Василий Казаринов - Кавалер по найму Страница 49

Вы, г-н редактор, хотя бы примерно отдаете себе отчет в том, какова — как почему-то принято у нас говорить — цена этого вопроса? Это ведь единичный эпизод, произошедший с одной сотрудницей агентства. А такие девушки работали в течение последних десяти лет, да и сейчас работают у вас на побережье, куда частенько, как Вы догадываетесь, наведывается VIP-публика из Москвы.

Говорю я Вам все это, г-н редактор, исключительно затем, чтобы Вы хотя бы в общих чертах могли иметь представление о сюжете предполагаемого „Дневника русской красавицы“, как Вы изволили назвать будущее произведение при нашей встрече на коктейле.

Если, конечно, я решусь заняться этим делом.

А решусь я заняться при одном условии. Я, видите ли, несмотря на молодость, человек уже опытный и — увы! — сугубо меркантильный. Так вот. Примерная сумма гонорара, о которой Вы тогда обмолвились, представляется мне смешной. Я и пальцем не пошевельну, если эта сумма не увеличится на несколько порядков.

Я уже начала — пока исключительно для себя — набрасывать, что называется, „штрихи к портрету“.

Двадцать пятого я возвращаюсь в Париж. Надеюсь, мы с Вами увидимся и переговорим — как в целом о нашем возможном сотрудничестве, так и о его деталях. Сказать по правде, я все больше склоняюсь к тому, чтобы — если Вы согласитесь на мои условия — предложение принять. Условие — помимо уровня гонорара — состоит в том, что никаких отсылок к действительной личности автора. Ни имен, ни фотографий, ни вообще чего бы то ни было, что указывало бы на меня. Пусть это будет некий абстрактный персонаж — просто „Русская красавица“. Не беспокойтесь, подозрений это не вызовет: ведь все, о чем пойдет речь, — это реальные жизненные истории. И ощущения вымышленности у читателя, надеюсь, не возникнет, напротив: все, кому надо, себя в этом тексте узнают.

И последнее. Я, как Вы успели заметить, не отношусь к разряду людей, которых принято называть порядочными. Если я и займусь этим, то вовсе не из соображений морального порядка. У меня и в мыслях нет кого-то выводить на чистую воду, биться за правду, за торжество справедливости, за победу добра над злом. Я не питаю иллюзий, что порок обязательно бывает наказан. Я достаточно пожила на Западе, чтобы навсегда избавиться от всех этих химер, которыми по-прежнему тешат себя многие мои соотечественники. Увы, я человек сугубо прагматичный — наше возможное сотрудничество интересует меня исключительно с материальной точки зрения.

И последнее Откликнуться на Ваше предложение меня побуждают, помимо всего прочего, кое-какие личные мотивы. Дело в том, что полгода назад — это было в Канне — я встретила человека. Неважно, кто он, скажу лишь, что он мой соотечественник, но уже долгое время живет во Франции, где у него надежный и солидный бизнес Какого он характера, я не знаю, да и, по правде сказать, знать не хочу. Важно другое — этот человек дал мне то, чего, увы, лишены большинство моих коллег по подиуму: свободу. Я больше не принадлежу своему агентству и вольна сама собой распоряжаться. Я неплохо зарабатываю в качестве свободного агента на модельном рынке. Мне кажется, он меня любит. И я готова ответить ему взаимностью.

Даже больше того. Я готова сделать все, чтобы избавить его от возможных неприятностей.

В том, что такие неприятности могут возникнуть, я убедилась уже здесь, в Москве. Похоже, мои бывшие, с позволения сказать, коллеги по модельному агентству хотят — пока непонятным мне образом — надавить на него. И пытаются использовать для этой цели меня. Два дня назад у меня дома раздался телефонный звонок. Мужской голос сообщил, что неплохо бы встретиться и переговорить о важных делах, касающихся того человека, с которым мы познакомились в Канне. В первых строках своего письма я уже отметила, что не писатель, однако рискну все-таки описать, как это выглядело.

Итак, представьте себе раскаленную от летнего зноя Москву, самый ее центр, воздух горяч и плотен. Клуб, в котором назначена встреча; занимает первый этаж солидного старого дома, недавно отреставрированного в типично европейском духе, и потому выглядит вполне прилично, вот разве что в узком переулке немного раздражает окно витрины, где в тесном пространстве маленького помещения, обставленного в виде жилой комнаты, обитает живой манекен.

Это женщина средних лет, невзрачной наружности — она тут безвылазно живет уже некоторое время, в этой стеклянной клетке. Днем ее жизнь как на ладони под взглядами уличных зевак, слоняющихся мимо по переулку, вечером, когда поднимаются жалюзи в стене в самом помещении, — ее могут видеть посетители, клубного ресторана, видеть все: как она готовит себе ужин, ест, пьет чай, принимает душ или сидит на унитазе, — что ж, таковы причудливые московские забавы, разгоняющие скуку.

