Светлана Алешина - Неотразимое чудовище (сборник) Страница 48

— Вот это Александра Сергеевна, — представил меня Ванцов.

Игорь вяло кивнул головой.

— Знаете, почему она здесь?

Он пожал плечами.

Минимум реакции!

Можно понять беднягу Лешку с его раздражением!

— Александра Сергеевна — частный детектив. Ее наняла ваша дочь, Игорь Александрович! Потому что она, представьте себе, не верит, что это сделали вы! Я не стану обсуждать тот факт, что она не верит и нам — это ее дело. И ее право… Но девочка могла бы не трудиться. Могла бы не тратить деньги из копилки, если бы вы соизволили наконец-то открыть рот и поведать нам, что произошло в вашей квартире вечером, четырнадцатого февраля двухтысячного года?

«Вот уж и впрямь — какой ужас! — подумала я. — Убийство-то произошло в день Святого Валентина. Ничего себе — день любви, топором по голове! Впрочем, если это исходило от ее странного любовника, того и следовало ожидать!»

Кажется, Игорю, в самом деле, было на все наплевать. Он никак не отреагировал на ванцовскую горячую речь.

Может быть, у него, действительно аутизм?

— Ну, ладно, — сказал Ванцов, поднимаясь. — Надеюсь, Александре Сергеевне повезет больше, чем мне. Я оставляю вас вдвоем. Помните, что я вам сказал. Ваша дочь ждет. И очень вас любит…

— Не пойму, правда, за что, — пробормотал он едва слышно, проходя мимо меня. — Женские сердца — загадка…

— Я пропустила твой прикол мимо ушей, Ванцов, — так же тихо произнесла я. — Хорошо, что ты сообразил не добавить про «злую любовь к козлу»…

— Я вежливый! — осклабился он. — Удачи тебе, крошка!

— Вы можете называть меня Саша, — начала я, сев на ванцовский стул.

Ха!

Похоже, он не собирался меня даже замечать. С таким же успехом я могла попросить меня как-нибудь называть вон тот шкаф. Или компьютер.

Ну что ж…

Будем играть в «крокодила», раз у нас такое настроение.

В глаза его я смотреть не решалась. Я помнила — «боль, какой не видел свет, плыла, как мгла из глаз».

— Вы можете продолжать молчать. Я знаю, есть люди, которые упиваются своим страданием, — сказала я компьютеру. — Это ничего, что где-то есть родители, которые не верят в твою виновность, но смирились. Это ничего, что есть двое детей, очень славных, кстати, и эти дети ждут своего отца, раз уж судьба отняла у них мать. Продолжайте. Вам ведь так нравится ваше и их страдание! Можно продолжать. Детям мало, что у них так ужасно погибла мать. Они еще должны — жить с сознанием, что их отец — убийца матери. Наверное, так и надо оставить. Пусть. Это только в религии дети не отвечают за грехи родителей — в жизни им положено отвечать, и они это будут делать долго — пока все не забудут о случившемся! Молчите и дальше. Вас ведь явно не волнует, что ваша дочь теперь не знает, как ей жить?

Он вздрогнул.

«О боже, — вздохнула я про себя. — Не Саша Данич, а маркиз де Сад какой-то! Но что я могу поделать, если этот тип не оставляет мне другого выхода?!»

Только не надо смотреть ему в глаза, Саша, чтобы твое сердце не погрузилось в жалость, тогда все — пиши пропало!

— Вам рассказать, что происходит с девочками, у которых вот так поворачивается жизнь? Вы так уверены в своих родителях? Но Саша их не слушает, между прочим! У вашей девочки свое мнение, о да — она очень умная, очень мужественная, но поверьте — не настолько, чтобы справиться с горем, которое вы обрушиваете на ее плечи! Ей вас не понять. Она будет обижена на весь человеческий род. И бог знает, что она натворит, если вас не будет с ней рядом!

Он смотрел теперь на меня, и его губы — черт возьми! — подрагивали, как будто он хотел меня остановить, но еще не решался.

Я невольно подняла глаза — наши взгляды встретились.

Рук не ломал он, как иной глупец себя ведет,когда отчаянье убьет надежды слабый всход, —он тихим воздухом дышал, глядел на небосвод…—

прошептала я. — Пожалуйста, скажите, кто ее убил?

Он покачал головой и прикрыл глаза.

Я развела руками.

— Я хотела вам помочь, но это, похоже, невозможно! Вы продолжаете сопротивляться. Простите меня. Может быть, то, что я говорила, жестоко. Не хотите говорить — не надо. Это действительно ваше дело! Но не кажется ли вам, что ваше молчание — всего лишь роль в чьей-то дьявольской пьеске? Вы молчите, а там, в мире без решеток, над вами потешается тот, кто и так превратил жизнь в «сад цветущего зла»? Вы предлагаете оставить наш мир, мир наших детей извращенцам? Ваше молчание — не героизм. Ваше молчание — это обычная трусость! Вы просто боитесь, сидите себе тут и склоняете голову перед обычной тварью, из тех, которым даже добрый господь отказал в праве на существование, подвергнув разрушению Содом и Гоморру! Вы что, твердо вознамерились предоставить этим людям превратить весь мир в Содом? Не надо так на меня смотреть — я знаю, что ваша жена стала жертвой именно этих людей! Но вы можете продолжать, если вам так угодно, но знайте — вы не заслуживаете ничего, кроме презрения!

