Андрис Колбергс - Вдова в январе. Романы Страница 47

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Снега зимой выпало много. Сначала его пытались вывозить машинами, но он повалил еще обильнее, люди осознали свое бессилие и махнули рукой. Поэтому и сейчас еще, в конце апреля, вдоль тротуаров чернели грязные, осевшие сугробы, из которых сочились тонкие струйки, отчего асфальт был мокрый и чавкал под ногами.

По одной из главных рижских улиц спешил уже немолодой человек в хорошо сшитом плаще. На голове у него была коричневая шляпа из искусственной кожи, на ногах — такого же цвета ботинки на толстой подошве, сработанные как будто нарочно для ходьбы, по таким вот грязным тротуарам.

На ходу он смотрел на номера домов, пытаясь определить, какой ему нужен, так как жил неподалеку и знал все фасады домов этого квартала. И если не помнил нумерации, то повинна в этом была сама нумерация, так как сорок седьмой мог быть с близнецами, обозначенными буквами А, В и даже Д, и пятьдесят первый тоже.

Дома по этой улице большие, почти все шестиэтажные, грузные. Большинство свежепокрашенные в желтые и серые тона, и фасады почти у всех с декоративными элементами в зависимости от того, что каждый владелец мог себе позволить. Один дом предлагает вниманию ангелов, другой — японских драконов и европейские гербы, а на третьем лишь под самой крышей надпись: «Anno 1901». В войну им повезло — ни бомба, ни снаряд в них не попали.

Человек еще не дошел до конца, как уже понял, куда ему надо. Над воротами этого дома четыре обнаженные девы с греческими лицами, стоя на сильных рыбьих хвостах и выпятив пышную грудь, держали тяжелый балкон.

«Похоже, что здесь я никогда не бывал», — подумал человек и взглянул на часы. С того момента, как в его комнате зазвонил телефон, прошло четыре минуты — машина уже должна быть в дороге.

В арочном, холодном проезде, который казался еще холоднее от выкрашенных в синий цвет ободранных стен и ветра, свистящего в закрытые створки ворот и в приоткрытую калитку для пешеходов, стояли несколько человек и опасливо глядели на неподвижное тело посреди двора. Людям явно было не по себе оттого, что они стоят здесь, а не находятся там, подле лежащего: ведь ему, может быть, требуется помощь. Но рисковать они не хотели. Тем более что медика среди них нет, так что помочь никто не может, а в «Скорую помощь» и в милицию уже позвонили. И все равно им было конфузно друг перед другом.

И тут с улицы вошел человек в плаще.

— Не заходите во двор, — предупредили его. — Мы ждем милицию.

Человек ничего не ответил, а подошел к краю арки и обвел глазами окна, выходящие во двор со всех сторон.

— Откуда стреляли? — спросил он и как-то сразу стал управлять дальнейшими событиями.

Кто-то встал рядом с ним и неопределенно указал на левое крыло.

— Оттуда.

Человек с минуту разглядывал асфальт, пока не увидел растрепанные пыжи. Направление указали верно, хотя в таких многоэтажных колодцах легко ошибиться.

— Никто отсюда не выходил?

Ответ был отрицательный.

Человек в плаще еще раз обвел взглядом окна и увидел, что одно из них на втором этаже открыто и всклокоченный старик властно машет ему рукой:

— Проходить запрещено! Чтобы сохранить следы!

Еще две минуты прошло, а машины все нет. «Глупое положение, — раздосадованно подумал человек. — Не могу же я вот так стоять вместе со всеми и трусливо ждать».

Он разглядел выбоины, которые оставили в асфальте пули. Одна мелкая, другая поглубже — эта пуля прошла мимо. Теперь примерно известно пространство, которое убийца может обстреливать.

Прицелиться — две секунды, две десятых секунды нажать на спуск, одна десятая — на полет пули… Можно успеть. Не стоять же здесь и ждать!

— Откройте ворота, но не впускайте с улицы любопытных. Сейчас прибудет милиция! — приказал человек в плаще и с необычной для его возраста ловкостью метнулся из-под арки к левому крылу.

Здесь он остановился у лифта, огражденного слегка заржавелой, пыльной сеткой, из которой делают изгороди вокруг частных домов. Кабина где-то между этажами, потому что не видно ни ее, ни бетонного противовеса. Металлическая дверь шахты окрашена той же темно-коричневой краской, которая покрывает на высоту человеческого роста стены на лестнице, и так же исцарапана и исписана мальчишками.

