Анатолий Ромов - Бесспорной версии нет (сборник) Страница 48

– И что, все в порядке?

– В абсолютном. Перстень на месте. Его подлинность была удостоверена владельцем и экспертом.

Вопросы у меня иссякли. Я молчал, обескураженный.

Если «Перстень Саломеи» не выходил из квартиры Дадиани, получается, что Гогунава не имел никакого отношения к подлиннику! И Челидзе тоже не имел. Выходит, Челидзе руками Джомардидзе убил Гогунаву, чтобы завладеть копией? Не слишком ли много копий? Первая у Гогунавы. Вторая у Пэлтона. Третья изготовлена Лолуашвили для Чкония. Четвертая – найденная таможенниками в тайнике на «Георгии Гулиа», пятая – изъятая у Челидзе из шкатулки. Пять копий и все изготовлены без подлинника? Ерунда какая-то. Допустим, третья копия, изготовленная Лолуашвили для Чкония, и есть одна из тех, которые мы нашли сегодня. Значит, всего было четыре. Все равно многовато. Копии множились, а подлинник все это время лежал в квартире Дадиани? Лолуашвили, по его словам, работал по подлиннику. Не верить этому мастеру нет никаких оснований. Не мог же он делать копию, используя как образец копию же.

Не выдержав, я набрал номер Лолуашвили. Услышав отзыв старика, сказал:

– Батоно Элико, добрый вечер. Вас беспокоит майор милиции Квишиладзе, помните такого?

– Конечно, батоно. Слушаю вас.

– Батоно Элико, прежде чем ответить, прошу вас хорошо подумать. Вы уверены, что, изготовляя копию «Перстня Саломеи», использовали подлинник?

– Прошу прощения, батоно. Я что-то не понял. Повторите!

– Я спрашиваю: при изготовлении копии вы точно знали, что образцом вам служит подлинный «Перстень Саломеи»?

– Извините, батоно. А что же мне еще могло служить образцом?

– Допустим, другая копия?

– Вы шутите?

– Батоно Элико, я говорю совершенно серьезно. Я могу быть уверен, что у вас на руках действительно какое-то время был подлинник перстня?

– Конечно. Ведь я уже говорил об этом. У меня был подлинник, который мне дал Малхаз Гогунава.

– Подождите. Почему вы уверены, что это был подлинник?

– Извините, батоно… Я хоть и любитель, но все же разбираюсь в бриллиантах. Есть же тысяча признаков.

– Какие? Объясните, пожалуйста.

– Как вам объяснить? Особая твердость, высокая сохранность полировки, острота ребер грани, высокая экспрессия преломления, оптическая анизотропия. Мало ли что еще. Все это я наблюдал не один день. Я несколько недель корпел над копией. Было время убедиться, подлинник это или что-то другое.

– Значит, вы подтверждаете, что «Перстень Саломеи» был у вас на руках совсем недавно и довольно долгое время?

– Подтверждаю.

– И готовы показать это как свидетель?

– Конечно.

– Спасибо, батоно Элико. Но это еще не все. Что, если через полчаса я заеду к вам ненадолго? Нужно вам кое-что показать.

– Ради бога. Буду рад помочь.

Закончив разговор, я посмотрел на Джансуга:

– Странная получается история. В том, что у Гогунавы был подлинник, сомневаться было бы глупо. Но что тогда делать с утверждением Дадиани, что «Перстень Саломеи» не покидал его квартиры?

– Не знаю, батоно Георгий.

Я положил на стол найденный в доме Челидзе ключ.

– Похож на самоделку… Откуда? – поинтересовался Парулава.

– Найден в тайнике в доме Челидзе. Сталь легированная, а по форме – из прошлого века.

– Думаете, имеет отношение к сейфу Дадиани?

– Не знаю. Вот что, Джансуг: бери-ка фото Челидзе и поезжай с ним в Галиси. Надо установить, что в Галиси был именно он.

– Хорошо, батоно Георгий. А вы?

– Сейчас к Лолуашвили. Ну а потом… Потом у меня путь один – в Тбилиси. Кто там занимается нашим делом?

– Манучар Окруашвили из УБХСС.

– Повезло, серьезный человек. Я его знаю. Вместе на курсах повышения квалификации были.

…Привезенные мной копии Лолуашвили изучал долго. Сначала он просто рассматривал перстни через сильную лупу. Потом включил стоящий на столе прибор, насколько я понял, спектроскоп. Припав к окуляру, несколько раз поцокал языком и весь ушел в изучение перстней. Пришлось мне просидеть в ожидании около часа. Наконец, выключив прибор, Лолуашвили вернул мне обе копии. Вздохнул:

– Прекрасная работа. Главное, очень разная.

– Разве это не ваша работа?

– Нет. Свою работу я сразу бы узнал. Эти копии делал не я.

– Вы не могли бы предположить кто?

– Сложно. Впрочем… – Лолуашвили взял перстень, найденный на теплоходе. – Вот эта копия сделана из сфалерита. Сфалерит – вещь довольно редкая. Помню, в позапрошлом году прошел слух: в Тбилиси можно недорого достать сфалерит. Я хотел заняться этим, но руки не дошли.