Я стою перед стеклом и не могу отделаться от ощущения, что очень хорошо ее понимаю, ведь моя прежняя жизнь проходила в таком же духе, в ней все, вплоть до бытовых мелочей, было вот так же обнажено и выставлено на всеобщее обозрение, однако я не знаю, как и чем ей помочь. Чем? Разве что приветливым жестом — помахала на прощанье рукой, но она никак не отреагировала. Однако пора, на четыре часа мне назначена встреча — там, в клубе, где мощно дышат кондиционеры и помогают немного перевести дух после удушливого городского зноя. Этот клуб обставлен в классическом английском духе, потому здесь, разумеется, есть библиотека — прохладный сумрак, стеллажи до потолка, инкрустированные благородным красным деревом столики, глубокие кожаные кресла, в которых так хорошо отдыхать после обеда, потягивая шерри и дымя сигарой…

Там он и сидел — рюмка с шерри в одной руке, сигара — в другой, и так изящно перекликался густой тон напитка с густо-кровавым камнем в перстне на безымянном пальце. Именно этот человек представляет банк, которому принадлежит модельное агентство: то ли член совета директоров, то ли еще какая-то важная шишка.

— Мы с вами не встречались прежде, деточка?

Бог миловал. Видела его лишь однажды, года три назад, издалека, с подиума, на одном из показов — он сидел в первом ряду и беседовал с нашей хозяйкой. Поставил рюмку на столик рядом с креслом:

— Так о чем мы толкуем, деточка? Ах да, насколько я осведомлен о ваших отношениях…

Стоп-стоп, наши отношения с человеком из Канна никого не касаются. И если разговор об этом, то мне остается лишь уйти.

— Ой, да не кипятитесь вы, деточка! Успокойтесь, сядьте, сядьте… Но неужели вы полагаете, что я настолько бестактный человек, чтобы вторгаться в ваши личные отношения? Да полно вам, полно… — Взгляд ушел в сторону, скользит по золоченым корешкам выстроившихся на полках фолиантов, а пальцы нервно покручивают перстень. — Речь идет о другом. Речь, деточка, о бизнесе. Большом и солидном. А вы, насколько я понимаю, имеете влияние на Леню… Ну так убедите его, убедите!

Убедить? В чем.

— Да пустяки. В том, что он должен принять наше предложение. Понимаете? Его необходимо принять. Одно слово произнести: „да“! И всем будет хорошо. Просто скажите ему: надо предложение принять. И все. Он поймет, о чем речь, — ведь это именно то, что составляет его головную боль теперь. Зачем эта головная боль, деточка? Смягчите его, убедите в том, что нет смысла упираться, — он не потеряет ни цента, больше того — многое приобретет, если произнесет это короткое „да!“.

Долгая пауза, сигарный дым стелется голубоватой струйкой, окутывая его лицо. Похоже, это все. Можно откланиваться.

— Да, кстати, От него вам маленький презент. Преподнесен он будет в несколько экзотической форме… Но тем заманчивей этот скромный подарок. Сегодня вечером. Клуб „Помойка“. Знаете такой?

Знаю. Бывала пару раз. Стильное место.

— Вот там и получите. И не удивляйтесь, ради бога, той несколько странной форме, в какой подарок будет преподнесен… Как это наш Леонид любит повторять? Ах да, за все в этой жизни приходится драться. Ну, счастливо вам, деточка.

Ну и как, г-н редактор, мой первый писательский опыт?

Знаете, мне это занятие понравилось. А теперь извините, мне надо принять душ, привести себя в порядок и отправляться за подарком. Двадцать пятого я буду опять в Париже, там и поговорим. До встречи».

В конце файла была ссылка на электронный адрес, по которому ушло письмо, — взгляд на нее давал представление о вознаграждениях, упоминаемых Бэмби: это была одна из ячеек почтового ящика «Пари-матч».

Я сунул в дисковод вторую дискету — еще несколько текстовых файлов. Я грузил их, вглядываясь в наброски, сделанные Бэмби, и находил, что язык ее письма своеобразен, разве что руке ее недоставало уверенности. Это компенсировалось наблюдательностью, умением говорить ярко и точно.

Я видел девочку четырнадцати лет, вбежавшую в дом с глянцевым журналом, на обложке которого запечатлелось ее лицо, казавшееся не по годам взрослым: «Мама, мама, посмотри, меня напечатали!» А мама, школьная учительница начальных классов, гладила дочку по головке: какая ты у меня красавица! Потом первая победа на местном конкурсе красавиц, приглашение попробовать себя в качестве модели: однако, деточка, придется пойти на расходы, значица, так, триста долларов обучение, еще пятьдесят — за внесение в базу данных, ну и, разумеется, портфолио, это еще семьсот, если делать его у мастера вроде Влада Локтева, а можно и по минимуму — за двести, но это будет совсем не то… И вся мамина заначка на черный день ушла на это, все до копейки, но не хватило все равно, половину пришлось занять, а отдавалось трудно, в течение года, когда смогла немного заработать, — в основном в ночных клубах, называлось это — «работать по тусовке». Около одиннадцати вечера стой у входа в клуб, получай три флаейрса на бесплатные напитки в баре и слоняйся там в дыму часов до трех-чётырех ночи. Двадцать долларов за работу в качестве живого манекена во славу клубного имиджа: какие красотки у нас водятся! Кастинги, кастинги, редкие показы — трудная жизнь, совсем не та, что рисовалась в мечтах, но это только до тех пор, пока в одном из клубов не завязывается знакомство с черноволосой К. Она, эта К, предлагает нечто очень заманчивое: а что ты, деточка, думаешь про Париж?