Сергей Рокотов - Конец авантюристки Страница 47

- Почему на имя еврея? - обиделся Верещагин.

- Он ещё и недоволен. Да тебе хоть на китайца или малайца выпиши документы, ты и этому должен быть рад. К тому же ты похож на еврея, безапелляционно заявил Иляс.

Возражать Верещагин не стал. Он сунул в карман документы с его фотографиями.

- А... ну... это-то? - мямлил он.

- А, капуста... Вот, держи, здесь полторы штуки баксов, долетишь себе до своего Цюриха, передашь привет вечно живому Владимиру Ильичу. А там сам черт тебе не брат. Но учти, мы с тобой не прощаемся, ты дорого заплатишь нам за наши услуги. И не вздумай распоряжаться теми деньгами, как своими личными. Трать, разумеется, осядь где-нибудь, купи себе скромную виллу, не такую, как это... - Он небрежно махнул рукой в сторону мэрских угодий. Займись чем-нибудь полезным, ты же классный инженер, в конце концов, языки знаешь. А потом сообщи нам, без нас ты все равно не проживешь, крыша тебе позарез нужна. А улизнешь - пожалеешь...

- Да что ты, что ты? - юлил Верещагин. - Я так тебе благодарен, слов нет.

- А слов и не надо. Нужны дела. Я посажу тебя на московский рейс. Здесь, разумеется, ты воспользуешься своим настоящим паспортом, пока ты ещё в законе. Да с тебя его никто и не потребует, это я так, на всякий случай, чтобы ты не перепутал сдуру. А то тебя заметут прямо в нашем аэропорту, господин Шмулевич. А в Москве купишь себе билет уже на это имя туда... В Германию, в Швейцарию, сам решишь, куда тебе удобнее. В твоем паспорте имеется шенгенская виза.

... Долго ждать рейса не пришлось. Уже через полтора часа лайнер ИЛ-62 взмыл в воздух, унося на своем борту Эдуарда Григорьевича Верещагина или Льва Абрамовича Шмулевича.

Через четыре часа самолет приземлился в Домодедове. Верещагин не имел при себе ни одного российского рубля и пошел в обменный пункт менять валюту. Он протянул миловидной девушке в окошке пять стодолларовых бумажек вместе с паспортом на имя Шмулевича и ждал, когда она отсчитает ему российские рубли.

Но она не спешила делать этого. Она подозрительно изучала купюры, гораздо дольше, чем это обычно бывает. Наконец, она строго поглядела на Верещагина, от которого ещё исходил вчерашний перегар.

- Извините, но ваши купюры фальшивые, - заявила она.

- Как это фальшивые? - оторопел Верещагин. - Какое вы имеете право? Я... да вы знаете, кто я такой?

- Знаю, - кивнула головой девушка. - Вы Лев Абрамович Шмулевич. Но это не дает вам никакого права получать настоящие российские рубли на фальшивые доллары. Я сейчас милицию вызову!

На плечо мэра опустилась тяжеленная ручища. Он обернулся. Увидел перед собой двух мордоворотов с обезьяньими лицами. Однако, один из них протянул Верещагину удостоверение московской милиции.

- Прошу вас гражданин, - вежливо произнес он. - Мы должны выяснить, откуда у вас фальшивые доллары. Не беспокойтесь, вас никто ни в чем не обвиняет. Просто огромная партия фальшивых долларов попала недавно в Москву, и мы ведем следствие. Пройдемте, пожалуйста, с нами.

Паспорт на имя Льва Абрамовича Шмулевича вместе с пятью банкнотами уже находился в громадной ручище милиционера. А паспорт на имя Эдуарда Григорьевича Верещагина покоился во внутреннем кармане пиджака беглого мэра. Что было делать в такой сомнительной ситуации, он не знал. Положение представлялось ему безвыходным.

- Прошу с нами, не задерживайте, господин Шмулевич, - пробасил милиционер.

Оторопевшего Верещагина повели почему-то не в комнату милиции, а к выходу.

- Куда вы меня ведете? - недоумевал Верещагин, пытаясь вырваться из цепких лап стража порядка.

- Вы не беспокойтесь, гражданин, проедемте с нами в соседнее здание. Там разместилась наша следственная группа. Садитесь в машину.

Его усадили в черную "Волгу" на заднее сидение. По бокам сели два стража порядка, за рулем сидел третий.

Однако, ни к какому соседнему зданию они не подъехали. На огромной скорости "Волга" мчалась в сторону Москвы по Каширскому шоссе.

- Вы не имеете права! Это похищение! - бесновался между двумя громилами Верещагин. Но ему больше никто не отвечал.

Вскоре "Волга" повернула направо и ещё долго плутала по проселочным дорогам. Верещагин чувствовал, что теряет от страха сознание.

Наконец, машина остановилась около какой-то избушки. К этому времени уже совершенно стемнело. Невысокого роста водитель вышел из машины и зашел в избушку. Вскоре он вывел оттуда какого-то шатающегося, словно пьяного человека и усадил на переднее сидение. Верещагин не видел в темноте лица этого человека. Ему просто было очень страшно, тем более, что ни один из этой троицы, ни человек на переднем сидении не произносили ни слова.

