Михаил Литов - Московский гость Страница 48

Антон Петрович не почувствовал необходимого расположения к своему новому начальнику. Тот наконец смерил его оценивающим взглядом, а затем нырнул под стол и достал початую бутылку водки и три стакана. Петя Чур в предвкушении удовольствия потирал маленькие изящные руки.

- За вступление в должность выпить не грех, - согласился Баюнков. Мне помощник давно нужен, один уже не справляюсь, а все прежние никуда не годились. Народ какой-то вздорный пошел...

- А что будет входить в мои обязанности? - спросил Мягкотелов.

- Это потом, - отмахнулся Петя Чур, следя за тем, как ловко старик разливает по явно не мытым стаканам водку, - работа, известное дело, не волк, в лес не убежит. Ну, - он схватил полный стакан, - за лесную братию!

- За водную також! - присовокупил все еще серьезный и как будто сосредоточенный на какой-то важной работе старичок Никола Баюнков.

- За богов выспренних и подземных! - провозглашал дальше Петя Чур.

- И за полудухов славную шатию! - неожиданно громко выкрикнул слабый на вид Баюнков, и его голос вырвался за пределы комнаты и долго гремел в неведомых углах подвала похожим на беспорядочную пальбу эхом.

Напуганный сказочным изобилием, а равно и научной сомнительностью тоста, остепенившийся гаврош не раздумывая проглотил свою порцию горячительного напитка. Петя Чур крякнул от достигнутого удовольствия, а Никола Баюнков пришел в неописуемое оживление, затрясся и заквохтал как полоумный, забил короткими ручонками, словно взлетая под низкий поток.

- Ну, Антон Петрович, - весело сказал Петя Чур, когда стаканы вновь были наполнены, - давайте на брудершафт для закрепления нашей дружбы. Выпьем да облобызаемся. И кто после этого старое помянет, тому глаз вон, а впереди у нашей жизни только утехи и радости!

Антону Петровичу, который в этом подвале мэрии чувствовал себя отрезанным от привычного мира, пить больше не хотелось, но отказать своему благодетелю он не мог. Они, как подобает в таких случаях, соединились согнутыми в локтях руками и выпили, однако не дошло и до поцелуя, как Петя Чур вдруг отшвырнул стакан, той же дружеской рукой с недюжинной силой обхватил шею Мягкотелова и, зажав голову нового работника, словно в тисках, горячо и взволнованно, с жарким алкогольным дыханием, прошептал:

- А, черт, чуть не забыл! Надо ж тебе печать поставить, Антоша, у нас ведь, мил человек, все как полагается, а раз ты теперь наш сотрудник, так и печать о поступлении иметь должен! - С этими словами он достал из бокового кармана пиджака большую круглую печать, подул на нее и с коротким костяным стуком опустил на лоб введенного в сильнейшее изумление его действиями Антона Петровича.

- Что это такое? - забегал, ощупывая лоб, выпущенный из бюрократических объятий Мягкотелов. - Зачем вы, Петя, это сделали?

- Мы теперь на "ты", Антоша, друзья до гроба, нас водка сплотила, так что давай без церемоний, - поправил довольный своими делами молодой человек.

Антон Петрович отыскал закрепленный на стене осколок зеркала и, заглянув в него, увидел точно в середине своего лба рельефно запечатленный синей линией круг. Петя Чур, приняв серьезный вид, предупредил его новый вопрос:

- Первый круг посвящения. Гордись, Антоша, ты уже немало преуспел.

- А сколько их всего? - осторожно осведомился посвященный.

- Три. Следующие - внутри первого. Но заполучить все три круга дело хлопотное, многотрудное, отнюдь не столь быстро и легко осуществляющееся, как тебе сейчас, может быть, представляется. А уж чтоб очутиться в центре, остающемся, заметь, неподвижным, как бы ни вздумалось вращаться кругам, это, Антоша, знаешь ли, вообще надо не один пуд соли съесть.

Неужели круги будут вращаться на его голове? Вопросы, вопросы... Антон Петрович был в растерянности и чувствовал себя так, словно пал жертвой мистификации, а вместе с тем как будто и впрямь поднялся ступенькой выше в какой-то грандиозной, недоступной людскому разумении иерархии. Надо было, конечно, покончить с паникой и сомнениями и, пока Петя Чур пребывал в особенно благодушном настроении, задать ему парочку познавательных вопросов, - да, Антон Петрович испытывал в этом настоятельную потребность, но не знал, с чего начать и какую проблему из тех, что мучили его, взять как самую существенную. Наконец он придирчиво и чуточку обиженно посмотрел на добродушно улыбавшегося чиновника и нерешительно спросил:

- Почему же у тебя, Петя, нет такой печати?