Слева от лифта начинается лестница наверх. Справа — другая, узкая, вниз, в полутьму. Стрелявший наверняка нырнул в подвал, так как в этой части города всюду под домами просторные подвалы — вначале эти квартиры все были с печами, и в подвалах, теплых и сухих, хранились дрова.

Человек в плаще был явно недоволен собой. Зачем было рисковать? Какой смысл? Сделай это кто-нибудь из его подчиненных, он бы его так взгрел, что «храбрец» надолго бы отучился от эдаких штучек. Подобный риск может только усложнить поимку преступника. Всадит тебе, пулю в живот этот отчаявшийся недоумок, который уже отправил на тот свет человека и, может быть, впал сейчас в глубокую апатию, а может быть, поведет себя как затравленный зверь, который видит спасение только в бегстве. Этот может выстрелить в любой момент, но выстрел можно предотвратить, если он увидит явное превосходство противника и осознает безнадежность своего положения. Окажись здесь сейчас группа со служебной собакой, он стрелять не станет, но при виде одинокого пожилого человека, который может помешать, сорвать план бегства, созревший в охваченном больной идеей мозгу, он нажмет курок не моргнув глазом.

В человека в плаще уже стреляли, поэтому он, стоя возле лифта, где можно сейчас получить пулю с обеих сторон, чувствовал себя довольно неуютно, а от этого не переставал ругать себя за необдуманный поступок.

Человек оглянулся на двор, но оперативной группы все еще нет, и надо на что-то решаться. Самое верное, кажется, кинуться по лестнице в подвал. Он толкнул ногой входную дверь, чтобы не стоять перед преступником, как на освещенной сцене.

Теперь время работает на него. Если он присядет у лифта, то преступник вообще не сможет в него попасть, а престиж милиции не пострадает, так как дверь захлопнута и люди под аркой его не видят. И он присел на корточки.

Внизу, в конце узкой лестницы, вдруг послышались странные звуки, происхождение которых трудно было объяснить: похоже, что металлической щеткой скребут стену, а вот сейчас — металл, только этот звук приглушеннее.

Азарт, обычный азарт игрока, который уже не являлся к нему много лет, сначала было вызвал неприязнь, а сейчас уже верховодит им и приказывает рискнуть. Потом он будет ворчать на себя за это мальчишество, а сейчас азарт сильнее.

Можно, конечно, распутать загадку логически — внизу подвальный лабиринт, преступник явно собирался бежать по нему, но тут случилось что-то непредвиденное.

Человек нервно похлопал себя по карману плаща и достал фонарик, небольшой, но с сильным лучом, узким, как стрела.

Сам оставаясь за прикрытием, он отвел руку с фонариком вбок и нажал на кнопку. Луч света пробился сквозь темноту и отразился от неоштукатуренной стены. Выстрела нет. Царапанье продолжается.

— Выходи! Никто не отвечает.

Фонарик погас и тут же вспыхнул снова — человек в плаще уже не мог оставаться в укрытии. Упрямо сморщив лоб, он пошел вниз. Пошел, хотя и слышал, как во двор въезжают машины, хотя знал, что в одной из них его ребята, и даже слышал, как они переговариваются со стоящими под аркой людьми.

Еще пять шагов.

Лестница такая узкая, что промахнуться почти невозможно.

Еще пять шагов. На лбу выступил пот. Кому и что я хочу доказать?

У подножия лестницы площадка — для дворницких инструментов. В углу лопаты, большой совок, метлы и обшарпанный шланг для поливки на деревянной катушке.

Человек озадаченно посмотрел вокруг, ожидая, что вновь послышится этот скребущий звук, но нет. Слышно, как колотят молотком по зубилу. За стеной. Вот работающий крякнул, отложил инструмент, взял другой.

— Я просто законченный идиот! — прошипел человек в плаще.

Он чувствовал себя одураченным, он был просто зол на себя за этот не очень умный спуск в подвал, за азарт, которому поддался. Теперь-то ясно, что там, за стеной. Там работает сантехник. Вот теперь он проволочной щеткой сдирает ржавчину… Вот стукнул раз-другой молотком, чтобы стронуть гайку… Регулирует вентиль…

В воздухе пыль, и пол по неделям не метен. Квартира вся какая-то несуразная и неуклюжая, слишком широкая и слишком короткая. Архитектор, конечно, спланировал ее иначе, но в связи с послевоенным жилищным кризисом она подверглась перестройкам — как утвержденным домоуправлением, так и неутвержденным. Длинный коридор, по обе стороны которого размещались жилые комнаты и подсобные помещения, тянувшийся от входной двери до самого «черного хода», посредине заложили, и у Димды от пяти комнат остались две — одна большая, темноватая, с окнами во двор, вторая маленькая, но солнечная.