– Вы хотите сказать, эту копию изготовили в Тбилиси?

– Да. Причем сделана она изумительно точно.

– Изумительно точно? Как это понять?

– А так, что это – действительно копия. В ней повторены даже мельчайшие дефекты подлинника.

– Вы не вспомните поточней, когда в Тбилиси появился сфалерит.

– Зимой или ранней весной. У нас уже было тепло.

– А вторая копия?

– Вторая… – Лолуашвили бросил взгляд на другой перстень, но в руки не взял. – Я бы не называл ее копией. Это имитация. Ее делали, не имея под рукой подлинника. Наверное, по фотографии.

– А где могли изготовить эту копию?

– Ну… если учесть, что она из церуссита, – ее могли изготовить за границей. Или у нас, в Батуми.

– Странный перепад. Заграница и Батуми.

– Батоно Георгий, ничего странного. У нас ведь порт загранплавания. Церуссит распространен за границей, но попадает и к нам. Свою копию, кстати, я тоже делал из церуссита. Но это действительно была копия…

Назначение встреч

Прилетев на следующий день в Тбилиси утренним самолетом, я первым делом встретился с Манучаром Окруашвили. Он был лет на семь моложе меня, слыл в МВД Грузии специалистом по антиквариату.

Окруашвили был краток. К тому, что я услышал от Парулавы, его рассказ в принципе ничего не добавил. После того как он закончил, я достал два перстня.

Манучар искренне восхитился:

– Есть еще у нас умельцы! Где брал?

– Сначала посмотри.

Изучив оба, подытожил:

– Интересные цацки. Похожи на подлинник, одна к одной. Особенно этот. Он тронул перстень из сфалерита.

– А теперь глянь вот на это. – Я положил на стол ключ. – Ничего не напоминает?

– Напоминает. Похож на вчерашний, от сейфа Дадиани. Провел пальцем по бородке. – Да, точно такой же. – Посмотрел на меня, пошутил: – Ты выглядишь так, будто выиграл «Волгу».

– Больше. Как у тебя сегодняшний день?

– Ты лучше скажи, что надо.

Я показал на сфалеритовый перстень:

– Знаешь, как называется камень?

– Шеелит или сфалерит. Они похожи.

– Это сфалерит. По сведениям мастера, эта копия изготовлена из сфалерита, ходившего в Тбилиси весной прошлого года. И посмотри вот это. – Я выложил три фотографии. – Знаешь кого-нибудь?

Окруашвили тронул снимок Джомардидзе:

– Бугор. Объявлен во всесоюзный розыск. – Перенес пальцы на фотографию Гогунавы, поднял на меня глаза: – Знакомое лицо. Мелькало в Тбилиси. Кажется, видел его с «китами». Кто это?

– Малхаз Гогунава, тбилисец, научный работник. Недавно убит в Галиси. – Я кивнул на снимок Челидзе. – А этого никогда не видел?

Манучар уверенно качнул головой:

– Нет. Первый раз вижу.

– Это Шалва Челидзе, батумский врач, работал в пароходстве. Он и Джомардидзе арестованы. Гогунава, как я уже сказал, убит. Копию перстня из сфалерита мог заказать кто-то из этой тройки. Попробуй узнать кто. А также когда и у кого. Попробуешь?

– Что с тобой сделаешь… Попробую. Где тебя искать?

– Свяжемся через дежурку. Если будет что-то важное, оставь записку. У тебя есть рабочий телефон Дадиани?

Манучар повернул ко мне перекидной календарь, пододвинул телефон:

– Вот номер его кабинета в больнице. У тебя много звонков?

– Пока два.

– Звони, а я пойду. Иначе не управлюсь с твоим заданием. Будешь уходить, запри дверь. Ключ оставь в дежурке.

– Договорились.

Забрав сфалеритовый перстень и четыре фотографии – к трем первым я добавил еще снимок Виктора Чкония, – Окруашвили ушел. Я же набрал номер Дадиани. Голос у него оказался приятный, спокойный. На просьбу встретиться он охотно согласился. Мы договорились, что я подъеду в больницу через час. Поблагодарив, я нажал на рычаг и тут же набрал другой номер – номер Ларисы Гогунавы. Признаться, я связывал с этим звонком особые надежды.

Трубку не снимали долго. Наконец в мембране щелкнуло, уже знакомый мне женский голос сказал:

– Вас слушают.

– Доброе утро. Лариса?

– Лариса. Кто это? – Нотки, с которыми прозвучал вопрос, ничего хорошего не обещали. Выговор явно московский. Впрочем, это я заметил еще в первый раз, когда звонил из Батуми. О том, что Лариса Гогунава, до замужества Князева, – из Москвы, я узнал по телефону от тбилисцев еще в день смерти Гогунавы. Как и остальное: что Лариса моложе мужа на пятнадцать лет, ей двадцать шесть, детей нет, числится домохозяйкой. Но на этом мои сведения о ней кончались.