna! Rogazza! А эти безупречно вылизанные витрины на Монте Наполеоне? А роскошный, похожий на дворец вокзал? А местные старушки – все сплошь в шубах, несмотря на то что на термометре плюс пятнадцать? Да и насчет местной кухни американка погорячилась, потому что Маша никогда прежде, когда бывала в немногих московских ресторанах, не ела ничего похожего на местное ризотто или пармскую ветчину. Не говоря уже о маленьких уютных барчиках, где подают напоенный солнцем кампари…

И еще, конечно, очень бы хотелось посетить Ла Скала. Такой шанс – старое здание театра совсем недавно после реконструкции открылось! Маша, конечно, не то что завзятая меломанка, но в столичном Большом все спектакли пересмотрела. Балеты – с удовольствием, оперы – без восторга. А вот в Милане, она давно слышала, именно вокальное искусство на высоте. Не зря же в девятнадцатом веке Стендаль и Байрон, когда бывали в Милане, каждый вечер проводили в опере. И писали о здешних спектаклях восторженные рецензии. Может, благодаря Teatro alla Scala, где в свое время дирижировал великий Тосканини и пели Шаляпин с Собиновым, она изменит оставшееся еще со школы мнение о том, что опера – тоска смертная?

Но только, увы, подобной культурной программы для русской делегации не предусмотрели, а когда Маша отправилась за билетами самостоятельно, оказалось, что они раскуплены на сезон вперед. И единственный шанс в оперу попасть – как в России, пытаться стрельнуть лишний билетик. Иногда их продают, потому что в кассы билеты сдать все равно нельзя.

– Но максимум, что вас ждет, – просветила ее темпераментная, несмотря на седины, кассирша, – это самая-самая галерка. Двадцать евро, слышно хорошо, только, увы, ничего не видно. И очень душно, многие девушки, особенно если беременны, часто в обморок падают.

Да хоть как – только бы послушать знаменитую «Травиату» Верди в исполнении настоящих мастеров. Наверняка будет что-то исключительное. Не только голоса изумительные, но и зрелище роскошное. Вон даже по афише видно: солисты стройные, красивые, лица – одухотворенные. Не то что в нашем Большом, где Татьяна Ларина тянет под сотню килограммов, а Онегин – не только толст, но еще и на огромных каблуках, чтобы выше казаться.

– Grazie, – поблагодарила Маша кассиршу.

И грустно двинулась прочь. Обидно, конечно, будет прийти за час до спектакля, на всякий случай при параде, потоптаться перед входом и, очень вероятно, уйти ни с чем. И только помечтать, чтоб ее сюда в роскошной карете подвезли: когда театр строился, в нем специальный фронтон предусмотрели. Чтобы прямо в здание в каретах заезжать.

…В этот момент ОН к ней и подвалил. Неприметный такой дядька, лет пятидесяти, с ощутимой лысиной. Нетипичный какой-то итальяшка – они-то все волосатые. Обратился по-английски:

– Мадам, наверно, туристка?

– Наверно, – сухо ответила Маша.

– И интересуется «Травиатой»?

– Возможно, – осторожно откликнулась она.

Это еще, интересно, кто? Неужели тут тоже есть спекулянты – вот уж не ожидала… Но, похоже, она не ошиблась. Потому что мужчина понизил голос и горячо, с придыханием, заговорил:

– Тогда я готов дать вам изумительный шанс. Уникальный! Единственный в мире! Потряса…

– Сколько? – перебила она.

Мужик осекся. Пробормотал:

– Вы деловая женщина. Двести евро.

– Это нереально, – покачала головой Маша.

– Партер. Середина. Мягкое кресло. Восьмой ряд.

– Нет, извините, – вздохнула она. – Звучит заманчиво, но это мне не по карману.

– Что ж… – вздохнул мужичок (странно, он явно был итальянцем, но определение «мужичок» по отношению к нему так и напрашивалось). – Очень жаль. – И зачем-то взялся объяснять: – Я не особый знаток оперы, а моя жена ее обожает до такой степени, что всегда ходит сюда одна, чтобы никто не отвлекал ее от музыки пустой болтовней. Но сейчас ей пришлось срочно уехать, понимаете ли, срочная командировка, а билет остался, и я взялся его пристроить и подумал, что такая ценительница искусства, как вы, не откажется от такого шанса…

– Вы уже говорили про шансы, – вздохнула Маша. – Но я могу себе позволить только последний ярус. Тот, что по двадцать евро.

– А вы надолго приехали в Милан? – неожиданно поинтересовался мужик.

– На три дня, – пожала плечами Маша.

– Но потом приедете еще? – продолжал пытать он.

– Вряд ли.

– И вы уедете, так и не посетив Ла Скала? Не повидав божественное горло Марии Каллас?

– Какое еще горло? – опешила Маша.

– Не знаю, как сейчас, но до реконструкции ее горло в фойе выставлялось. Заспиртованное. В банке. Ну, знаете, как у вас, в Санкт-Петербурге. В Кунсткамере.

– Какая гадость… – пробормотала Маша.

– Вы можете на него не смотреть! – поспешно проговорил мужичонка. И продолжил давить: – Ну так что? Берете билет?

– Нет, – вздохнула Мария. – Я приду вечером, перед спектаклем. И попробую достать лишний. За разумные деньги.

– Это нереально, – отрубил собеседник. – Вечерами сюда приходят сотни студентов, понимаете – сотни! И все они мечтают только об одном. О недорогом билетике на галерку. Так что вам ничего не светит. А тут: самое престижное место! Партер! Обитое бархатом кресло! И акустика! В том месте, которое я предлагаю вам, она особенно изумительна!

Ситуация начинала ее веселить, и Маша лукаво улыбнулась навязчивому мужичку:

– А вы случайно не рекламный агент?

– Я литератор и не-на-ви-жу торговлю! – живо откликнулся он. – Но жена сказала, чтобы я обязательно пристроил ее билет, потому что двести евро – это немалые деньги, но в кассу их обратно не принимают, а прийти вечером я не смогу…

– Как интересно! – всплеснула руками Маша. – А я литературовед. И буду выступать на конференции по русской литературе. Слышали, она сейчас проходит?

– Вот как… – Мужичок вдруг смутился. Постоял, подумал и вдруг выдал: – Тогда сто восемьдесят.

– Сто восемьдесят чего? – опешила Маша.

– Евро. За билет. А двадцать – скидка за то, что мы с вами коллеги. Я верну их жене из собственного кармана.

– Нет, вы все-таки не литератор, а коммерсант, – усмехнулась Мария.

– Сто пятьдесят. Вы только подумайте! Альфреда сегодня будет петь Массимо Джордано! А Виолетту – сама Кристина Каллардо Домас, от ее сопрано люди впадают в ступор! А вы придете вечером, грустно постоите под дверью – и вернетесь ни с чем!