Лев Корнешов - Последний полет «Ангела» Страница 48

Заинтригованный Алексей отложил листки бумаги в сторону, прикинул, кто бы это мог быть. Он догадался! Взял снова письмо и проверил себя: да, конечно, — это предводительница молодчиков, затеявших свару на парижской улице…

То, о чем писал Ганс, к сожалению, не было редкостью. Каждый день становились известными общественности новые вылазки неонацистов.

ОБЛАВА

Недавно газеты сообщили о том, что во время демонстрации протеста против сборища неонацистов из НДП во Франкфурте-на-Майне убит 36-летний слесарь Гюнтер Заре. Полицейская акция против демонстрантов-антифашистов, шедших под лозунгами «Примирение с нацистами? Никогда! Ничего не забыто!», «Нет!» — фашизму!», «Нет!» — войне!» вылилась в настоящее побоище. Водометы беспощадно сбивали с ног людей. Одна из водометных машин переехала Гюнтера Заре. На том месте, где это произошло, неизвестные вскоре написали лозунг:

«Гюнтер Заре. Именем народа убит в защиту нацистов…»

Алексей взял себе за правило приходить в управление в 8.30, за полчаса до начала рабочего дня. Он успевал за это время просмотреть свежие газеты, купленные в киоске, еще раз продумать план действий на предстоящий день. Чем дальше углублялся он в розыск карателей, расстрелявших род Адабашей, тем больше приходилось работать. Такие сложные дела обладали особенностью — они не отпускали от себя, требовали действий. Алексей готов был отдать все — время, силы, пожертвовать любыми своими привязанностями, лишь бы ускорить розыск, довести его до конца. Началась та полоса розыска, когда предпринятые ранее шаги стали давать осязаемые результаты.

Устиян вызвал к себе Алексея:

— Хочу сообщить вам долгожданное известие, — сказал он, открывая папку с документами. — Установлено местопребывание гражданки Кохан. Она ныне обитает на востоке страны, — Устиян назвал далекий городок, до которого даже самолетом надо лететь десять часов. — Вот уж забралась на край земли. Но сейчас Зинаида Кохан, как сообщили наши товарищи, не дома, уехала в отпуск.

— Куда?

Устиян заглянул в документ, лежавший в папке:

— Записывай…

Он продиктовал адрес небольшого города, находившегося в соседней с Таврийской области.

Зинка Кохан за пособничество оккупантам отбыла наказание и после этого переселилась на Дальний Восток.

Они обсудили, надо ли встречаться с Кохан сейчас или подождать, пока она завершит отдых и возвратится в свой город. Прикинули, что могли преподнести им встречи здесь и там, какие неожиданности и сюрпризы. В конце концов решили, что Черкас встретится с ней во время отпуска. На этом настоял Алексей: не хотелось терять времени, за немедленную встречу с Зинкой говорило многое, в частности, мог сработать эффект неожиданности.

Алексей выехал в командировку на следующий день. Он не стал предупреждать Геру о своем отъезде. После памятного вечера с представлением в роли «жениха» они не встречались, только однажды Гера позвонила по телефону и независимым тоном заявила, что происшедшее его, Алексея, ни к чему не обязывает, он свободен в своих действиях, как птица. Это у нее получилось несколько литературно: «как птица»… Поскольку Алексей замешкался с ответом, девушка повесила трубку. Алексей несколько раз пытался до нее дозвониться, но, услышав длинные гудки в трубке, облегченно клал ее обратно. Он не знал, как сложится разговор со своенравной девицей, не мог, как ни старался, определить свое отношение к происшедшему.

Свои исчезновения Гера называла так: выпасть в осадок…

К кому приехала Зинаида Кохан в этот уютный зеленый городок, Алексей установил с помощью местных товарищей уже на следующий день. Навели справки, и оказалось, что на улице Солнечной в собственном доме проживает престарелая Глафира Степановна Кохан, мать Зинаиды. Коротала годы в одиночестве, так как муж ее много лет назад был судим за поджог и умер в заключении. Зинка — единственная дочь и… единственная наследница добротного, просторного кирпичного дома, стоившего немалых денег. Это давало основания предполагать, что не на отдых она прибыла, а ради этого самого дома: мать тяжело болела, не сегодня-завтра могла завершить свой жизненный путь, вот Зинка и примчалась, чтобы оформить все документы на наследство.

Алексей представлял себе Зинку Кохан совсем другой. Ему казалось, что она из тех, о ком говорят: «Сохранила следы былой красоты». Но никаких «следов» Зинка за годы своей непутевой жизни не сберегла. Была она низенькой, худощавой и какой-то колючей. Выпирали остренькие скулы, остро разрезал удлиненное лицо узенький ротик, глазки напоминали хорошо заточенные сверла.

