Филип Пулман - Тень «Полярной звезды» Страница 49

Локомотив принадлежал «Грейт Норзен компани», но вагон был частной собственностью, окрашенный в приятный темно-синий цвет с серебряными эмблемами на дверях. Когда вагон остановился у платформы, из дома выскочил слуга — может, дворецкий или мажордом, — и открыл двери вагона. Секунду спустя появился Аксель Беллман. Его тяжеловесную фигуру, металлический блеск его светлых волос, выбивавшихся из-под шелковой шляпы, нельзя было не узнать даже издали. Он вошел в дом, за ним последовал лакей; другой слуга, вышедший из дома, выгрузил багаж.

Тем временем локомотив, отцепленный от вагона, уже катил к выезду из долины. Минуту-две спустя из боковой двери вышла горничная с полным снаряжением для уборки — метла, совок для мусора, щетка, пыльная тряпка, — и вошла в вагон; вскоре на флагштоке взвился флаг с той же эмблемой, что и на дверях вагона. Салли ясно видела ее в лучах заходящего солнца: это была звезда.

Багаж, слуги, этот дом… Значит, он намерен здесь остаться на какое-то время. Салли не ожидала, что все будет так просто.

Салли казалось, что она вся окаменела. Ей и есть хотелось, и пить тоже, но скоро это будет неважно. А вот что окаменела — может оказаться важным. Она поднялась и стала прохаживаться под деревьями, наблюдая, как удлиняются тени и ярче горят окна внизу, как изменился характер работ. Когда тень полностью накрыла долину, раздался свисток; через несколько минут она увидела, как первый людской поток устремился к воротам: рабочие уходили домой. В цеха, где производственный процесс был непрерывен, приходили на смену другие, но остальные помещения запирались, и у каждого снаружи оставался сторож. Пространство вокруг арсенала с взрывными устройствами было, словно сцена, залито светом, возможно, электрическим; огни отражались на белом гравии, и все это имело какой-то нереальный вид, как изображение на слайде в волшебном фонаре.

Становилось сыро. Трава под ногами Салли уже была влажной от росы. Она подняла свой маленький баул и вдруг заметила, что прижимает его к груди словно ребенка. Рыдания сотрясали ее.

Спокойное его лицо под дождем, среди пепла и гари…

Ее как будто подшибло, как будто волна жалости, горя, любви сокрушила все барьеры, и она громко выкрикивала его имя в мучительной боли, которая едва не затопила ее целиком. Но в своем отчаянии она уцепилась за ту самую мысль, которая привела ее сюда, — так моряк тонущего корабля в последний миг цепляется за мачту, — и волна прокатилась над ней и откатилась.

Она должна идти. Салли пробиралась между деревьями, стараясь сосредоточиться на своих движениях — высвободить левую ногу, застрявшую в переплетении корней, приподнять юбки, чтобы не зацепиться за кустики ежевики… Наконец она выбралась опять на дорогу, уже несколько взяв себя в руки.

Она отряхнула юбку, поправила капюшон плаща и стала спускаться в долину, во тьму.

Как она и ожидала, там был сторож. Все оказалось так, как она и предполагала: истинные размеры территории, к которой подошла ближе, массивность железных ворот, прочность ограды, увенчанной шипами, и яркий свет, отражавшийся на гравии по ту ее сторону. Форма охранника с эмблемой «Полярной звезды» на груди и фуражке, наглый вид, с каким он медленно двинулся к воротам, крутя в руке короткий стек, пристально разглядывая ее из-под козырька фуражки, — все это пронизало холодом даже ее заледеневшее сердце.

— Я хотела бы видеть мистера Беллмана, — сказала она сквозь прутья ограды.

— Вам придется подождать, пока мне будут даны инструкции пропустить вас, — ответил он.

— Будьте любезны сообщить мистеру Беллману, что приехала мисс Локхарт, чтобы повидаться с ним.

— Мне не положено покидать пост у ворот. Никаких инструкций пропускать кого бы то ни было я не получал.

— Тогда пошлите ему записку.

— Не толкуйте мне, что я должен делать…

— Бывает так, что приходится. Немедленно пошлите мистеру Беллману записку, иначе он заставит вас пожалеть об этом.

— А может, его здесь и нет?

— Я видела, как он приехал. Мисс Локхарт здесь, чтобы увидеться с ним. Сообщите ему немедленно.

Она смерила его взглядом. Секунду поколебавшись, он повернулся и пошел к своей будке; она услышала вдалеке телефонный звонок. Охранник ждал в будке. Вскоре она увидела свет, приближавшийся со стороны дома, — слуга шел с фонарем в руке. Подойдя к воротам, он с любопытством оглядел Салли, потом отправился переговорить с охранником.

