Андрей Константинов - Полукровка. Эхо проклятия Страница 49

Проснулась она, как ни странно, не от света, а от ощущения полной темноты. Самсут подошла к стеклянной двери и ступила на балкон, чувствуя при этом себя так, словно шагнула в морскую бездну. Черное торжество царило вокруг. Оно было живым, пряным, волнующим, и Самсут, право слово, не удивилась бы, если бы сейчас из этой черноты вдруг соткался какой-нибудь древнегреческий бог, по старинному обычаю приняв обличье мускулистого мужественного героя. Наверное, именно в такие моменты и рождались легенды о связи богов со смертными женщинами…

В этот момент, осторожно постучав, в комнату вошла Овсанна.

— Не разбудила?

— Нет-нет, что вы!

— У вас сегодня был такой тяжелый, такой насыщенный день, что вам непременно следует хорошенько выспаться, — заботливым тоном порекомендовала Овсанна, присаживаясь на краешек кровати. — Тем более что день завтрашний готовит не меньшее количество новых впечатлений. Правда, на этот раз исключительно приятных. Мама вам уже рассказала?

— Про Тер-Петросянов, живущих в пригороде Афин? Да. И я даже не знаю…

— Мне бы очень хотелось, чтобы вы погостили у нас подольше, — с грустью призналась Овсанна. — Да и Евагор так мечтал показать вам наши окрестности. Но я понимаю, что вам нужно как можно скорее разобраться во всей этой истории, чтобы побыстрее вернуться домой, к сыну. Поэтому вот… — Овсанна протянула Самсут конверт. — Здесь билет на паром, который доставит вас прямо до Микролимано.

— Что это, Микролимано?

— О! — Глаза у Овсанны оживились. — Это самая живописная гавань в Пирее, в главном порту Греции… Тер-Петросяны предупреждены, они очень рады русской гостье и непременно будут вас встречать прямо в порту. Поскольку вы уже побывали в странах Шенгена, дополнительную визу вам делать не нужно. Паром отправляется утром, в половине восьмого, так что подъем в шесть. Завтра, вернее уже сегодня, я вас отвезу.

— Спасибо вам, Овсанна, — растроганно сказала Самсут, бережно прижимая к груди конверт. — Но как же… Ведь этот билет, наверное, стоит бешеных денег? Сколько я вам…

— Нисколько, — снова грустно улыбнулась Овсанна. — Это наш подарок. Нет-нет, не вздумайте даже возражать. Иначе — обида кровная.

— Спасибо. Я понимаю, что с моей стороны это верх нахальства, но, скажите, нельзя ли от вас сделать один малюсенький звоночек в Санкт-Петербург? Понимаете, если я завтра уеду в Грецию, моя подруга… ее зовут Карина… она должна… я просто хочу, чтобы она не волновалась… тем более что в любой момент может позвонить мама…

— Господи, какие глупости вы несете! Конечно же, можно. И даже — нужно! Идемте, и никаких «малюсеньких звоночков»! Говорите ровно столько, сколько сочтете нужным…

Разговор с Питером занял минуты три — говорить дольше Самсут просто постеснялась. Тем более что, если начать подробно пересказывать всю свою европейскую сагу, и целого дня не хватит. Так что Самсут, по сути, ограничилась простой констатацией факта. Дескать: за меня не волнуйся, задерживаюсь по делам, еду в Грецию, буду звонить, целую, пух. Ну а представить себе, какую бурю армянских эмоций на том конце провода в тот момент переживала Карина, было делом совсем нетрудным. Поэтому Самсут не стала слушать причитания и восклицания подруги, а просто тихонечко положила трубку на рычаг, после чего девушки снова вернулись в студию.

— …Как вам эта комната? — поинтересовалась Овсанна.

— Безумно красиво, — честно призналась Самсут.

— Иногда мне нравится оставаться здесь одной — чувствуешь себя как-то свободнее, ни с чем не связанной. Можно, я посижу с вами еще немного? — осторожно спросила Овсанна.

— О, конечно-конечно.

— Я понимаю, что вы хотите спать, но я займу мало времени. Знаете, вы мне как-то с первого взгляда сразу понравились. Может быть, это и есть голос крови?

— Вы мне тоже, и я так благодарна…

— Не надо. — нахмурила иссиня-черные брови Овсанна. — Знаете, как армяне говорят? «Пандухт пандухта всегда поймет».

— Кто?

— Ах, да, вы же знаете армянский еще хуже, чем я. Пандухт означает — скиталец.

— Но разве вы… скиталец?! — искренне удивилась Самсут, совершенно уверенная в том, что уж эта девушка живет гораздо более полноценной и настоящей жизнью, чем она сама.

— В каком-то смысле — да, — задумчиво ответила Овсанна.