— Тебе кого? — враждебно спросила она, открыв дверь на звонок.

— Вас, если вы Зинаида Евтихиевна Кохан, — Алексей предусмотрительно поставил ногу так, чтобы она не смогла внезапно захлопнуть дверь.

В глазах у Зинки мелькнуло беспокойство: парень был незнакомый, а назвал ее по имени-отчеству, официально. И уж больно вежлив — она привыкла еще в те давние времена, о которых старалась забыть, с опаской относиться к вежливым молодым людям, приходившим обычно нежданно-негаданно, когда их меньше всего ждали.

— Я… — протянула она, не выпуская ручку двери.

— Мне надо с вами поговорить.

— Не желаю беседовать с незнакомыми людьми! — Зинка вспыхнула гневным румянцем. Истерики для нее были делом привычным.

— Тогда давайте знакомиться, — Алексей раскрыл служебное удостоверение, показал Зинке его так, чтобы она смогла прочесть его фамилию, имя, отчество.

— Вот вы откуда…

Он услышал в голосе Зинки страх.

— Все-таки разрешите войти?

Зинка посторонилась. Хотя какая она Зинка! Алексей мысленно называл ее так только потому, что живуч был в его представлении образ молоденькой прислужницы карателей, любовницы Ангела. А эта пожилая растрепанная и растерянная женщина была уже из других времен, обошедших ее своим вниманием, более того, безжалостно высветливших в ней все уродливое, что в молодые годы, очевидно, приглушалось смазливой внешностью.

— Что, начнем сначала? — устало спросила Зинаида Евтихиевна, когда они прошли в большую светлую горницу. В соседнюю комнату дверь была полуоткрыта, там слышались неясные шорохи, покашливание.

— Больная старуха лежит, — объяснила Зинка.

— Опять привела хахаля? — слабеньким голоском спросила больная.

— Помолчали бы, — враждебно проворчала Зинка. И пожаловалась Алексею: — Уже который месяц тлеет, а все никак не помрет, связала по рукам и ногам, опутала — шагу не ступить.

Значит, Зинка кого-то сюда водит, отметил Алексей. Откуда у нее здесь знакомые, если столько лет не была в городе?

— Пригласили бы присесть, — Алексею не хотелось разговаривать вот так, на ходу, когда ответы становятся словно бы одолжением, ни к чему серьезному не обязывают.

Зинка указала на стул у круглого стола, покрытого кружевной скатертью, сама устроилась напротив, положила руки на стол. Они были у нее в узлах вен, мозолистые, натруженные. Руки словно бы свидетельствовали — женщина много и трудно поработала на своем веку. Она была явно обеспокоена и всячески пыталась скрыть свою тревогу от Алексея.

— Мне как понимать наш разговор: как беседу или допрос?

— Вы хорошо знаете, как проводятся допросы.

— Значит, разговор по душам, — сделала вывод Зинка. — Тогда спрашивайте.

— Когда вы впервые познакомились с Ангелом?

Алексей решил не тратить время на подводку к разговору, сидевшая перед ним женщина прошла уже через множество «бесед», с такою лучше говорить напрямую, а не бродить вокруг да около.

Вот теперь Зинка испугалась по-настоящему. Она сжала пальцы так, что они побелели в суставах, низко опустила голову, словно что-то пыталась выискать в замысловатом рисунке кружевного полотна, а на самом деле просто старалась скрыть взгляд.

— Не знаю я никакого ангела! — выкрикнула она.

— Врешь! — неожиданно окрепшим голосом откликнулась больная из соседней комнаты. — Рассказывай, Зинка, правду, а то уедешь в дальние края и не жить тебе в этом доме после моей смерти!

— А я и не собираюсь здесь жить, — враждебно проворчала Зинка. — Когда помрешь, продам дом и уеду.

— Вспомни, как первый раз его в хату привела и меня на холод выгнали, словно собаку приблудную.

Старуха и через десятилетия не простила дочери свои обиды — копила их, вновь в бессонные ночи распаляла себя, строила планы мести.

— Не я тебя выгоняла, — Зинка даже не повернулась к полуоткрытой двери, из-за которой раздавался голос матери. — Ты ведь знаешь, как все было, что же ты на свою родную дочь лишнее наговариваешь? Сорок с лишком лет я казнюсь, себе грехи не отпускаю! Лучше повесили бы меня тогда вместо партизана.