«Ну, Александрина, — устало подумала я. — Тебе пора подумать о карьере баптистского проповедника! Как это ты заворачиваешь-то!»

Да, но смогу ли я пронять его своими «огненными речами»? Похоже, нет… Он продолжает сидеть, смотря в пол, только губы едва заметно подрагивают.

Ну и черт с тобой, Игорь Воронцов! Я устала от тебя.

Я поднялась.

— Подождите, — хрипло сказал он. — Я… Я действительно просто не знаю, кто это мог сделать!

Глава 13

От неожиданности я чуть было сама не потеряла дар речи.

Надо же, оказывается, он все-таки может говорить!

— Слава богу, — проворчала я. — Чего-то хотя бы от вас удалось добиться! Правда, я совершенно не могу понять мотивов вашего молчания. Почему вы не говорили?

— Я не видел в этом смысла, — пожал он плечами.

— В чем, — переспросила я, — не видели смысла? Вы не видели смысла в том, чтобы сообщить следствию какие-то важные сведения? Вы не видели смысла в поимке истинного виновника?

— Да бросьте, — отмахнулся он. — Наша милиция еще никого не находила.

— Ну, если все играют в аутизм, что ж удивляться? — развела я руками. — Или всем ментам надо срочно переквалифицироваться в экстрасенсы? Смею вот вас заверить, что, если бы вы потрудились открыть рот, Ванцов уже давно бы нашел того, кто убил вашу жену. Он хороший оперативник, уж мне-то вы можете поверить! Нет худших врагов, чем частные сыщики и работники милиции! Если я его хвалю, значит, так оно и есть.

— Поймите, я ничего не видел! Я пришел, а она лежит на полу. Все. Чем я могу помочь? Я не дурак, прекрасно понимаю, что все улики против меня. К тому же — я ведь был косвенно виновен в происшедшем…

— Как это?

— Я нанес ей первый удар, — тихо сказал он. — Да, я ее… ударил. Она собиралась от меня уйти к какому-то странному типу, утверждая, что любит-то она меня, но в ней сидит какая-то другая женщина, она даже имя называла, и пока эта ее внутренняя женщина не соединится с мужчиной, вокруг нее все будут умирать. Понимаете, какой идиотский бред? Я спросил, кто ей все это наплел, не тот ли, кто оставляет на ее теле кровоподтеки? Она сразу замкнулась в себе и начала собираться. Я попытался ее удержать, но она на меня не обращала внимания. Я разозлился. И… Понимаете, я до сих пор не могу понять, почему я ее ударил! А она улыбнулась. Так спокойно и даже с непонятным оттенком счастья. Знаете, это было для меня как удар ниже пояса. Она дотронулась до своей щеки и поцеловала ладонь. «Спасибо», — прошептала она, и я просто не смог этого понять. Я был в бешенстве — моих детей воспитывает извращенка? Я вылетел на улицу, не закрыв дверь. Долго бродил, пытаясь придумать, что же мне делать. Что? Зашел в какое-то маленькое бистро, выпил чашку кофе, моя голова прояснилась, и я все хорошо обдумал. Есть же психиатрия, наконец. Ее наверняка можно вылечить. Поэтому я летел обратно — как на крыльях. Я был почти счастлив, мысленно решив все наши проблемы.

Он остановился.

— Дайте сигарету, — вдруг попросил Воронцов. — Оказывается, разговаривать трудно. После столь долгого молчания слова даются с неимоверным трудом…

Я протянула ему сигарету.

— Я поднялся. Дверь… Она была открыта. Я решил, что она меня ждет. Толкнул дверь, вошел, и…

Его руки дрожали. Но он собрался и продолжил:

— Она лежала на полу, вся в этой кошмарной ржавчине — то есть мне так показалось — и улыбалась. Так странно, как будто успокоилась… Из раны на голове сочилась кровь. Она… Она была мертва, и я опешил. Рядом валялся топор — черт его знает, откуда он взялся. Потом я понял — из кладовки. У меня было такое ощущение, что она сама протянула его убийце. Господи, это невозможно! Я до сих пор не могу, как ни стараюсь! А тогда я вообще ничего не соображал. Просто поднял его с пола и опустился рядом с ней на колени. Так меня и застали. Было глупо утверждать, что я этого не делал, — потому что все выглядело как раз наоборот. Кроме того, первое время я был в оцепенении — мне не хотелось говорить. Мне не хотелось двигаться. Мне казалось, что весь мир обрушился на меня, и справиться с этим мне было не по силам… Поэтому я молчал. Вот и вся история, собственно… Не думаю, что вы много узнали.