Чарлз Тодд - Доказательство виновности Страница 48

«Все зависит от того, насколько близко от берега была тогда «Медея». И еще от прилива. Если Трейнора столкнули за борт и он всплыл на поверхность, он, скорее всего, поплыл, рассчитывая добраться до суши. Но в конце концов устал… или ему ноги свело судорогой».

Ратлидж вскочил и побежал за Биллингсом. Догнать его удалось у самого выхода.

— Ты что-нибудь забыл? — спросил Биллингс, обернувшись.

— Да. Во-первых, был ли твой утопленник обут? Во-вторых… было ли на нем пальто?

— Нет — на оба твоих вопроса. Ты прав, по пальто человека легче опознать. А может быть… — Биллингс бросил на Ратлиджа задумчивый и одобрительный взгляд. — Может быть, он пытался спастись вплавь.

Ратлидж улыбнулся:

— Я бы точно попробовал, окажись я на его месте.

— И я тоже, — кивнул Биллингс и зашагал дальше.

Ратлидж, довольный, вернулся к себе в кабинет.

Глава 19

До конца дня Ратлидж был очень занят. Он дописывал отчеты по трем делам, которые предстояло передать в суд. Но его мысли лишь наполовину были посвящены тому, чем он занимался; в голове роились всевозможные предположения.

И Хэмиш не дремал; он выдвигал аргументы за и против, и от спора с ним Ратлидж никак не мог уклониться.

С работы он вышел почти в восемь вечера. Дни становились короче, чувствовалось приближение осени. На фронте Ратлидж терпеть не мог длинные дни, когда стояло настоящее пекло. От жары усиливалась удушающая вонь, которая словно прилипала к тебе навсегда, впитывалась через кожу. Жара, духота, от каски мозг будто плавится. Хочется пить, но воды вечно не хватает — любой воды, а не чистой и свежей. Приходится совершать вылазки на ничейную землю. О том, чтобы помыться, нечего и мечтать; бриться необходимо только для того, чтобы налез противогаз. Даже новая форма пачкается до того, как успеешь насладиться чистотой. И думаешь о том, что дождь в таких условиях еще хуже. После дождя от земли поднимался туман, которым так легко замаскировать газовую атаку… Правда, Ратлидж не думал, что зимой в окопах лучше: голова под каской промерзает насквозь, ремешок режет обветренный подбородок, обмороженные пальцы застывают на спусковом крючке револьвера…

Он встряхнулся, подошел к машине и поехал к себе домой, радуясь, что у него есть время подумать. Но подумать ему было не суждено. Дома его ждала Франс; она попросила, чтобы Ратлидж повез ее куда-нибудь ужинать.

— Все мои друзья сейчас разъехались. Давай махнем куда-нибудь и будем притворяться, что нам весело.

Ратлидж рассмеялся:

— Не поздновато ли для ужина?

— Но я ничего не ела; уверена, что и ты тоже. Тогда поехали ко мне, и я что-нибудь приготовлю. А мы пока поговорим.

Он догадался: что-то случилось.

— Хорошо. Дай мне пять минут; я только умоюсь и переоденусь.

Франс ждала его в гостиной, беспокойно расхаживая туда-сюда, трогая разные безделушки, переставляя их с места на место. Ему из спальни казалось, что она не может и секунды постоять на месте. Он слушал ее шаги: цок-цок-цок по половицам, потом по ковру, потом снова по половицам.

Когда Иен вышел из спальни, Франс обернулась, вздохнула с облегчением и заставила себя улыбнуться.

— Ты выглядишь настоящим красавцем. Мне нравится твой галстук.

— Еще бы! Ведь ты сама подарила мне его на Рождество.

— Правда? У меня хороший вкус.

Иен повел сестру к машине. Они молча поехали к дому, в котором оба жили в детстве и который теперь принадлежал Франс.

Подходя к двери, она спросила:

— Тебе никогда не кажется, что в доме, если ты в нем один, появляется эхо?

— Никогда не думал… Да, наверное.

Войдя на кухню, Франс принялась открывать дверцы шкафчиков. Потом заглянула в кладовку.

— Я не особенно хочу есть, — признался Ратлидж.

— Ну вот, после обеда остался суп и немного ростбифа. Есть маринованные огурчики. Яблоки. Сыр. Ты не заваришь чай?

Он взял чайник, сполоснул и налил туда свежей воды.

Франс отложила в сторону хлеб, который нарезала.

— Иен… — начала она. — Помнишь Питера Локвуда? Ты учился вместе с ним в школе.

— Ну да, помню, — ответил Ратлидж, изображая беззаботность.

— На войне он был летчиком. Вернулся домой, собрался жениться на любимой девушке… а она уже вышла за другого. Он очень переживал. Уехал из Англии и перебрался в Кению. Наверное, переезд не помог, потому что он вернулся. Я недавно случайно встретилась с ним. Его отец умер, и ему досталась в наследство ферма. По-моему, там ему будет хорошо.