Некоторое время обе молчали. Наконец, девушка грустно улыбнулась и осторожно дотронулась до руки Самсут.

— Вы были когда-нибудь в Армении? — тихо спросила она.

— Нет… Может быть, в глубоком детстве, в младенчестве. И то — я не знаю точно. Мне иногда что-то… снится…

— Вам, наверное, это непонятно, — словно бы извинилась Овсанна, — но, видите ли, в каком-то смысле вы намного счастливее меня. Хотя, похоже, так не считаете. И все же у вас всегда есть возможность в любое время поехать в Ереван и даже просто остаться там жить. Нам же до недавнего времени это было очень нелегко сделать.

— А теперь?

— А теперь… Теперь и совсем непонятно, что там происходит. — Овсанна отвернулась, глядя в черноту за окном, вспыхивающую фарами проезжавших машин, и Самсут почему-то не решилась спросить, что же, собственно, там сейчас происходит.

Стыд за то, что она не имеет ни малейшего представления о том, что творится сейчас в Армении, начал заливать ей лицо, и она очень боялась, что Овсанна сейчас обернется и по ее лицу все поймет. Но девушка долго сидела и, как видно, тоже не стремилась вернуться к разговору.

— О, я порой просто ненавижу эту свою раздвоенность! — вдруг выпалила она. — Я ни здесь, ни там. Знаете, как тяжело уживаются две крови? Особенно такие древние и сильные?! Вы русская, вам легче… Я и сама не понимаю, откуда у меня такая тяга к этой земле, ведь там ничего такого нет, камни одни, я же читала, смотрела фильмы. Разве сравнить с нашим Кипром, Грецией?! Но порой она так хватает за душу, что невозможно. И тогда я ухожу сюда, в эту космополитическую мансарду… А про Армению я даже написала целое стихотворение.

— Правда? Наверное, действительно такие ощущения можно выразить только стихами. Вы мне прочтете?

Овсанна снова нахмурилась:

— Боюсь, что вам будет просто смешно. Я ведь хорошо умею писать только протоколы и заключения, и вообще оно получилось как-то совсем не похоже на стихотворение. К тому же мне пришлось писать по-русски: на армянском не могу, а по-гречески было бы глупо. Да и вообще все это глупо!

— Нет, вы неправы, Овсанна. Ведь в стихах главное — подлинность чувств. И я не буду смеяться — такое мне бы и в голову не пришло!

И Овсанна, сцепив на коленях тонкие руки, вытянулась в струнку и каким-то другим, гортанным диковатым голосом прочла:

О, родные горы мои!Камни, на которых растут цветы!Чистый воздух и дней полет!Щебет птиц и журчанье вод!Море сочных лугов и душистых трав!Солнце, заливающее все вокруг!Я хотела бы стать большой-большой,Чтобы обнять тебя всю, моя земля.О, пьянящая близость к солнцу белых вершин,Грудь мою величьем твоим напитай!И в тебе, Армения, раствори…

— Ну, все, спокойной ночи! — вдруг резко вскочила девушка и выбежала из комнаты, не дав Самсут возможности ни оценить стихи, ни признаться Овсанне в том, что она сама двумя руками готова подписаться под этими ее строчками…

Санкт-Петербург, 16 июня, ночь

— …Сережка, я, конечно, дико извиняюсь! Но я сейчас в таком состоянии!!! Как та Нина Андреева!!!

— Что? Кто? Какая Нина Андреева?!!

— Ну, которая коммунистка. «Не могу молчать». Помнишь?

— Который сейчас час?

— Третий. Кажется.

— Карина, ты что, совсем спятила?

— Фи, Сереженька, как это грубо с твоей стороны. А еще адвокат.

— В данный момент я не адвокат, а глубоко спящий человек. Которого разбудили в третьем часу ночи, чтобы процитировать слова старой маразматички.

— Меня, между прочим, саму точно таким же способом разбудили буквально пять минут назад.

— И поэтому ты решила отыграться на мне?

— Ничего я не решила. Лучше спроси, кто меня разбудил?

— И кто же он, этот нехороший человек?

— Не он. А она. Сумка!

— ЧТО?!! ГДЕ ОНА?

— Что значит где? Она на Кипре. Пока. Но завтра уезжает.

— В Питер?

— В том-то и дело, что в Грецию. В Афины. Прикинь, тихоня-то наша? За одну поездку собирается пол-Европы объехать. А всё плакалась, что денег у нее нет. У-у, редиска! И главное, всё молчком, молчком…

— А почему в Грецию? Зачем ей в Грецию? Ей же во Францию нужно?! — проболтался Габузов.

— Почему именно во Францию? — удивилась Карина.

— Ну там, Эйфелева башня, Лувр, — выкручиваясь, замялся Сергей, — и вообще там… Красиво, наверное.