Проехав метров пятьсот, машина остановилась. Водитель вывел из машины неизвестного человека, продолжавшего находиться в невменяемом состоянии. Двое других вывели и Верещагина. Подвели его к неизвестному. От ужаса бывший мэр чуть не сошел с ума - перед ним стоял Палый, и какой-то странный, не то пьяный, не то накачанный наркотиками.

- Вот и свиделись, - густым басом нарушил гробовое молчание водитель. Его лицо было трудно разглядеть в кромешной темноте, но отчего-то оно показалось Верещагину очень страшным, каким-то рябым и со словно прижмуренным правым глазом. - Пути господни неисповедимы.

С этими словами он вытащил из кармана пистолет с глушителем и выстрелил в лоб Палому. Тот мешком грохнулся на землю.

- Так-то вот, - гулким, словно иерихонская труба, басом констатировал смерть стрелявший. - Господин Палый понес заслуженное наказание за свои многочисленные преступления, за убийство редактора газеты Прошиной, следователя Яницкого. К счастью, остались живы солдат Клементьев и полковник Николаев. Да, да, они остались живы, милейший, - усмехнулся он, глядя в глаза одуревшему Верещагину. - В отличие от бедной девушки Гали и капитана Клементьева, убитых по вашему приказу. В отличие от Андрея Полещука и Кирилла Воропаева, убитых по вашему приказу. В отличие от уничтоженных Максимова и трех бомжей, от Мызина, Юркова и ялтинского пьяницы Левки. Но тех убивал не Палый, он убил тех, кто их убивал. А вот кто убил Палого, я бы хотел спросить? Ну!!! - гаркнул он, вопросительно глядя на Верещагина.

- К-к-как это кто? - мямлил Верещагин. - По-моему, это сделали вы...

- Вы ошибаетесь, господин Шмулевич, - нахмурился его грозный собеседник. - Это сделал не я, а это сделали вы!

- Как это я? - ещё не осознал ужаса произошедшего Верещагин.

- А вот так, вы, и все!

С этими словами он вытащил из кармана куртки какую-то тряпку и грубо сунул её в нос Верещагину. Тот мигом потерял сознание. Затем стрелявший протер платком отпечатки своих пальцев на пистолете и сунул пистолет в ладошку беглому мэру, валявшемуся на земле.

А затем они сели в машину и уехали.

... Очнулся Верещагин лишь утром. Жутко болела голова, он даже не помнил, что произошло накануне. Он провел левой рукой по горящему лбу, но почувствовал, что в правой руке находится что-то металлическое и тяжелое. Он вздрогнул, словно ужаленный змеей и сразу вспомнил все.

Рядом валялся труп Палого с остекленевшими глазами и дыркой во лбу. А у него в руке пистолет с отпечатками его пальцев. Он отшвырнул пистолет, как какую-то гадину. Сунул руку в карман. Там он обнаружил два паспорта российский и заграничный на имя Шмулевича Льва Абрамовича. Больше не было ничего - ни его собственного паспорта, ни денег. Лишь в левом боковом кармане пиджака он обнаружил один металлический рубль. Он бросился к трупу Палого. Сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда несколько фотографий - редактора газеты Прошиной, следователя Яницкого, солдата Клементьева и полковника Николаева. И, наконец, самое страшное - фотографию его дочери Лены шестилетней давности... Он понял - о н и знали все...

Дрожащими пальцами он положил фотографии обратно в карман Палого. И тут услышал чьи-то крики на дороге, проходящей совсем рядом.

- Сюда! Сюда! Вот он, держите его! Скорее!!!

Верещагин увидел бежавших к нему нескольких мужчин. Впереди бежал милиционер в форме с пистолетом наперевес.

Эдуард Григорьевич собрался с мыслями, подошел к пистолету, валявшемуся на жухлой траве, поднял его, передернул затвор.

- Стреляйте, товарищ лейтенант! - орал какой-то мерзопакостный мужичонка, несмотря на сентябрь, в зимней ободранной шапке на крохотной головке. - Стреляйте, он в вас целится... У, сволочуга позорная...

Но Верещагин не целился ни в лейтенанта, ни в мужичонку в шапке. Он открыл рот и сунул туда холодное дуло пистолета... На какое-то мгновение он увидел синее теплое море, золотой песок и бегущую к нему с распростертыми пухлыми ручками двухлетнюю дочку Леночку... И нажал курок...

11.

- Сколько же мы не виделись с тобой, доченька! - плакала Вера Георгиевна, обнимая Барбару, входящую в гостиную в длинном сером платье. Несмотря на просьбы жены, Генрих так и не выпустил тещу из кладовки. Кормил он её хорошо, тем же, чем питался и сам. Разумеется, после мэрских разносолов аскетическая пища Генриха не устраивала её, но, по крайней мере, она не голодала и получала все необходимые элементы питания.