Отец Локвуда был фермером-джентльменом. У него не было ни титула, ни большого состояния, зато была земля — фамильная земля со времен Непобедимой армады, если не с «Книги Судного дня». Потомственное богатство, верность традициям, глубокие корни…

— Да, наверное. — Ратлидж насторожился, догадываясь, что последует дальше.

Франс не стала темнить:

— Он попросил моей руки.

— А ты что?

— Сказала, что хочу подумать. Вот я и думаю. Иен, у меня был один человек во время войны; я очень его любила, хотя и понимала, что у нас нет будущего. Имелись… непреодолимые препятствия, и мы договорились, что не станем начинать того, о чем потом пожалеем.

Он всегда это подозревал. Ему даже казалось, что он знает, кто тот человек и что за непреодолимое препятствие не давало ему жениться на Франс. К тому же тот человек не дожил до конца войны.

Стараясь осторожнее подбирать слова, он сказал:

— Наверное, мне не стоит удивляться… тому, что ты кого-то встретила. Когда-то я думал, что ты можешь быть счастлива с Саймоном. Но ваше счастье оказалось недолговечным.

— Да. Он мне очень нравится. Нравится по-настоящему. Но он… невнимателен к чувствам окружающих. Вспомни, как он скрывал ото всех болезнь сестры. Мог бы сказать, что вынужден уехать по семейным делам. А он просто время от времени исчезал, когда ему необходимо было ухаживать за ней во время самых тяжелых приступов. Я восхищалась им. По правде говоря, я считала себя эгоисткой из-за того, что мне хотелось знать, куда он девается, нет ли у него другой — и вообще, как он ко мне относится. А ведь он мог заранее обо всем позаботиться, правда? Его неожиданные исчезновения — только одна деталь, но я поневоле задумалась. Что, если наша совместная жизнь складывалась бы вот из таких мелочей? И способна ли я, в конце концов, радоваться, если придется все время ждать, скажет ли он, что у него на уме. Что его беспокоит. Что для него важно.

Ратлидж в жизни не встречал менее эгоистичного человека, чем Франс. И задним числом разозлился на Саймона из-за того, что рядом с ним его сестра упрекала себя за эгоизм.

— Ну а Питер? — напомнил он после паузы.

— С ним мне так… спокойно. Я все время думаю о нем, даже когда мы не вместе. А когда он приезжает, чтобы отвезти меня ужинать, в театр или просто на прогулку в парке, мне кажется, будто взошло солнце, даже если на самом деле пасмурно. Ну разве не странно? Я ничего подобного не испытывала с тех пор, как… в общем, с войны. Когда Питер со мной, я чувствую себя… в безопасности.

Закипел чайник. Отвернувшись от сестры и внимательно слушая ее, Ратлидж стал заваривать чай.

— Тогда я не вижу никаких препятствий, — сказал он наконец.

Франс снова принялась нарезать хлеб для бутербродов. В тишине нож звякал о блюдо. Ратлидж дождался, пока заварится чай, налил ей чашку и поставил рядом с ней на стол.

Снова отодвинув хлеб в сторону, Франс призналась:

— Не хочу оставлять тебя в Лондоне одного.

Удивленный, он молча посмотрел ей в глаза.

— Я помню, как ты страдал, когда вернулся домой из Франции. Доктор Флеминг почти ничего мне не рассказывал; он считал, что для тебя будет лучше, если я не узнаю всего. Но он беспокоился за тебя, и я тоже. Ты вернулся на работу в Скотленд-Ярд, и у тебя все замечательно получилось. Но ты несчастен, Иен, я ведь вижу! Ты так и не нашел себе никого после Джин. Не знаю, правда, насколько сильно ты стараешься… Я понимаю, что… знаю, что чувствовал Питер после того, как потерял невесту, и сколько времени у него ушло на то, чтобы справиться с ее предательством. Он говорил, что сам во всем виноват, что он четыре года мечтал о женщине, которой на самом деле не существовало. Он просто не понимал этого, когда уезжал на фронт. Домой он вернулся к той, прежней, а вовсе не к женщине, которая вышла замуж за другого, даже не потрудившись сообщить ему об этом.

Ратлидж не знал, что ответить. Он никогда не рассказывал Франс, какой ужас был написан на лице Джин, когда она приехала навестить его в госпитале. Тогда ему хватило здравого смысла освободить ее, как бы больно ему тогда ни было. Он никогда не рассказывал Франс и о своих чувствах к Мередит Ченнинг. Все произошло слишком неожиданно, слишком быстро. Он не мог рассказывать о таком даже сестре. Ему и самому до сих пор трудно было справиться с воспоминаниями о Мередит.