Через минуту они вышли оба. Охранник отпер дверцу в воротах, и Салли вступила на территорию завода.

— Я приехала повидаться с мистером Беллманом, — сказала она слуге. — Пожалуйста, проводите меня к нему.

— Ступайте за мной, мисс, я погляжу, может ли мистер Беллман принять вас.

Охранник запер ворота, и Салли пошла за слугой к дому по тропинке между паровозным депо и главными железнодорожными ветками. Они шли по скрипучему гравию, Салли прислушивалась к шумам; в депо слева от нее что-то гремело, как будто гигантские металлические барабаны катились вдоль их пути; откуда-то издалека доносился громкий монотонный стук, словно пульсировало сердце великана; в него внезапно врывался грохот молота, ковавшего железо или дробившего камни; а из плавильни, построенной в стороне от до рожки, двери которой — огромные металлические щиты — были открыты, вырывалось адское зарево и каскад веером разлетавшихся искр, когда выливалась раскаленная добела сталь.

Все эти звуки терзали и пугали ее. Они представлялись ей бесчеловечными и чудовищными, будто издавали их орудия ужасных пыток. Чем дальше они продвигались в этот мир металла, огня и смерти, тем ничтожнее и слабее чувствовала себя Салли; она все острее ощущала голод, жажду, усталость, у нее раскалывалась голова, промокли ноги; она мучительно чувствовала, какой неопрятной, жалкой она выглядит.

Однажды она стояла у водопада Шаффхаузен в Швейцарии, подавленная его неистовой мощью. Упади она тогда, и ее вмиг унесло бы потоком, как если бы она не существовала вовсе. Сейчас она испытывала то же чувство. Огромная империя — миллионы фунтов, обширная, крайне запутанная организация, снабжение, экономика, тайное попустительство великих держав, с сотнями, если не тысячами вовлеченных в процесс жизней, — все это действовало под напором чудовищной силы, неизмеримо большей, чем все, что она могла бы ей противопоставить.

Да только это неважно.

Впервые она позволила себе подумать напрямую о Фреде. Что бы он делал, столкнувшись с чем-то, настолько превышающим его силы? И тотчас ответила себе: он хладнокровно сравнил бы себя и то, что ему противостояло, и, насколько бы оно ни оказалось сильнее, — что ж, он признал бы, что выбора нет; и не колебался бы, только засмеялся бы возбужденно и немедля бросился бы на штурм. О, как она любила эти светившиеся мужеством глаза! Ему чужда была безрассудная жажда риска; он всегда сознавал опасность, сознавал отчетливей, чем кто-либо в мире. Он всегда знал… о, сделать то, что нужно было сделать в пылавшем доме, о, сколько же мужества!..

Она споткнулась и вдруг осознала, что стоит на темной дорожке, прижимая к себе баул и безудержно, захлебываясь, рыдает; слуга стоял чуть поодаль с фонарем в руке. Через минуту (две? три?) она справилась с собой, вытерла глаза истерзанным носовым платком и кивнула слуге, предлагая идти дальше.

Да, думала она, он поступил бы именно так: соизмерил бы преимущества той стороны и все-таки ринулся бы в атаку, да с каким азартом! И она поступит так же, потому что любит его, своего дорогого Фреда, и не выкажет страха, хотя сейчас, когда она подходила все ближе, ужас перед Беллманом вгрызался ей в самое нутро. И каждый следующий шаг давался с великим трудом.

Но она справилась с собой. И с высоко поднятой головой, с дорожками слез, еще блестевших на ее щеках, поднялась по ступеням вслед за слугой и вступила в дом Беллмана.

В воскресенье Джим Тейлор проснулся поздно с раскалывающейся от боли головой и с ноющей болью в ноге; приняв с помощью рук сидячее положение, он увидел, что его колено в гипсе.

Он не мог понять, где он. С минуту он вообще ничего не помнил. Затем все — или только часть — вернулось, он упал на спину, в мягкие подушки и закрыл глаза, но только на миг. Он вспомнил, как Фредерик опять карабкался вверх по лестнице, к этой сумасбродной девчонке Изабел Мередит, и еще вспомнил, как вырывался из рук Вебстера и Макиннона и чьих-то еще, порываясь лезть вслед за Фредериком. Дальше в памяти был провал.

Джим опять подбросил себя на постели. Он лежал в комфортабельной, даже роскошной комнате, в каких еще никогда не бывал; за окном слышен был уличный шум, и было видно дерево — да где он, черт побери, находится?

— Эй! — крикнул он.

Рядом с кроватью он обнаружил звонок и с силой нажал его. Потом попытался сбросить ноги с кровати, но боль победила, и он снова крикнул: