Анна и Сергей Литвиновы - Исповедь черного человека Страница 48

Когда дочь рассказала отцу все, она не выдержала и опять расплакалась. А потом, сквозь рыдания, проговорила: «Папа, что же я сделала!» — и бросилась отцу на грудь. Ошеломленный, ошарашенный, потрясенный, он не мог выговорить ни слова, только стоял и похлопывал дочь по спине. Когда первый приступ рыданий прошел, генерал отстранил от себя девушку и взмолился:

— Боже мой, Лера! Зачем ты это сделала?! Зачем?!

— Она отбила у меня Вилена. Он спал с ней. Он хотел от меня к ней уйти.

Семену Кузьмичу захотел вскричать, что ни один брак не стоит ничьей жизни; что черт с ним, с Виленом, пожалуйста, пусть уходит, невелико сокровище, найдем тебе другого — но слова застряли у него в горле. Все равно, говори не говори, но дело уже сделано, Жанна мертва. Теперь оставалось придумать, как выпутаться из создавшегося положения. И действовать надо быстро.

— Позови ко мне Вилена, — бросил он.

— Папа, пожалуйста! — предостерегла отца Кудимова. — Пожалуйста, не говори, почему я это сделала.

— Я разберусь.

Вилен и генерал вдвоем скрылись в спальне, где лежал труп Жанны.

Там Семен Кузьмич обернул свою кисть и пальцы белоснежным носовым платком, взял безжизненную руку девушки за тыльную сторону ладони и согнул ее. У тела уже началось трупное окоченение, поэтому оно становилось неподатливым. Затем генерал поднес кисть трупа к ножу, торчащему из тела девушки, и сжал его пальцы на рукоятке.

— Она убила себя сама, — вполголоса, внушительно проговорил Семен Кузьмич. — Понимаешь, Вилен, сама. Но теперь надо сделать так, чтобы это подтвердили все гости. Зятек, ты хорошо знаешь многих. Жил с ними. Скажи, в чем их слабые места. Только говори коротко и самое главное. У нас очень и очень мало времени.

…А когда Вилен закончил свою речь, генерал скомандовал:

— Пошли со мной.

Они вдвоем снова вернулись в зал.

Семен Кузьмич обратился ко всем присутствующим: Вилену, Лере, Владику, Радию, Галине и служанке Варваре.

— Вам всем предстоит заявить милиции, что эта девушка, Жанна, убила себя сама.

— Нет, папа, — прошептала Лера, но очень тихо. А генерал продолжал:

— Вы все должны показать в милиции одно и то же: да, это правда, что убитая и Валерия спорили друг с другом. Жанна угрожала, что покончит жизнь самоубийством, а потом схватила нож и сама себе нанесла рану, которая, к несчастью, оказалась смертельной. Так было дело. И именно так вы все, гости моего дома, должны показать в милиции.

Все молчали. Дочка снова заплакала.

— Начнем по старшинству.

Семен Кузьмич все-таки был боевым генералом. Да и освобожденный секретарь парткома — должность не баран начихал. Он любил и умел командовать, у него получалось находить слова даже для того, чтобы убедить людей пойти на смерть. Неужели он сейчас не сумеет заставить кучку штатских шпаков дать нужные показания ради спасения родного человека, дочери?! И Семен Кузьмич испытал что-то вроде вдохновения, когда начинал свой опрос. «Скажите все: да, мы согласны», — мысленно взмолился он.

— Прошу первой высказаться вас, Варвара, — обратился он к домработнице. Апелляция именно к ней была не случайной. Внешне это могло быть представлено и впрямь как уважение и старшему, да к тому же представителю простого народа. На самом же деле генерал не сомневался, что прислуга не осмелится его ослушаться и пойти против своей любимицы. Домработница даст нужные показания. Не может не дать! И тем самым задаст правильный тон обсуждению. Когда один сказал «да», уже гораздо легче согласиться с чем бы то ни было и всем остальным.

И тетя Варя (как звала ее Лера) не растерялась перед лицом образованной молодежи, еще раз доказывая всем, что в нашем народе огромны запасы и внутренней силы, и здравого смысла, и послушания.

— Конечно, Семен Кузьмич, — промолвила прислуга, — именно так, как вы, Семен Кузьмич, сказали, все и было. Девушка эта, убиенная, Жанна, начала что-то кричать, я из кухни слышала, только отголоски, правда: «Я покончу с собой! Покончу!» А потом мы все вбежали, а она нож сжимает, а его рукоятка из раны торчит. Так оно все и было. — Раздумчивые, чуть не благостные интонации пожилого человека ни на секунду не позволяли усомниться в искренности ее слов.

— Что вы несете?! — набросился на прислугу Радий. — Вам не стыдно, старый человек, и врете тут напропалую!