- А мне зачем? - Петя Чур усмехнулся. - Я не с улицы пришел. Я и без того, можно сказать, не здесь... Здесь, а все же и не здесь.

- А где же? В центре?

- Что-то вроде того, - уклончиво ответил Петя Чур.

- И он? - Мягкотелов кивнул на Баюнкова, у которого за седыми космами лба вовсе не было видно.

- И он.

Антон Петрович дрожащими пальцами сместил свои жидковатые волосы таким образом, чтобы они хоть отчасти прикрывали круг посвящения. Как же теперь появляться на улице? Бывать в приличном обществе?

---------------

По своему статусу Никола Баюнков был чем-то вроде управляющего, заведующего хозяйством, дворецкого. Иными словами, человек в мэрии далеко не последний и по праву должен был занимать важный кабинет, а не ютиться в тесной и сырой подвальной комнате. Но по существу Никола Баюнков был именно Никола Баюнков, обросший мохом старичок, не больше и не меньше. И он как старая умная крыса сидел в подвале, не интересуясь живой жизнью верхних этажей, погруженный в расчеты, во что эта жизнь обходится.

Помимо самого факта его появления в Беловодске и, разумеется, едва ли разрешимой для непосвященных тайны всего его предыдущего существования, загадочным в старике было то, что он, субъект определенно общительный, веселый, даже заходящийся, столь мало проявлял внимания к тем, с кем делил бремя власти. Можно было подумать, что развлечения, в которые ударились его коллеги, уже немного его утомили и даже роль правителя не казалась достаточно новой, а вот возможность взглянуть на мир как бы с человеческой стороны, глазами бюрократа, что для людей дело очень существенное, чрезвычайно его увлекла.

Почерк у него был безобразный, и круг обязанностей Мягкотелова весьма скоро определился: разбирать документы, изготовленные начальником, и переписывать их начисто. Более скучной и никчемной работы Антон Петрович и представить себе не мог. Хотя в первое время выкладки управляющего все-таки заинтересовали его. Надо отдать должное Николе Баюнкову: учет того, что на его бюрократическом языке называлось "входящими" и "исходящими", он вел строжайший. И вот получалось, что список "входящих" был огромен, а "исходящих" ничтожен. Каждый день, если не каждую минуту, в мэрию доставлялись тонны мяса и колбасы, горы сыра и масла, не говоря уже о ящиках с водкой, вином и шампанским, о бесконечных комплектах элегантных костюмов и самых изысканных платьев, баснословно дорогой мебели и драгоценностей, от созерцания которых захватывало дух. Всякие экзотические и какие-то совершенно уж немыслимые товары всего лишь упоминались на бумаге, однако Антон Петрович не мог избавиться от ощущения, что он видит их так же ясно, как сидящего напротив него Николу Баюнкова. Он видит, как Кики Морова, сверкающая небывалыми драгоценностями, вся в полупрозрачном, светящемся газе фантастического одеяния, входит в парадный зал мэрии, где все уже готово к ночному балу, и элегантные кавалеры, исполненные силы и бодрости - столько-то мяса навернув! - предлагают ей руку, умоляют подарить первый танец...

От кого с таким расточительством поступало богатство было не совсем ясно, поскольку регистрировался лишь сам факт поступления, а о прочем, в частности о расходах мэрии на заключение сделки и оплату товара не шло и речи. Оставалось предполагать, что все это были дары заводов и фабрик, полей и лесов, маленьких коллективов вроде школ и яслей, а также частных лиц, в общем, знаки внимания и любви простых тружеников.

Еще меньше ясности было в вопросе, как все это изобилие проедается и пропивается, насколько расторопны получатели в посещении гардеробной и как используются, например, презервативы и унитазы, факт почти беспрерывного пополнения запасов которых тоже подтверждался документами Николы Баюнкова. Правда, топот ног, хохот, женский визг, часто доносившиеся с верхних этажей, свидетельствовали, что бутылки с вином и водкой не залеживаются на складе, а окорока и пирожные постоянно укрепляют мощь танцующих господ. Но представить, чтобы не столь уж многочисленная компания власть предержащих переваривала всю эту гору продуктов, способную, очевидно, в течение года кормить целый город, и хотя бы как в цирковом фокусе успевала переодеваться во все полученные костюмы и платья, было нелегко. Может быть, у них семьи, бесчисленные родственники, кумовья, жаждущие отхватить свой кусок пирога? О частной жизни этих чиновников Антону Петровичу ничего не было известно, он не знал даже, куда они уходят, закончив дневные труды в мэрии, а спросить не решался, опасаясь, что в его любознательности заподозрят политический подтекст.