— Молчать, лейтенант! — оборвал его Семен Кузьмич.

А Варваре тоже палец в рот не клади.

— А совестить меня не надо, — набросилась она на молодого человека. — Ты вообще глаза залил и не видел — не слышал, как дело было. А я видала-слыхала, врать не буду. Все, как генерал сказал, так и происходило. Сама она закололася.

«Надо будет еще, конечно, с милицией договариваться, — подумал генерал. — И с оперработниками, и со следователем, что будут дело вести, и с экспертом. И к начальнику отделения приду, и в МУР поеду. Может, и подмазать придется кое-кого. А иначе, если начнут крутить-вертеть, копать да рыться, очные ставки устраивать — боюсь, моя версия поплывет».

— Отставить базар! — рявкнул генерал. — У нас мало времени. И он обратился к Флоринскому: — Теперь прошу вас. — Семен Кузьмич тоже не случайно выбрал следующим именно его. «Человек немолодой, живет на этой земле давно, — подумал генерал. — И раз до сих пор живой, и даже здоровый, у него наверняка был в жизни огромный опыт соглашательства и компромисса. А слукавив когда-то раз, человек слукавит и другой».

Юрий Василич выступил весомо, грубо, зримо — словно научный доклад делал.

— Одна жизнь здесь уже оборвалась, и я убежден — да, убежден! — произошел просто несчастный случай. Одна молодая судьба по нелепой случайности прекратилась, и мы не можем позволить испоганить еще одну. Раз товарищ генерал предлагает дать показания, что случилось именно самоубийство, я готов.

И тут влез другой мальчишка, на этот раз гражданский, которого звали Владислав. Он простонал укоризненно:

— Ну, что вы такое говорите, Юрий Василич!

— Молчите! — заткнул его Семен Кузьмич. — Дойдет и до вас очередь.

«Главное теперь нейтрализовать этих двух парней, — подумал генерал о Радии и Владиславе. — Убедить, что они должны соврать. Но это — позже».

— Прошу теперь тебя высказаться, Вилен, — сказал генерал.

«Он у меня еще попляшет за все свои фокусы, но это будет потом, сейчас главное выручить Лерку, вот добьемся этого, тогда и будем думать, как жить дальше. И как тебе, зятек, отомстить за все твои проделки».

— Вы абсолютно правы, Семен Кузьмич, — сказал Вилен. — Жанна и впрямь покончила с собой. Хотела нам сделать демонстрацию, кровь себе пустить, но не рассчитала силы и ударила себя прямо в сердце. Так оно все и было.

Итак, счет стал уже три-ноль в пользу генерала. «Но тут ведь игра такая, — думал он, — что выигрыш возможен только с сухим счетом, только если все покажут солидарно, что она себя убила, и никто ни слова не скажет против». Оставались Галина и Радий с Владиславом.

— Молодые люди, — обратился генерал к Радию и Вилену. — Я бы хотел поговорить с вами обоими наедине.

Он пригласил их обоих в свой кабинет. Там было мирно, покойно, даже уютно. Тускло поблескивала на столе латунная пепельница, подаренная ему Лаврентием Павловичем лично. В последнее время генерал перестал рассказывать гостям, как раньше, что это подарок Берии, однако и с глаз долой сувенир не убрал. Почтения к хозяину вызывала библиотека — в сорок седьмом конфискованная у врага народа, безродного космополита профессора Шварцмана. Люстра, которую жена за бесценок оторвала в комиссионке в сорок втором, тоже вызывала уважение своим помпезным могуществом.

Генерал намеренно не предложил молодым людям сесть: время дорого.

— Товарищ лейтенант, — обратился к Радию по званию Семен Кузьмич, — значит, вы НЕ видели, что Жанна сама себя убила?

— Нет, не видел! — воскликнул тот. — И я вообще сомневаюсь, что она с собой покончила. У нее не было решительно никакого повода. И потом, Жанна совсем не тот человек, чтобы кончать самоубийством! Абсолютно другой характер. Все это враки и выдумки.

— И я, — поддакнул Владислав, — тоже не верю, что произошло самоубийство.

— Хорошо, я согласен, эти действия для характера покойницы могут быть необычными. Но разговор сейчас не об этом. Одну девушку мы уже потеряли. И теперь вопрос стоит о милосердии. И он звучит так: согласны ли вы потерять и еще одного друга? Вашего товарища, Леру. Ту самую, которую, если вы на нее покажете, заберут прямо сегодня в тюрьму. И которая может получить высшую меру наказания. Или, как минимум, пятнадцать лет лагерей, а значит, мы уже никогда в жизни ее не увидим. И она попросту погибнет.

— А вы о другой девушке подумали? — воскликнул Радий, чуть не бросаясь на генерала. — О той, что умерла? За ее смерть что, никто не ответит? Она так и останется неотомщенной?